Крестовый отец - Семен Майданный

– Стоять, или стреляю! – Полковник не опускал пистолет.

Майор и сержант на полу крутили шеями, глядя то в один конец коридора, то в другой. «Уголков» от оружейной затарки отделяло два шага. Полковник выстрелил, метя в гребущего чуть впереди, державшего АКМ у живота и кричавшего «На пол!». По всем понтам – их главарь. Глупые голуби за окнами шарахнулись, теряя перья.

Толпа рассыпалась, брызнула по углам ртутным горохом. Падали, вжимались в пол, прячась друг за другом. Приложив руки к пузу, один из уголовников попятился и брыкнулся на спину. Главарь пули избежал. И начал садить из «калаша».

Со второго выстрела полковник Родионов угадал-таки атамана. Сам до того получив свинцовый шприц в плечо. Но остался на ногах, будто кожа у него из кевлара.

– Стрелять! Стрелять, бойцы! – Олег хотел поднять этих трусов у оружейки. Вооружены же…

Прошившая колени очередь подрубила замполита, он повалился на стену. Вжарил второй автомат, кто-то чирканул с колена. Чуть позже подключился третий.

Мозаикой отлетала штукатурка, секла лицо. Полковник сползал по стене, давил на курок, стреляя наугад, давил до пустых щелчков.

Пистолет продолжал стрелять, когда полковник уже вытер лбом пол и потом, словно нехотя, растянулся у стены, придавив табельное оружие животом.

Никто не мог слышать заложенными ушами в этом грохоте, а если б услышал, то вряд ли понял, что шепчет зам, сотрясаемый градом автоматных пуль: «Конов, держись, „вертушка»». И смешивались в гаснущем сознании вертолеты и голуби, конвойные овчарки и овчарки, разведывавшие мины. И тут и там за людские грехи расплачивавшиеся своими жизнями бессловесные друзья человека.

Наконец автоматные рожки опустели. Из порохового кумара выбрался невысокий и худощавый человек, на ходу отстегивая магазин. Отбросил его и вставил новый. Он морщился от боли и волочил ногу. У него было прострелено левое бедро, брюки пропитывались кровью. За шаг до полковника он наклонил ствол перезаряженного автомата и вжал до упора спусковой крючок. Маслины выстригли на спине замполита две параллельные дорожки. Недостреляв рожок, раненый встал возле полковника на колени, положил АКМ на пол, достал выкидуху.

– На, сука! Мусор! Ментяра! Легаш! Тварь!

Он всаживал финкарь в спину, в шею мертвеца, всаживал, куда придется, облепив рукоять обеими ладонями, всаживал, пока его не стали трясти за плечо.

– Хорэ, Выдра, он дохлый уже…

12

Сквозь окошко запертой оружейки они увидели внутри на полу двух связанных вертухаев. Картина ясна.

– Прикинь, если они выгребли все оружие, – сказал Боксер, – чего хочешь тогда требовать можно. Хоть самолет до Пакистана.

– Хана полковника нам всем с рук не сойдет. – Китай старался не смотреть на трупешник.

Шрам присел возле расстрелянного и исколотого замполита. Рядом встал Джеки.

– Хороший был мужик, крепкий. Редкой породы. Не пофартило ему с раскладом – кинули его не на тот фронт. Отсюда и получилась какая-то херня с кровавой финитой, бля, комедией. Ему было бы правильнее скопытиться на войне. Не своей смертью умер. Его смерть – чеченская пуля в сердце во время штурма какой-нибудь высотки. Ладно, дернули дальше по местам боевой славы.

Шрам не стал вспоминать, что с замом уперлись друг в друга рогом. И что такой затык все равно для одного кончился бы плохо. Потому что оба не умели отступать. Не стал вспоминать, потому что при покойниках полагалось лечить воздух только сладкими речугами.

13

– Бросай волыну, убьем!

Начальник СИЗО встретил их на пороге приемной. Пистолет держал в опущенной руке. Когда они ввалились, взвинченные, оскалившиеся автоматными стволами, Игорь Борисович просто разжал пальцы.

Сбылись худшие опасения – захвачена оружейка. Что теперь начнет твориться, лучше об этом и не думать.

Его впихнули в приемную, дотолкали до стола секретарши, мимо к кабинету проскользнули пропахшие потом и табаком люди.

– И что дальше? – спросил Холмогоров скорее себя самого.

– Дальше?! – заорал тип, опасно водивший «пээмом» перед носом начальника СИЗО.

Удар в пах согнул хозяина «Углов» пополам,

– Подлюга! Мусор гребаный! Валяйся подшконками! Жри свой суп! Хочешь на прогулку, хочешь? Не твоя очередь массу давить, моя, встать, встать!

Барабанная дробь ударов. Множество рук и ног. На него набросились яростно, голодно, долгожданно. Холмогоров близко увидел до закручивания нити, до крошек и пылинок истертый ворс такого знакомого ковра. Он лег лицом вниз, не пытаясь сопротивляться.

– Сволочильника понюхай! Поспи на бетончике!

«Забьют», – но страшно Игорю Борисовичу не сделалось.

– Так, так, центрового заложника мочим, – услышал он сильный, с хрипотцой голос. – А ну остыли!

– Ты кто?

Битье взяло передышку.

– Шрам. Слыхали?

– Ты и есть?

И вокруг по толпе поплыло лестное:

– Этот, этот, этот адвокатов троим подогнал… Этот, этот пайками в Лазарете всех одарил… Этот забашлял поставить во все камеры телеки, только их вертухаи растырили…

– Наслыханы.

– У нас, Шрам, заложников полный короб. Одним меньше – не страшно.

Холмогоров оторвал себя от пола, сел, прислонившись к дереву секретарского стола. Задрал голову, останавливая кровь, хлещущую из разбитого носа. Мир перед глазами плыл, будто в чаду ароматических палочек.

– Кто отвечает? Я спрашиваю, кто отвечает за кипеж?

Назвавшийся Шрамом обводил взглядом обступивших его людей. Руки Шрам держал в карманах, оружия при нем не наблюдалось.

– Ты о чем? – высказал общее недоумение бритый под нуль крепкий парень, державший автомат на плече.

– Перед людьми кто ответку держать будет за все дела?

В ответ промолчали.

– Джеки, веди этого в кабинет. Ни к чему ему наше толковище слушать. И выгони, кто там шурует. Пусть сюда идут. Сходняк, скажи.

Из-за спины Шрама выступил человек с азиатскими глазами, рукой, как крюком, подхватил Холмогорова под мышку, поднял на ноги, поволок за собой к кабинету.

– Кто атаманствует, разбойнички?

– Выдра, – ответили Сергею.

– Да, Выдра. Он нас привел.

– Где он? – Сергей увидел на столе пачку «Кэмела», дотянулся. – Дайте прикурить.

– А Выдру подстрелили, Шрам. Там он, в комнате с бабами, дальше по коридору, с ним еще пара ребят. Там бабы его ногу обрабатывают. Только он крови много потерял, не до главарения ему сейчас.

После долгого карцерного воздержания курилось всласть.

– Вооружились, канцелярок шуганули, кума захватили, дальше чего?

– С губернатором трындеть будем, с прессой, – жарко затараторил, наверное, самый пожилой из захвативших административный корпус, человек лет шестидесяти. – Правду расскажем, заставим навести человеческие условия жизни. Потребуем международного посредничества!

– А замоченный замполит? А захват оружия и заложников? Да и какой губернатор, вы чего?..

– Ни хрена! Требуем бабки и самолет! Война! – завопил молодой баклан с оттопыренными ушами, вскинул автомат и заулюлюкал.

– Заглохни! – Сергей скривился, как от зубного нытья.

– А чего ты мне указываешь?! – в заводе выпалил баклан.

Не выпуская «кэмелину» из зубов, Шрам вмазал полудурку ладонями по ушам. Вырвал «калаш», бросил Боксеру и кулаком в челюсть отправил взвывшего недоноска укатывать ковер.

– На кого хавалку раскрыл, сявка! – К стонущему баклану подскочил и принялся добавлять ногами человек, зататуированный почти до полной синевы.

– Короче, – продолжил Сергей, – вляпались по самый ништяк. Рано или поздно начнут штурмовать. Хоть двадцать самолетов требуй. Никто никого из крытки не выпустит. И положат вас, нас, левых людей, заложников. Вы положите ихнего брата. Потом не расхлебаешь.

– Уже поздно отступать, Шрам. – Самый возрастной опустил голову. – Придется идти до конца.

– Где остальные люди?

– В лазарет поперли, марафет и спиртягу добывать.

Сейчас в приемной теснилось пятнадцать «уголков», у десяти имелись «Макаровы» или «калаши».

– Понятно. Значит, так, братва. Слава про то, как вы ментов укатали, не протухнет. На любой зоне поможет устроиться по-людски. А сейчас выкручиваться надо. Иначе хана.

– Да как выкрутишься?!

– Ты знаешь способ, Шрам?

– Кто ж отмажет?

– До конца теперь жарить.

– Ну, вы тут перетрите, как и чего, а у меня к куму вопросы накопились. Обернусь, договорим.

И Шрам свалил в кабинет. Малость пошуровала в кабинете братва. Повыкинула на пол из ящиков стола канцелярскую херотень и паскудные бумаги. Располосовала газетки «Третий глаз», «Аномалия» и «Асток», Раскурочила шкаф. Успела разбить цветочные горшки с алоэ, которое внутрь с медом полезно, и банки с сухим и жидким снадобьем.

Джеки дефилировал от стены к стене, хрустя плавающими в желтых лужах облепихового масла сушеными буйками шиповника.

– Джеки, у меня к нему тайный базар. Личные предъявы вертеть будем, – морща нос на витающий ароматец, прохрипел Сергей.