Избранное - Станислав Родионов

— Ага, — согласился я.

— Но преступник, Николай Фадеевич, никогда не может предусмотреть всего, потому что жизнь весьма разнообразна.

— Чего же я не предусмотрел?

— Того, что Сергеева, то есть вахтер Шура, отпросится с дежурства. А новая вахтерша, естественно, попросила развязать рюкзак.

И крыть нечем. Вспотел я вдруг без чаю — этак, пожалуй, в узилище попадешь ни за што ни про што. Бывшее за меня против обернулось.

Как понимать такую закавыку? Закон умный — вон, каждое действие преступника на четыре части разлагает. Оперуполномоченный умный — глядит на меня, того и гляди, вслед за этим взглядом сам в душу ко мне влезет. Все вроде бы верно, а честный человек может пострадать. Похоже, закону да уму этого Петельникова чего-то не хватает — прут себе, как пара бульдозеров без водителей.

— Подложили мне пальтишко, — угрюмо сообщил я.

— Кто?

Мне и опять крыть нечем. Уголовный розыск — тут коли обвиняешь, то почву имей. Не про ноготь же болтать?

— Не знаю.

— Но кто мог подложить, кто?

— Один из трех, — сказал я, поскольку это уже подлинно.

— Зачем?

— Видать, кому-то мешаю.

— В чем мешаете?

— И этого не ведаю, мил человек.

Петельников вздохнул, показывая, что тоже не ведает, как со мною быть. Верить мне или не верить. А с другой стороны, он обучен приемам, орудуя каковыми должен суметь заглянуть в мои полушария, не снимая черепушки. Да что там полушария, когда у человека все на лице пишется, как на той бумаге. Для того, кто умеет читать.

— Не от той печки пляшешь, товарищ оперуполномоченный.

— А от какой надо?

— От человека, то есть от меня. А не от совершенного факта. Покопайся в моей биографии — я ведь спички не украл за свою жизнь…

— Покопался, Николай Фадеевич.

— Это когда ж?

— Лейтенант принес мне полную вашу биографию.

И верно, какой-то листок он на стол положил.

А я думал, что лейтенант меня обучал уголовному закону. Ребята вкалывают, как механизмы. Один, старший, со мной беседует, а другие изучают мою жизнь, как таковую.

— Да плюс эта… интуиция, — добавил я.

— Интуицию к протоколу не подошьешь.

— А все-таки она должна вперед мысли бежать.

— Интуиция… Я вчера что-то вроде притона накрыл. Пять лбов не работают, а промышляют всяким разным. Молчат, ни в чем не признаются. Три мужика и две женщины. Одна лет девятнадцати, маленькая, худенькая, пугливая… Думаю, затянули ее сюда. Отпустил. И только отпустил, как остальные заговорили и все рассказали. Атаманшу отпустил. Вот и вся интуиция.

— Да, у тебя работа трепещущая. Бандиты, мазурики, охламоны… И небось постреливают?

— Николай Фадеевич, в дуле моего пистолета прописался паук. С бандитами я встречаюсь раз в году. Что там бандиты… Суета заела, не своим делом занимаюсь. Считайте, чем я сегодня занимался. Угнали трактор — раз. В квартире лает собака — два. С седьмого этажа бросились бутылкой — три. Неизвестные люди звонят по телефону — четыре. Женщина обманным путем получила справку о беременности — пять. Бывшая жена не дает ключ от квартиры — шесть. Пропал муж — семь. Украли детскую коляску — восемь. В квартире поселился сомнительный человек — девять… И так далее. Оскорбления — устные, угрозы — словесные…

Я вгляделся в его лицо. Усталое, будто он вылез из ремонтной ямы. Да капитан, поди, уже две смены от-вкалывал. Вот и не вздымает тяжести, не сверлит металл, не вертит гайки, а осунулся. Ему бы сейчас поесть да к телевизору, а не с ворюгой, вроде меня, вечер коротать.

— Капитан, не вор я, честное слово…

— Допустим. Но что-то скрываешь, Николай Фадеевич, — перешел и он на «ты», думаю, в знак расположения.

— Почему это скрываю?

— Ни с того ни с сего пальто не подложат. Значит, что-то было, кого-то подозреваешь, чего-то думаешь… А?

— Мои подозревалки, как и ту интуицию, к протоколу не подошьешь.

— А мы проверим — для этого тут и сидим.

— Капитан, дай мне подумать и кое-что взвесить.

— Только до завтра. Дело в том, Николай Фадеевич, что мы еще три краденых пальто обнаружили у сбывал.

— Выходит, что я их как бы поставляю?

— Выходило бы, да мы нашли пальто до того, как ты устроился на склад, — опять улыбнулся он.

Мне так — мне слова не нужны, а подай улыбочку. Их три от одного корпя: ухмылка, усмешка да улыбка. Ухмылка — пена от обмылка, усмешка — ядрышко орешка, а улыбка — золотая рыбка. Говорят вот, что якобы глаза и есть зеркало души. Ни хрена подобного. Попробуй, закрой лицо человечье, а глаза оставь. Пусты они, как студеные озера. С другой стороны, человек хмурится, злится, ругается… А улыбнется — и сразу всего видать, до последней его элементарной частицы, поскольку улыбка приоткрывает душу. Забыл сказать, какой корень-то у трех сестричек — ухмылки, усмешки и улыбки, — душа и есть. Ужимка не в счет.

— Николай Фадеевич, завтра в десять часов к следователю прокуратуры. Вот адрес. Расскажи все подробно, ничего не утаивая.

— А теперь куда?

— Домой, — улыбнулся он, язви его, потому что на подобной должности лишку улыбаться ни к чему.

— Капитан, нельзя ли мне ночку в камере скоротать?

— Зачем?

— А утром вернулся бы домой якобы с рыбалки…

Тут капитан как захохочет — все свои улыбки проглотил. Я думаю, что от баб ему проходу нет. Бабы-то любят не богатых, не красивых, не начальников и не всяких там выпендрял. Мужчин настоящих они любят. А приметы настоящего мужика я назову, поскольку они мне известны по себе, — мужчина должен быть сильным, веселым и справедливым. А уж умным само собой. Вот меня Мария и любит.

11

Домой мне хотелось прийти гоголем. Мол, встречай Мария своего бывшего супруга, а теперь вора в законе. Мол, кончай лепить горбатого, давай хрустики, а то достану перо и пойду на мокруху. Мол, последний нынешний денечек… Как там у мазуриков говорят?

Но Мария меня любит, посему огорчать ее было не резон. Ну, про отмененную рыбалку сказать просто — мол, рыба не клевала. Однако закавыка — где спальный мешок? Ну и слепил я этого самого горбатого, что, мол, ехали в лодке, мол, туман, а напарник увидел щуку да и уронил мой мешок в воду… Вот и пришлось вернуться. Мария, конечно, качала головой и осталась при своем мнении, что мешок щука заглотнула…

Ночью я ворочался. Однако встал с трезвой головой и крепким духом. Чего я гоняю двигатель вхолостую? Есть крепкие факты, а есть дымные намеки. Про ноготь, про жуткую внешность Вячика, про мои подозрения говорить ни к чему, поскольку они не пришей рукав к ширинке. А про угрозу надо сообщить и про фальшивое его имя — это подлинно. И пусть разбираются, на то они и органы.

Я пошел в прокуратуру по даденному мне Петельниковым адресу…

Вот какая закавыка: ракеты с телевизором изобрели, теленка можем в склянке вырастить, элементарных частиц наловили до хрена, уж не говоря про прочего черта в стуле… А с преступностью запятая. Есть такие ученые головы, которые всякие человеческие безобразия принимают навечно. Мол, зверь в нас сидит запертый, но иногда вырывается. Не спорю, зверское в человеке еще живет. Да ведь зверь не ворует, не обманывает, не копит, не воюет… Нет уж — человек нарушает законы человечьи. А коли что идет от зверя, с тем борись — не позорь своих больших полушарий.

Взять хотя бы это самое воровство. Я, конечно, не научный институт, но одну причину знаю доподлинно. Подросток изрезал сиденье в кинотеатре, поджег почтовый ящик, выбил окно, сломал дерево, украл у садовода клубнику или в магазине приемник… И тут жди комедию, поскольку ему объясняют, что, мол, нехорошо. А он ни в зуб ногой — не понимает. Да потому что подобный балбес растет до двадцати лет и ни одной вещи своими руками не сделал. Будет он ценить вещи, сделанные руками других? Да ни в жисть… Коли в семье тунеядцем вырос.

Походил я по коридору и отыскал нужный кабинет: «Следователь Тихонтьева Н. Г.». Постучавши, я вошел и поздоровался.

За столом, как бы на сейф, хмурилась женщина средних лет. Но в форме — на петлицах четыре звездочки; правда, мундир смахивает на железнодорожный. Да и вообще, женщине идет мундир, как мужику сарафан в горошек.

Однако эту дамочку где-то я видел, да вот намять продырявилась. А где мог видеть, коли тут впервые?

— Почему Петельников вас не задержал? — спросила она вроде бы не у меня, а у своего сейфа.

— Поверил мне, — ответил я за сейф.

— Чему поверил?

— Что не вор…

— Ах поверил! Подождите, где-то я вас уже пи-дела…

— И мне ваша личность знакома.

— Но где? По шайке Кормухина не шли?

— Не шел.

— В процессе самогонщиков не проходили?

— Я непьющий.

— По сто семнадцатой не привлекались?

— А что за сто семнадцатая? — зряшно спросил я, поскольку ни по какой не привлекался — ни по сто семнадцатой, ни по сто восемнадцатой.