Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса - Пер Улов Энквист

верхнего этажа. Мама очнулась, пыталась позвонить, а потом начала стучать в пол консервной банкой.

Криста. Я звонила ей... несколько дней. Никто не отвечал, а потом было занято.

Нита. Когда ты видела ее последний раз?

Криста. Я приходила к ней с цветами в день ее рождения.

Нита. Больше трех недель назад.

Криста. Я много раз спрашивала ее, не нужно ли ей чего. Она всегда отвечала «нет» и говорила, что у нее масса дел. У некоторых пенсионеров вечно не хватает времени на своих детей.

Нита. Ты была поглощена Хенриком.

Криста. А ты Брюсселем. Господи, Нита, я была занята, мама была занята.

Нита. Я звонила каждое воскресенье. Все, казалось, было в порядке. Мама говорила, что вы видитесь, что ты время от времени к ней заглядываешь. Да, не так давно вы вместе обедали в ресторане. Она рассказала, что Хенрик переехал к тебе. Радовалась твоему счастливому виду. У меня там дел было по горло, и мысль о том, что Криста наконец-то осознала свою ответственность, приносила большое облегчение. В общем, сплошная идиллия.

Криста. Похоже, маме было приятнее говорить обо мне, нежели видеть меня.

Нита. Только на прошлой неделе она показалась мне какой-то странной. Называла меня Анитой, а тебя Кристиной. Анита, я так даже по паспорту уже не называюсь. Не понимаю я тебя. Нужно быть верным своим корням, а ты делаешь вид, будто их не существует вовсе.

Криста. Я пишу о них.

Нита. Пишешь о своей матери, а она в это время лежит без сознания в своей квартире, всеми брошенная.

Криста. Почему ты уехала в Брюссель? Да чтобы тебя не задушили твои корни.

Нита. Я уехала туда, чтобы спасти свой брак. (Пауза.) Ну а теперь корень умирает. И все проблемы решены. Мама не увидит моего ребенка.

Криста. Ты беременна?

Нита. Доктор говорит, мне нельзя волноваться.

Криста. Мама у нас крепкая. Летом в Бьёркуддене будет вязать приданое для твоего младенца. Спорим?

Нита. Я обычно выигрывала наши с тобой пари.

Криста. На этот раз моя очередь. Нита, я сделала большую ошибку. Я должна была бы подумать, что папы нет, а ты в Брюсселе. Даже если мама не нуждалась во мне, мне надо было бы самой убедиться, что с ней все в порядке. Пусть это все равно могло бы случиться.

Нита. Может, ты была ей нужна.

Криста. Один раз, давным-давно, она мне тоже была нужна.

Нита. Я могу остаться, пока не минует кризис. Потом мне надо назад. Фредрику дико тяжело, мальчикам тоже нелегко в новой школе.

Криста. Сейчас мы должны помогать друг другу.

Нита. Ты останешься на ночь с мамой или я?

Криста. Лучше ты. Если мама очнется, ей будет приятней увидеть тебя. Сейчас нам надо думать о ее благе. Выдержишь?

Нита (с сомнением). Тут есть кровать.

Криста. Я сменю тебя завтра.

Криста оставляет Ниту и Алис.

Сцена 11

Квартира Кристы. Вечер. Криста пишет. Входит Хенрик.

Криста. Еда в холодильнике.

Хенрик. Я просто устал.

Криста. Какой трагический конец. Лежать и стучать консервной банкой в пол. Я заходила в ее квартиру сегодня. Все как будто в порядке... и в то же время не совсем. Цветы совсем засохли, а она ведь любила цветы больше, чем людей. Консервные банки! Мама всегда готовила себе еду из натуральных продуктов, варила бульон из костей с мясом, а не из бульонных кубиков. В ванной стоит ящик для кошки. В холодильнике банки с кошачьей едой. А кошки-то она себе не завела.

Хенрик. Почему ты сказала «конец»?

Криста. Я так сказала?

Хенрик. Да. «Какой трагический конец». Ты хочешь ее смерти?

Криста. Почему ты спрашиваешь?

Хенрик. Просто... спрашиваю.

Криста. Когда я была ребенком, я часто об этом думала. Запиралась в туалете и лила слезы из-за того, что якобы осталась без матери. Слезы радости. Но тогда она была великаншей. Нет, я, пожалуй, просто хочу, чтобы все осталось по-прежнему.

Хенрик. Алис поистине заслужила еще несколько спокойных лет жизни.

Криста. Мы с тобой умрем вместе.

Хенрик. Давай лучше думать о жизни, а не о смерти.

Криста. Я что-нибудь не то сказала?

Хенрик. Э, не обращай внимания на мои слова. Просто иногда создается впечатление, что как только жизнь набирает темп, кто-то ставит ей подножку.

Криста (нюхает ладонь Хенрика). Ты там принимал душ?

Хенрик (возмущенно). Смыл с себя вонючую воду из подвала.

Криста. Прости. Большие повреждения?

Хенрик. Обнаружил еще две сгнившие доски. Сырость распространяется как болезнь. Скоро сожрет весь дом.

Криста. Теперь ты звонишь мне и говоришь, что придешь поздно. Словно бы роли переменились. Я — жена, а Эллинор — любовница. Интересная мысль, правда? Таким образом я узнаю тебя с обеих сторон.

Хенрик. Ты сама настояла, чтобы я занялся этим собственноручно.

Криста. Просто эта мысль показалась мне забавной... чем хуже, тем лучше. Чтобы этого не случилось в действительности.

Хенрик. Я там скоро все закончу.

Криста. Это мамина почта.

Хенрик. Письмо из Жилищной компании. (Читает вслух.) «В связи с непоступлением квартплаты за несколько месяцев, а также нарушением тишины по ночам контракт на съем жилого помещения аннулируется немедленно».

Криста. Какая наглость!

Хенрик. «По словам соседей, квартиросъемщица кричала на разные голоса, топала ногами и заводила громкую музыку до трех часов утра».

Криста. Мама?

Хенрик. Ты, может, плохо знаешь свою мать. Может, тебе только кажется, что ты ее знаешь. Родственники знают друг друга намного хуже, чем многие думают. Матери самых что ни на есть отъявленных преступников нередко говорят: «Мой сын этого сделать не мог. Он такой уравновешенный и добрый». Сколько еще Алис пробудет в больнице?

Криста. Наверняка долго. Нам с Нитой придется дежурить у нее по очереди, пока не минует кризис.

Хенрик. Надеюсь, не вечерами и не ночами.

Криста. Нет...

Хенрик (берет бумаги). Этим я займусь завтра. Кто знает, возможно, это станет новым этапом в моей робингудовской карьере. Защита выкинутых на улицу пенсионеров от алчных домовладельцев.

Криста. Робин Гуд всегда побеждал.

Хенрик. Пойдем спать?

Криста (после небольшого колебания). Мне приснился папа. В сапогах по колено он размашисто шагает по болоту. Ружье, собачий лай. Я пытаюсь поспеть за ним, спотыкаюсь и падаю, во рту привкус крови. В сапогах вода. Намокшие брюки. Нет, это не сон, это воспоминание. Меня взяли охотиться на лосей. У нас с собой припасы. Мне, наверное, было семь или восемь. А папе, шагавшему впереди семимильными шагами, еще не исполнилось тридцати. Странно, правда?