Путешествие налегке - Туве Янссон

— Вечно у тебя какие-то идеи. Конечно, это обои, любой человек тебе это скажет. Не оригинальничай, пожалуйста. На этих стульях сидели люди, они только что ушли, а стулья так и остались повернутыми в разные стороны. Может быть, эти люди поссорились? Как думаешь, могли они поссориться?

— Они просто устали, — сказал Фагерлюнд. — Устали и ушли.

— Может быть, и так, — согласилась жена. — Один из них пошел в бар, что находится за углом.

Сторож выждал минутку и сказал, что такое уж оно есть, искусство. Каждый видит то, что хочет, в этом-то весь и смысл.

— А почему вы не купили какую-нибудь более красивую и понятную картину, например пейзаж?

Они не ответили, жена отвернулась к озеру, вытерла глаза и высморкалась.

— По-моему, вам следует поступить так, — сказал сторож. — Раз произведение искусства можно толковать как угодно и каждый видит в нем что захочет, вы можете не распаковывать эту картину, а повесить на стену пакет. Тогда и ссориться будет не из-за чего.

Он помешал палкой угли, они почти прогорели. Помолчав, женщина спросила:

— Как вы сказали, повесить пакет?

— Да, с бумагой, с веревкой, вот так целиком и повесьте. Вы должны были видеть у нас на выставке такие картины-пакеты, это теперь модно. Наверно, хотят, чтобы люди гадали, что там внутри, и каждый раз представляли себе что-нибудь новое.

— Вы это серьезно говорите? — спросила женщина, отвернувшись.

— Господин Рясянен шутит, — сказал Фагерлюнд. — Собирайся, Свеа, нам пора.

Она встала и начала поспешно складывать в сумку все, что у них было с собой.

— Подождите, — сказал сторож. — Я не шучу, я говорю серьезно. Мне это только что пришло в голову. Надо картину красиво завернуть и намотать побольше веревки, лески или сапожной дратвы. Главное, побольше. Я видел, как это выглядит. — Он стал рисовать палкой на песке. — Вот так и так, аккуратненько и под стекло.

— Но ведь картина стоит больших денег! — воскликнула женщина. — А такой пакет может сделать и повесить на стенку кто угодно!

— Нет! — возразил сторож. — Не думаю. Ведь тогда в пакете не будет ничего загадочного. — Он обрадовался, даже разволновался, поняв наконец идею запакованных шедевров. — А теперь вам пора домой, — сказал он. — Придется вам перелезть через ограду, я не могу снова идти туда, чтобы отпереть вам ворота.

— Альберт, картину понесешь ты, — сказала женщина, глядя на пакет, словно об него можно было обжечься.

Фагерлюнд поднял пакет, но тут же снова положил на камень.

— Нет, — сказал он. — Давай распакуем ее здесь, прямо сейчас. Пусть господин Рясянен решит, что на ней изображено.

— Не надо! — воскликнула она и расплакалась по-настоящему, она хотела понимать картину по-своему и не хотела, чтобы ей морочили голову.

Сторож промолчал.

— Уже темно, — сказал он наконец. — Ничего не видно.

Он встал и попрощался со своими гостями. Когда они ушли, он снова сел и стал наблюдать за жаровней, а потом медленно побрел между скульптурами, которые теперь, в сумерках летней ночи, казались огромными причудливыми тенями. И все-таки я прав, думал он. Важна тайна, загадка, это очень-очень важно. Он лег у себя в бане, его окружали голые стены. Ему было приятно смотреть на них, и сегодня обычные ночные мысли не мучили его перед сном.

Главная роль{28}

Такой большой роли Марии еще никогда не предлагали, и тем не менее роль ей не подходила: она не взволновала ее. Незаметная, робкая женщина средних лет, бесцветное создание, лишенное всякой индивидуальности. В третьем акте короткая эффектная сцена, но все остальное!.. Какая-то тень; первый раз получить главную роль — и играть тень! Она позвонила Сандерсону.

— Это Мария. Я прочла пьесу; по-моему, героиня слишком бледная. С ней ничего не происходит. Возможно, это литература, не знаю, но уж никак не театр.

— Я знал, что ты это скажешь, — ответил Сандерсон. — И ждал твоего звонка. Послушайся меня. Это твой шанс, не упускай его. И это театр самого высокого класса.

— Ты так думаешь? Интересно. Автор состряпал пьесу по одной из своих новелл. Он не умеет писать для театра.

— А уж об этом предоставь судить нам, — сказал Сандерсон. С Марией лучше говорить резко и категорично. Она владеет актерским мастерством и умеет выполнять указания режиссера, но не больше, должна сама знать. — Положись на режиссера, — сказал он. — Проработай всю пьесу и позвони мне. Вопрос надо решить на этой неделе, а то мы не успеем сделать спектакль к осени.

Через два дня Мария Микельсон позвонила ему и сказала, что согласна.

Лето только начиналось, и она поехала на дачу, чтобы привести ее в порядок. Погода была отвратительная — студеный туман, такой же серый и непроницаемый, как образ Элен. Тростник у причала тонул в белесой пустоте, ели от влаги были черными. Туман проникал даже в дом. Дрова не загорались. У Марии опустились руки, она налила себе коньяку и села на тахту, накинув на плечи пальто. Зачем им этот дом — такой большой, без современных удобств и так далеко от города? Но Ханс любит его, здесь прошло его детство, и вообще. Рыбачка по субботам и воскресеньям, обед и баня для приятелей по службе. Добродушная беседа с местными лоцманами и рыбаками. Ну, как прошла зима? Попадается ли сиг? Не лучше ли попытать счастья на юго-западе?

Она пробовала образумить его. Неужели ты не понимаешь, как здесь одиноко? Меня не интересует ни рыбалка, ни работа в саду. Здесь нет соседей, с которыми можно общаться. Тогда он предложил ей пригласить кого-нибудь, чье общество было бы ей приятно. Кого-нибудь из театра. Или из родственников. Ведь у тебя столько знакомых. Это верно. Но не таких близких. С ними хорошо встречаться в городе, но жить вместе в одном доме… Она уже делала такие попытки. И каждый раз вздыхала с облегчением, когда гости уезжали. О родственниках не могло быть и речи — наивные, серые, заурядные, они банально восхищались ею, не имея ни малейшего представления о ее работе. Как интересно быть актрисой, правда? Такая насыщенная жизнь! Я бы ни за что не могла выступать на сцене! Столько учить наизусть!.. Только кузина Фрида молчала. Молчала и боготворила ее. Серая мышь с испуганными глазами.

Мария поплотнее закуталась в пальто и подняла рюмку. И тут ее осенило, это было наитие свыше. Она отставила рюмку и долго сидела не двигаясь. Кузина Фрида. Кузина Фрида — вот точный прообраз для роли Элен. Фрида и есть Элен! Жесты, походка, наклон головы, голос — все! Мария Микельсон засмеялась, залпом опустошила рюмку и встала. Подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение: холеное лицо, на котором начали появляться первые признаки возраста — тонкие морщинки вокруг глаз и губ. Надо подобрать седовато-пегий парик, сделать некрасивую прическу, как у Фриды… Голова, ушедшая в плечи, беспомощные движения рук… Как Фрида держит руки? Кажется, у нее есть привычка машинально прикрывать рот рукой? А как она, например, держит стакан? Или садится на стул?

А что, если написать: «Дорогая Фрида! Мы так давно не виделись! Нельзя из-за суеты совсем терять связь друг с другом. Правда? Мне пришла в голову замечательная мысль, и я надеюсь, ты примешь мое предложение. Возьми отпуск и приезжай ко мне на дачу хотя бы на две недельки. Все уже распускается, скоро будет тепло…»

* * *

Но тепла не было. В день приезда Фриды дом был окутан туманом. Мария наблюдала, как Фрида осторожно спускается по ступенькам автобуса, как благодарит водителя, который помог ей вынести чемодан. Костюм Фриды не обманул ожиданий Марии. Безупречный. Не то чтобы чересчур скромный. В нем была даже робкая попытка выглядеть элегантной, неудавшаяся попытка.

От очков придется отказаться, это уже слишком. Но взгляд поверх очков можно сохранить.

— Добро пожаловать, — сказала Мария. — Как мы давно не виделись! Дай мне твой чемодан. Нам недалеко…

— Нет, нет, ни за что! — воскликнула Фрида. — Этого еще не хватало! — Она явно нервничала. — Спасибо, что ты пригласила меня сюда. Ведь у тебя столько друзей.

В еловом лесу было темно, деревья обступали их плотной стеной.

Надо записывать все свои наблюдения. Любые мелочи, это как раз самое важное. Каждый день.

Она сказала:

— Интересно, как тебе понравится твоя комната. Она выходит на море. Сейчас в ней холодновато, но я затопила печку.

— Большое спасибо, — сказала Фрида. — Но из-за меня, право, не стоит так беспокоиться, я не боюсь холода, никогда не мерзну… Я хотела сказать, вообще… — Незаконченные фразы, затухающий и совсем пропавший голос…

— Тебе будет хорошо, — сказала Мария. — Я очень рада, что ты решила приехать.

Дом был высокий и изящный, белые стены, черная крыша. На длинную веранду вела крутая лестница. В плохую погоду из-за подступавших к самым стенам елей в доме было сумеречно. От веранды к причалу вела дорожка.