Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки - Гвен Купер

Она подкатила тележку, где была водка с клюквенным соком; одним глотком осушив коктейль до дна, я тут же потянулась за вторым. Господи, спасибо тебе, что есть первый класс!

* * *

Перелет из Майами в Атланту, где у нас была пересадка, длится не более часа. И за этот час Гомеровы стенания усугубились низкими и протяжными нотами, приобретя какое-то траурное, заунывное звучание, какого прежде мне не доводилось слышать. Но нужно понимать, что уши у него были куда более чуткими, чем у других кошек, и можно только представить себе, какую боль он испытал от смены давления, когда самолет набирал высоту. Поэтому, едва погасла надпись «Пристегните ремни», я вытянула переноску из-под сиденья, поставила ее на колени и обняла. Я слегка ее приоткрыла, чтобы внутрь пролезла рука, и коснулась его головы. Гомер прижался к моей руке и стал тереться о нее с такой отчаянной силой, что это напомнило мне моменты, когда он, полагая, что я сердита на него, хотел подластиться и помириться, но только еще сильнее. В стенания закрались покаянные всхлипы: выпустите меня отсюда! Пусть это все закончится! Я буду вести себя хорошо! Честное слово!

Если бы я могла, то себя упаковала бы в эту переноску, а ему предложила бы кресло, обменяв и легкое головокружение на боль в ушах, — это была бы честная сделка. Но откуда ему было знать, за что и почему я подвергаю его такому испытанию?

— Хороший мальчик, хороший, — только и шептала я, поглаживая его страдающие ушки. — Хороший, хороший…

После того как я осушила третий коктейль, а самолет набрал высоту, мне удалось смириться с неизбежной действительностью. В конце концов, мы уже летим. Я продолжала поглаживать Гомеровы ушки, что в какой-то степени его успокаивало, а вот на выразительные взгляды, посылаемые отдельными недовольными пассажирами по поводу бесконечной кошачьей песни, просто не обращала внимания. Никто ведь не заставлял их лететь первым классом, если уж на то пошло… Однако как только я собралась с мыслями и сосредоточилась, то осознала еще одну потенциальную проблему. В свое время я училась в Атланте и хорошо представляла себе размеры тамошнего аэропорта. Оставалось лишь надеяться, что вылет нью-йоркского рейса будет где-нибудь поблизости от того сектора, куда мы прилетим. К моему ужасу, когда бортпроводница объявила информацию о стыковочных рейсах, выяснилось, что мы приземляемся в секторе «А», в то время как посадка на Нью-Йорк будет проходить в секторе «Д», а в нашем распоряжении всего лишь жалкие пятнадцать минут. Рукой подать… для хорошего стайера.

Мое кресло было ближайшим к выходу, и в ожидании Тони с Феликсом я не находила себе места.

— Ребята, ноги в руки — и бегом! — встретила их я. — На старт. Внимание. Марш!

Они всё поняли и рванули с места в карьер.

— Куда же вы?! — успела крикнуть я им вдогонку, потому что рванули мы в разных направлениях. — Сюда!

Мы пронеслись сквозь здание аэропорта, хлопая сумками, и выбежали к аэропортовским маршрутным автобусам.

— А вот и наш! Видите указатель «Д»? — обрадовался Тони, сбавляя ход.

— Время не ждет! — пресекая напрасные надежды, отрезала я. — Вперед!

Мы вновь припустили по дистанции, словно за нами гнались все черти ада, минуя, как нам представлялось, полусонных прохожих и праздных уборщиков и натыкаясь на случайных зевак, что вовремя не успели отпрянуть с дороги. «Извините, извините», — то и дело сипели мы, сбивая дыхание.

Скарлетт и Вашти остекленелым взглядом смиренно взирали на проносящиеся мимо виды, полуприкрыв глаза. Гомер, не привыкший к тому, чтобы его трясли почем зря, да еще и с такой силой, горестно подвывал на каждом шагу. «Кто составляет расписание этих стыковок?» — с шумом втягивая в себя воздух, кстати или некстати поинтересовался Феликс.

— Какой-то садист… в администрации аэропорта, — предположила я через плечо.

Мы добежали до нашего сектора, когда ворота уже закрывались.

— Стойте! Мы здесь! — объявила я о нашем прибытии регистраторше за стойкой и тут же сложилась пополам, чтобы перевести дух и растереть сведенную судорогой ногу. Из этого низкопоклонного положения я протянула ей наши билеты и кошачьи справки. Пот лил с меня ручьем, попадая в глаза, и, смахивая потоки с лица, чтобы хоть что-то увидеть, я со всей неизбежностью оросила им все наши бумаги.

— Для регистрации на рейс надлежит являться хотя бы за пятнадцать минут до вылета, вам следовало бы это знать, — с холодной учтивостью сообщила мне регистратор. И вдруг я поняла: уже за то, что я не поддалась искушению хлопнуть ее по лбу чем попало, мне должно быть уготовано место в раю.

На сей раз мне выпало сидеть рядом с пожилой женщиной, которая тоже путешествовала не одна, а с котом.

— Полагаю, нас посадили рядом неслучайно, — приветливо улыбнулась она, пока я, все еще пытаясь отдышаться, запихивала переноску с Гомером под кресло впереди себя. — Вы даже представить себе не можете, какие сложности были с билетом на этот рейс. Пришлось вот доплачивать за первый класс. Невероятно, но все «кошачьи» места на этот самолет были уже забронированы, вы можете в это поверить?

Я пробормотала нечто нечленораздельное.

— Ах да! Это Отис, — представила она вальяжного рыжего табби, что, невзирая на все посадочные треволнения, уже мирно прикорнул в переноске у ее ног. — Он у нас знатный летун. Два раза в год мы обязательно с ним летаем повидаться с внуками.

— А это Гомер, — представила я Гомера, который как раз предпринимал очередную попытку силой вырваться из заточения. На звуки своего имени он отозвался таким трубным гласом, что заглушил призыв пристегнуть ремни. — Он у нас пока не летал.

— Бедняжечка, — пожалела его моя спутница, нагибаясь пониже, чтобы разглядеть его сквозь сетку, — не плачь, Гомер, все кончится быстрее, чем ты думаешь.

Так мы болтали с ней, а самолет тем временем набирал высоту. Отчего-то я прониклась к ней доверием и рассказала всю историю Гомера: и какой он храбрый, и что ему вовсе не свойственно по любому поводу поднимать бучу. «Так что вы уж извините нас за весь этот шум и гам», — развела я руками. Она рассмеялась: «Погодите, вот когда будете лететь с грудным ребенком, тогда узнаете, что это такое». Внезапно, со всей тяжелой очевидностью правды, давно известной, но до конца