Хендерсон — король дождя - Сол Беллоу

Мне никогда не удавалось поймать птицу. Ветки ломались под моей тяжестью. Я мог бы спугнуть с небес птеродактиля.

«Я, наверное, брошу скрипку. Все равно не сумею сыграть так, как хочу», не сумею оторвать дух от земли, освободиться из обители смерти. Я слишком упрям. Своими поступками я заключил себя в тюремную камеру собственной шкуры.

«Дорогая, все у нас с тобой будет по-другому. По возвращении начну заниматься медициной. Беда, что староват, но все равно начну. Ты представить не можешь, как мне хочется войти в лабораторию. Я хорошо помню запах больничных палат. Буду сидеть среди оравы молодых парней и грызть гранит химии и физики, зоологии и психологии, математики и анатомии. Конечно, будет трудно, неприятно вскрывать трупы». Опять с глазу на глаз со смертью. «Но я имел дело с мертвецами, и, как видишь, ничего, обошлось. Для разнообразия пора сделать в жизни что-то полезное». Что за инструмент в твоих руках? И почему страдает, когда берешь неверную ноту? Но полнозвучие его услышит даже Бог.

«Запиши меня в Медицинский центр под именем Лео Ю. Хендерсон. Когда вернусь домой, то объясню, почему чужое имя. Потерпи, узнаешь. Как жене доктора, тебе придется сделаться чистюлей. Не ленись вставать под душ. Стирай почаще свое белье. Привыкай к ночным вызовам, нездоровому сну и всему такому прочему. Я еще не решил, где буду практиковать. Дома распугаю всех соседей. Если приложу ухо к груди того зануды, что живет напротив, он со страху из шкуры выпадет.

Поэтому я, может быть, пойду в миссионеры, как доктор Уилфред Гренфелл или Альберт Швейцер. Еще вопрос: куда поехать? Китай по известным причинам отпадает. Можно отправиться в Индию. Мне не терпится приложить руки к исцелению болящих. Целителей везде почитают». Во мне накопилось столько всего дурного, но должно же наконец проявиться и что-то хорошее. «Лили, я собираюсь бросить напиваться до одури».

Не думаю, что можно побороть желание. Тысячелетиями люди старались усмирить свою природу, но все попытки пошли прахом.

«Если в Медицинском центре получишь отказ, обратись в Университет Джона Хопкинса, а потом, в случае надобности, во все остальные медицинские учебные заведения, какие только значатся в справочнике. Есть еще один повод сделать остановку в Швейцарии. Надо разузнать, не примут ли меня на учебу там. Так что поторопись с заявлениями в институты, И еще: продай свиней. Начни с кабанчика Кеннета и свиноматок Дилли и Минни.

Странные все-таки существа люди. Мы мало что знаем о звездах и тем не менее любуемся их серебристым свечением».

Странные? Как же нам не быть странными? На Земле все странно. Сам мир странен.

«Я здесь вообще не пил спиртного, если не считать нескольких глотков, принятых, пока писал это письмо. К ленчу подают местное пиво помбо. Недурственное питье, настоянное на ананасе. Народ тут украшает себя перьями, лентами, бусами, кольцами, браслетами. Некоторые жены из королевского гарема ходят, как жирафы, наклонив вперед голову. Лица у них сужаются книзу. У короля лицо тоже сужается к подбородку. У него ума палата и множество оригинальных теорий.

Иногда мне кажется, что нахожусь у пигмеев и по-ребячьи резвлюсь с ними. Но чаще всего сижу у себя, невозмутимый как никогда.

Король считает, что каждый человек волен складывать собственное представление о себе…»

Полагаю, что мне удалось объяснить Лили смысл теорий Дафу, но Ромилей потерял последние страницы письма. Может, оно и к лучшему, потому что я порядочно надрался, когда писал их. В одном месте я написал — или хотел написать: «Мой внутренний голос не устает твердить: „Хочу, хочу!“» Я ожидал, что он объяснит, чего она хочет, чего он хочет, чего они хотят.

Только любовь превращает все сущее в подлинную реальность, а ненависть порождает страшные фантомы.

XX

Утром мы простились с Ромилеем. Когда он отбыл с письмом к Лили, во мне что-то оборвалось. Сквозь решетку в воротах дворца я видел его морщинистое лицо. Наверное, мой проводник надеялся, что в последнюю минуту его непредсказуемый наниматель одумается и позовет его назад. Но я стоял не шелохнувшись в зеленых штанах. В шлеме на голове, попрочнее черепашьего панциря, я был похож на зуава, отставшего от своего отряда.

Затворились ворота за Ромилеем, и настроение у меня упало ниже некуда.

От мрачных мыслей меня отвлек приход Тамбы и Бебу. В порядке приветствия они по очереди легли на пол, и каждая поставила мою ногу себе на голову.

Потом женщины поочередно принялись делать друг другу джози, ножной массаж. Тамба легла ничком, а Бебу стала ходить по ее спине, бедрам, ягодицам. Тамба постанывала от удовольствия. «Надо будет и мне попробовать, — подумал я. — Может, массаж принесет пользу. Но только не сегодня».

Постепенно становилось теплее, хотя в воздухе еще чувствовался колкий ночной холодок. Зеленые штаны не согревали. Желтела вершина, названная в честь бога гор Хуммата. Тяжелые белые облака воротником висели на ней. Я сидел в помещении, ожидая, когда окончательно потеплеет, и собираясь с духом для очередной встречи с Атти. Впрочем, мысли мои были не о ней. «Нельзя жить прошлым, — думал я. — Оно меня погубит. Квартиры у меня снимают мертвецы, они выживают меня из родного дома. Защищают меня только свиньи». Я открыто заявил белому свету, что он ведет себя по-свински. Надо думать над тем, как жить дальше. Надо отучить Лили от привычки шпынять и шантажировать меня и перевести наш брачный и любовный союз на верные рельсы. В сущности, мы с ней счастливы. А что дает мне общение с львицей? Что в действительности в конечном счете дает мне эта хищница? Даже если допустить, что она следует зову природы. Мы все откликаемся на зов природы и в младенчестве, и в глубокой старости. Почему бы не осуществить еще один проект, о котором я не мог даже заикнуться королю. У него на львах свет клином сошелся. Никогда не видел, чтобы человек был так привязан к какому-нибудь живому существу. Я не мог не исполнять его желаний. Да, в некоторых отношениях он как лев; но это не означает, что его создали львы. Это скорее касается Ламарка. В колледже над ним смеялась вся наша группа так, что он убегал из класса. Помню, один из преподавателей утверждал, что независимость ума у отдельно взятого человека — буржуазная идея. Почти все студенты нашей группы были отпрыски людей, наживших себе крупные состояния, то есть самых настоящих буржуев, и тем не менее хохотали над буржуазной идеей так, что животики надорвешь. «Что ж, — размышлял я, нахмурив брови из-за ухода Ромилея, — так или иначе, приходится платить за бездумно и бессмысленно прожитую жизнь. Если мне пришлось целиться в кота, или пришлось разгонять гремучей гранатой лягушек, или пришлось поднимать Муммаху, не предвидя, в какие дела впутываюсь, то почему не опуститься на четвереньки и не зареветь по-львиному? Конечно, вместо всего этого я мог бы учиться у Виллателе гран-ту-молани, иначе говоря, мудрости жизни, но я ни секунды не сожалею о своих глубоких чувствах к Дафу. Чтобы сохранить его дружбу, я сделал бы еще больше».

Мои мрачные мысли прервал приход генералиссимуса. Как всегда, на ней была итальянская военная фуражка начала века. Думая, что ее послали позвать меня к королю, который уже спустился в логово, я встал. Ноги у меня задрожали.

Но словами и жестами она сообщила, что ко мне скоро придет король.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

Объяснений не последовало. Времени привести себя в порядок, чтобы стать на четвереньки и зарычать, почти не было. Несколько дней я не мылся, оброс щетиной. И все же я поспешил к чану с водой, что стоял около Муммахи; сполоснул лицо, шею и стал на пороге под ветерок, чтобы поскорее просохла вода.

Я пожалел, что отправил Ромилея так рано. Утром в голову пришли кое-какие мысли, о чем надо было бы написать Лили.

Времени для особых сожалений тоже не было, по двору шла Тату. Она размахивала руками и выкрикивала: «Дафу, ала-меле, Дафу, ала-меле!»

Подземным ходом она провела меня в сад короля. Тот возлежал в гамаке под тенью большого зонта, держа в руке свою шляпу. Он поманил меня ею к себе. Когда я подошел, Дафу улыбнулся:

— Полагаю, вы догадываетесь, что принес мне сегодняшний день?

— Вероятно…

— Приманку сожрал молодой лев. По описанию похож на Гмило.

— Это здорово — ожидать встречи с любимым папашей. Со мной такого, увы, не случится.

— Послушайте, Хендерсон, вы верите в бессмертие?

— Найдется много людей, которые скажут, что не выдержат второго раунда с жизнью.

— Вы в самом деле так думаете? Впрочем, вы знаете мир лучше меня. Итак, дорогой друг, поздравьте меня с успехом.

— Ваше величество, вы уверены, что это ваш отец? Если бы я знал, не отослал бы Ромилея с письмом. Он ушел утром. Нельзя ли послать за ним гонца?