Том 15. Дела и речи - Виктор Гюго

В продолжение трех дней вы мудро и достойно обсуждали и разбирали важные вопросы, глубоко вникали в их суть, и при разрешении этих вопросов, самых великих, какие только могут занимать человечество, вы руководствовались благородными традициями свободных народов.

Вы давали правительствам советы, дружественные советы, на которые они несомненно обратят внимание. (Возгласы: «Да! Да!») Здесь прозвучали красноречивые слова, горячие призывы ко всем возвышенным чувствам человека и народов; несмотря на предрассудки и неприязнь между отдельными народами, вы заронили в умы людей всхожее семя мира во всем мире.

Вполне ли вам ясно то, что совершалось на ваших глазах в течение трех дней? Англия пожимала руку Франции, Америка — Европе, и, что касается меня, я не знаю зрелища более величественного и прекрасного. (Взрыв аплодисментов.)

Вернитесь теперь с радостью в сердце к своим очагам, в свои страны и скажите всем, что вы побывали у своих соотечественников-французов. (Движение в зале; продолжительные приветствия.) Скажите, что там вы заложили основы мира во всем мире, распространяйте повсюду эту благую весть и сейте повсюду эту великую мысль.

Вы слышали здесь многих выдающихся деятелей; поэтому я не буду пространно говорить обо всем том, что вам уже объяснили и доказали. Но позвольте мне повторить при закрытии этого торжественного собрания те слова, которые я сказал, открывая его: «Надейтесь! Дерзайте!» Великий решающий акт прогресса, в котором многие видят лишь вашу мечту, а я вижу выношенное вами реальное начинание, — совершится. (Возгласы: «Браво! Браво!») Подумайте о том, как далеко род человеческий уже шагнул в своем поступательном движении. Призадумайтесь над прошлым, — ведь прошлое зачастую освещает будущее! Раскройте историю — и вы укрепитесь в своей вере!

Да, прошлое и история — вот наши опоры. Не далее как сегодня утром, при открытии этого заседания, в тот момент, когда достопочтенный оратор, верующий христианин, волновал все сердца своим проникновенным красноречием, в котором душевная доброта сочеталась с братолюбием истинного священнослужителя, в этот момент один из присутствующих, имени которого я не знаю, напомнил ему, что сегодня, 24 августа, годовщина Варфоломеевской ночи, и священнослужитель-католик, достойный величайшего уважения, стыдливо отвернулся, как бы отрекаясь от этого позорного воспоминания. А я — я его принимаю! (Глубокое всеобщее волнение.) Да, я его принимаю. (Продолжительное движение в зале.)

Да, так оно и было: ровно двести семьдесят семь лет назад Париж, тот самый Париж, где вы сейчас находитесь, проснулся глубокой ночью в смертельном ужасе. Звонил так называемый «серебряный колокол» Дворца Правосудия; католики хватались за оружие, врывались в жилища протестантов и, как в ловушке, убивали там людей, еще не очнувшихся от сна. Произошла кровавая резня, совершилось страшное преступление, в котором слились все виды вражды — вражда религиозная, вражда личная, вражда политическая, — и что же? Сегодня, в этот же день, в этом же городе бог повелевает всем этим видам вражды встретиться и обратиться в любовь. (Гром аплодисментов.) Бог уничтожил зловещее значение этой ужасной годовщины; туда, где было кровавое пятно, он направил луч света. (Продолжительное движение в зале.) На место идеи возмездия, фанатизма и войны он ставит идею примирения, терпимости и мира; и благодаря ему, по его воле, благодаря прогрессу, который он ниспосылает и которым он управляет, именно сейчас — перед лицом роковой даты 24 августа и, можно сказать, почти под сенью той же, поныне сохранившейся башни, колокол которой возвестил Варфоломеевскую ночь, — не только англичане и французы, итальянцы и немцы, европейцы и американцы, но и те, кого называли папистами, и те, кого называли гугенотами, заверяют, что все они — братья (продолжительное движение в зале), и в знак тесной, нерасторжимой дружбы обнимают друг друга. (Взрыв возгласов «Браво!» и аплодисментов. Аббат Дегери и пастор Кокерель подходят к креслу председателя и обнимаются. Приветственные возгласы возобновляются с удвоенной силой как среди делегатов конгресса, так и на трибунах для публики. Виктор Гюго продолжает.)

А теперь — посмейте отрицать прогресс! (Снова аплодисменты.) Но запомните раз навсегда: тот, кто отрицает прогресс, — богохульствует, тот, кто отрицает прогресс, — отрицает провидение, ибо провидение и прогресс едины и прогресс лишь одно из имен, данных человеком предвечному богу. (Сильнейшее общее волнение. Возгласы: «Браво! Браво!»)

Братья, я принимаю эти приветствия и приношу их в дар будущим поколениям. (Снова бурные аплодисменты.) Да, пусть этот день станет памятным днем, пусть знаменует он конец кровопролитий, конец побоищ и войн, пусть явится началом эры согласия и мира во всем мире, и пусть люди восклицают: 24 августа 1572 года бледнеет и исчезает перед 24 августа 1849 года! (Продолжительная единодушная овация. Волнение достигает апогея; со всех сторон гремят возгласы: «Браво!» Англичане и американцы поднимаются со своих мест, машут шляпами и платками, поворачиваются в сторону оратора и, по знаку Кобдена, семь раз подряд дружно кричат «ура».)

РЕЧЬ НА ПОХОРОНАХ БАЛЬЗАКА

20 августа 1850 года

Господа!

Человек, которого только что опустили в эту могилу, был одним из тех, кого в последний печальный путь провожает весь народ. В наши времена мнимого величия не существует. Взоры теперь прикованы уже не к тем, кто царствует, а к тем, кто мыслит, и когда кто-нибудь из мыслителей уходит от нас, его смерть волнует всю страну. В наши дни об утрате талантливого человека скорбят широкие круги общества, об утрате гения скорбит вся нация.

Имя Бальзака ярким лучом вольется в ту полосу света, которую оставит после себя наша эпоха.

Господин де Бальзак принадлежит к могучему поколению писателей девятнадцатого века, которое появилось после Наполеона, так же как после Ришелье появилась блестящая плеяда семнадцатого века, — словно в развитии цивилизации действует закон, по которому на смену тем, кто властвует силою меча, приходят те, кто властвует силою духа.

Господин де Бальзак был одним из первых среди великих, одним из лучших среди избранных. Здесь не место говорить обо всем том, чем был этот могучий, блистательный ум. Все его произведения составляют единую книгу, полную жизни, яркую, глубокую, где движется и действует вся наша современная цивилизация, воплощенная в образах вполне реальных, но овеянных смятением и ужасом. Изумительная книга, которую ее автор назвал комедией и мог бы назвать историей, книга, в которой сочетаются все формы и все стили, которая затмевает Тацита и достигает силы Светония, перекликается с Бомарше и может сравниться с Рабле; книга, созданная и наблюдением и фантазией, где щедро и правдиво показано все самое сокровенное, мещанское, пошлое, низменное и где порою внезапно, из-под грубо разорванной оболочки реальных событий, выступают самые мрачные, самые трагические идеи.

Неведомо для себя самого, хотел он того или нет, согласен он с этим или нет, автор этого грандиозного и причудливого творения принадлежит к могучей породе писателей-революционеров. Бальзак идет прямо к цели, он вступает в рукопашную с современным обществом. У каждого он вырывает что-нибудь — у этого иллюзии, у того надежды, одного заставляет исторгать вопль, с другого срывает маску. Он изучает порок, анатомирует страсть. Он роется в человеке, он исследует душу, сердце, мозг, бездну, которую каждый носит в себе. Но благодаря своей свободной, сильной натуре и благодаря тому, что современные умы, воочию видевшие революцию, яснее сознают призвание человека и лучше понимают провидение, Бальзак может хранить спокойную, ясную улыбку после этих страшных исследований, которые повергали Мольера в меланхолию, а Руссо — в мизантропию.

Вот что он совершил, живя среди нас. Вот то творение, которое он нам оставил, — возвышенное и долговечное, мощное нагромождение гранитных глыб, основа памятника, — творение, с вершины которого отныне будет сиять его слава! Великие люди сами сооружают себе пьедестал; статую воздвигнет будущее.

Его смерть как громом поразила Париж. Несколько месяцев назад он вернулся во Францию. Чувствуя приближение конца, он захотел еще раз увидеть родину; так накануне далекого путешествия приходят проститься с матерью.

Жизнь его была коротка, но насыщенна; в ней было больше трудов, чем дней. Увы! Этот неутомимый труженик, этот философ, этот мыслитель, этот поэт, этот гений жил среди нас той жизнью, полной бурь, распрей, борьбы и битв, которою во все времена живут великие люди. Теперь он обрел покой. Он ушел от раздоров и ненависти. В один и тот же день для него раскрылась могила и засияла слава. Отныне его имя будет блистать поверх туч, нависших над нами, блистать среди звезд нашей родины!