Едем на Вял-озеро - Козлов Вильям Федорович

А уж если Андрей и был в кого влюблен, то совсем не в Надю Краснопевцеву. Стоило Ване заговорить о Вял-озере, Андрей тут же переводил разговор на Эллу. Он уже послал ей два письма и каждый день ждал ответа, но письмо из далекой Вильмаламбины почему-то все не приходило.

Андрей переживал, хотя и вида не показывал. Утром он еще до завтрака бросался на лестничную площадку и доставал из ящика почту. Из школы тоже не проходил мимо, не заглянув в ящик.

— Неужели две строчки лень черкнуть? — как-то пожаловался он приятелю.

— А что ты ей написал?

— Послал вырезку из газеты… Написал, что пусть не беспокоятся, где остановиться, когда приедут в Ленинград. Мои родители с удовольствием примут и Эллу и Саньку.

— Давай сразу договоримся, — сказал Ваня. — Половину каникул у тебя поживут, а половину — у меня.

— Почему же она не отвечает?

— Авиапочтой послал?

Андрей кивнул.

— Надо радио слушать, — сказал Ваня. — На Севере страшный снегопад. Все аэродромы засыпало. На собаках ездят. Твои письма лежат себе где-нибудь в мешке на почте.

— Как же я не подумал об этом! — У Андрея даже настроение поднялось. — А когда аэродромы расчистят?

— Расчистят, — усмехнулся Ваня.

Он думал сейчас о другом: о своих отношениях с Милой Спицыной. Вот Пирамида заметил, что они вместе ходят, и, говорит, друг без друга жить не могут… Конечно, Пирамида болтун, но Ване действительно Мила все больше и больше нравилась.

Ему приятно было сидеть с ней рядом, разговаривать. И даже молчать. Несколько раз они ходили в кино, а потом бродили по Дворцовой площади и говорили, говорили… Обо всем на свете. Ему было интересно с Милой. Почти так же, как с Андреем и Костей Рыбаковым. И даже иногда интереснее. Но после того, как Пирамида распустил слух, что они жить друг без друга не могут, Ваня решил из школы возвращаться раздельно. Незачем всяким зубоскалам давать лишний повод. Свернув на другую улицу, он догонял свою соседку по парте.

Когда Ваня сказал Миле, что так будет лучше, она ничего не ответила, только как-то странно посмотрела на него: то ли насмешливо, то ли задумчиво. С тех пор они выходят из школы порознь, а потом на углу параллельной улицы встречаются.

И вот как-то, догнав девочку, Ваня сказал:

— Я ведь вижу, тебе не нравится, что мы вот так… потихоньку встречаемся?

— С чего ты взял? Это даже очень интересно, как в кино… Можно подумать, что мы с тобой влюбленные!

— Пирамида так и думает.

Мила сбоку посмотрела на Ваню и улыбнулась.

— Чего смеешься? — Ваня чувствовал, что делает и говорит что-то не то. Чувствовать — чувствовал, а как все это исправить, не знал. А Мила молчала и, по-видимому, не собиралась помочь. И от этого он раздраженно посматривал на нее и злился сам на себя.

— Тебя очень волнует, что Пирамида о нас подумает? — наконец спросила она.

— Плевать я на него хотел!

— Почему же тогда боишься идти со мной мимо школы?

— Я боюсь?!

— Ну, стесняешься.

Ваня помолчал, обдумывая все это. Действительно, почему он из-за известного сплетника Бабочкина стал вдруг заядлым конспиратором? Мила идет впереди, а он позади, делая вид, что никакого отношения к ней не имеет. А потом, воровато оглянувшись — не видит ли кто-либо из одноклассников, — догоняет…

— На Севере бандита не испугался, а тут дрожишь, как бы тебя кто со мной не увидел.

И опять Ване нечего ответить: Мила права. Живет вот в человеке, как червяк в яблоке, что-то осторожненькое… Не во всех, правда, живет. Леня Бойцов второй год ходит со Светой Козловской куда захочет, и никто над ним не смеется. Даже Пирамида. А стоило тому над Ваней похихикать, и он сразу расстроился, ударился в конспирацию. Не подумал даже о том, что Миле это может не понравиться. Вспомнив, как он озирался, прежде чем подойти к девочке, Ваня даже сплюнул, до того стал противен сам себе.

Он остановился и взял Милу за руку. Та удивленно взглянула на него.

— Пошли обратно, — сказал Ваня. — Мимо школы. Пусть все смотрят, кому хочется.

Мила осторожно высвободила руку.

— Смешной ты, — улыбнулась она. — Пойдем домой.

Уже давно осень, а в городе стоят золотые дни. Деревья на бульварах наполовину зеленые, наполовину желтые. На тротуарах мало листьев — их дворники по утрам сметают, а вот в скверах и парках — полно. Дунет ветер, и листья в парках задвигаются, зашуршат по узким красноватым тропинкам. И хотя тепло и солнечно в городе, повсюду ощущается осень: люди одеваются совсем не так, как летом, — многие в шерстяных джемперах и свитерах, под мышкой плащи, у женщин в руках зонтики в красивых чехлах. В Ленинграде так: утром тепло, солнце играет, а к обеду, глядишь, и дождь зарядил.

На Неве разноголосо покрякивают буксиры, равномерно ударяет в гранит жирная волна, грохочут по широкому Литейному мосту трамваи. Напротив большого серого дома столпились сразу шесть троллейбусов. Наверное, один испортился и остальным дорогу загородил. Из зеленой будки высунулся регулировщик и машет вожатому своей полосатой палочкой.

Мила живет совсем близко от кинотеатра «Спартак». Во дворе ее дома с пыльными колоннами растут огромные черные тополя. Вершинами они достают до открытых форточек третьего этажа. На железных карнизах окон до первого ветра отдыхают большие красные листья. Мила подняла с земли розовый, свернувшийся в трубку лист и посмотрела через него на Ваню.

— Ну, и что ты видишь? — спросил он.

— Твой толстый нос…

— Нормальный нос, — обиделся Ваня.

— Теперь серый глаз… Ты знаешь, что у тебя глаза…

— Хватит изучать, — смутился Ваня. — Я вот сейчас тоже на тебя посмотрю…

— Пожалуйста, держи подзорную трубу.

Ваня взял свернутый в трубку лист и приложил к левому глазу, а правый прищурил.

— Я жду, капитан, — засмеялась Мила.

Ваня скомкал затрещавший лист, а когда разжал ладонь, «подзорная труба» превратилась в коричневое крошево.

— Ну, и что же ты увидел? — спросила Мила.

— Тебя, — сказал Ваня.

— И какая же я?

— Обыкновенная.

Нужно было сказать, что Мила красивая, и это была правда, но у Вани язык не повернулся.

— Смешной, — засмеялась она и, помахав рукой, скрылась в своем подъезде.

— Смешной, — повторил Ваня. — Не смешной я, а дурак!

Проходивший мимо мужчина с улыбкой взглянул на него и заметил:

— Сильно сказано… Самокритикой занимаетесь, молодой человек?

Ваня хотел сказать, что это никого не касается, но прикусил язык: а вдруг это отец Милы? Человек подмигнул ему и вошел в ту же парадную, где скрылась девочка. «Нет, не отец, — подумал Ваня. — Ни капельки не похож».

Он поднял еще один свернувшийся в трубку лист, развернул его и положил на ладонь, лист, будто живой, снова свернулся. Ваня поднес его к глазу и стал смотреть на одинаковые, с почерневшими рамами окна. Десятки окон. Два или три из них в квартире Милы Спицыной.

22. СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНЬЯ, КАПИТАНЫ!

— Опускай! — командует Ваня.

Костя бросает за борт двурогий чугунный якорь. Слышно, как шелестит пеньковая веревка. Костя морщится и покусывает губы: веревка жжет руки. Наконец якорь зарывается в грунт и на поверхность выскакивают несколько больших пузырей.

— Глубина семь метров, — сообщает Костя, опуская в воду покрасневшие ладони.

Ваня надевает маску, берет в руки фотобокс для подводной съемки и спускает в воду ноги в синих ластах.

— Гляди, чтобы судорога не схватила, — ежится Андрей. — Намазался бы жиром. Я где-то читал, жир задерживает человеческое тепло.

— Лучше всего — это гидрокостюм, — говорит Костя.

— А еще лучше забраться в подводную лодку или в батискаф и смотреть оттуда в иллюминатор, — глухо из-под маски бормочет Ваня и берет в рот загубник дыхательной трубки.

Оттолкнувшись рукой от лодки, Ваня с всплеском уходит под воду. Тут же выныривает, продувает трубку и, набрав побольше воздуха, опять ныряет. В зеленоватой воде видно, как он по-лягушачьи перебирает ластами, потом тень становится расплывчатой и совсем исчезает.