Свиток Хевреха - Эрли Моури

она качнула головой. Слова рейнджера, будто разделили ее пополам. Одной половине страстно хотелось прижаться к плетущему неясные речи искусителю, прижаться теснее и целовать его, другая половина жаждала одиночества и покоя, стремилась стать темной тенью и бежать в ночь.

— Я принесу вино, — предложил рейнджер как-то невпопад, глядя на нее не то с сожалением, не то в смятении, желая отвлечь хоть чем-нибудь малым от начатого разговора. — Астра, ведь нам есть за что выпить.

Он направился к двери в каюту, а мэги стояла, запрокинув голову и глядя на крупные синие звезды, похожие на бусины с разорванного дерзко ожерелья.

«Быть с ним… Быть послушной его ласкам… Уйти и не видеть его никогда…» — метались ее мысли, и магическое тепло судорожными волнами пробегало по телу от затылка до пят. Мэги выдохнула шумно и вдруг увидела, как еще одна рука — ее рука — появилась из тьмы. Астра отступила, изумленно оглядывая своего двойника, родившегося из бесплотного эфира. Это было невероятно! Столько раз прежде она пыталась создать свою тульпу, используя мудреные приемы Некомарха и древних либийцев, но никогда не получалось у нее ничего подобного.

Скрипнула дверь каюты, вышел Голаф. Астра тихонько отступила к мачте и затаилась, наблюдая за ним и своим молчаливым двойником.

— А давайте с горлышка, госпожа Пэй? — покручивая бутылку, предложил Брис. — Лично мне, как неотесанному болвану, очень нравится с горлышка. Особо приятно будет после твоих губ.

Пробуя управлять эфирным существом, мэги старалась ощутить чужое непослушное тело, мысленно щупала ведущие к нему нити. Подчиняясь ее усилиям, тульпа повернула голову и с таинственной улыбкой потянулась к бутылке вина.

— Такая ты мне нравишься еще больше. Очень нравишься, госпожа Пэй. Такая изменчивая, как… ветры из некоторых мест. Если бы я мог говорить складные слова любви, как бард, то я бы лил их сейчас, не умолкая, — он тоже улыбнулся, не то удивленный, не то очарованный загадочным блеском в ее широко открытых глазах. — Что молчишь, дорогая? Я не Леос, но разве все сводится только к красивым словам?

Он пожал плечами, придвинулся к ней ближе и продолжил тихо:

— Хотя, знаешь, мне на ум пришло… Ты в ночи, еще прекраснее, чем днем. Твои глаза из звезд и губы сладкие, как финики в тарелке. Красиво?

Тульпа подняла руку и похлопала его по щеке.

— Что бы это значило, Астра? — Голаф озадачено разглядывал ее побелевшее лицо.

Вместо ответа эфирное существо, отпило из бутылки, лихо, будто истый пьяница и, шагнув через ограждение, прыгнуло в море.

— Астра! — рейнджер повис над фальшбортом, ища ее взглядом в волнах. Прыгнуть следом, означало, что на корабле просто не заметят их исчезновения, и они оба останутся в море без надежды на спасение. — Капитан Паркил! Эй, кто-нибудь! — неистово заорал Голаф. — Госпожа!.. Госпожа утопилась!

— Питху камбалой дери! — ответил чей-то возглас с кормы. Следом палуба затряслась от топота. Из двери под лестницей юта выскочили боцман и капитан.

Астра никак не ожидала такого оборота от своей шутки и, выйдя из-за мачты, недоуменно поинтересовалась:

— Что за суета такая? Голаф, ты кричал? — она встряхнула его за рукав. — И какая госпожа утопилась? Говори скорее!

— Но ты же… Ты сама прыгала за борт… — он отвернулся, поглядывая на блики луны по темным волнам.

— Извините его, капитан. Напился, пока я здесь прогуливалась, — Астра отпустила Паркилу милую улыбку. — Когда он напьется, ему всегда мерещатся то амфитриты, то девы любвеобильные. И все они будто страдают из-за него, то топятся, то кровь себе пускают. Идем, Голаф, тебе проспаться надо.

Едва они вошли в каюту, Брис схватил ее за руку и мрачно вопросил:

— Что это значит, госпожа Пэй! Я не идиот, чтобы мне мерещилось такое!

— А откуда я знаю, Голаф. Чего ты орать начал?! Я ждала тебя на палубе, ты пошел за бутылочкой ширдинского. И выпил ее сам, наверно. Потом выскочил будто умалишенный и орать начал «госпожа утопилась! госпожа утопилась!». Идиот какой-то.

— Еще раз повторяю, я не идиот. И вполне разумею, что это магией сделано. Наваждение, устроенное тобой, — он разжег второй светильник над столом, потом наклонился, разглядывая свежие пятна крови на желтой медвежьей шкуре, лежавшей на полу. — Так, милейшая мэги?

— Конечно же. Конечно, наваждение. И все, что сегодня было, то же наваждение. Чего ты сердишься, Брис? — она привлекла его к себе и поцеловала, теребя длинные жесткие волосы. — Мне ничего другого в голову не пришло сказать капитану.

— Если так, то пусть это наваждение продолжается, — рейнджер поднял ее на руки, трогая влажные губы своими и лаская гладкое тело под юбкой. — Я тебя люблю, Астра.

— Ты бессовестно врешь. Хотя, шет с тобой, — мэги изогнулась, его смелые и нежные прикосновения были нестерпимо приятны. — Изольда научила меня не верить мужчинам. Она знает всех вас. Вот так, Голаф. У нее тысяча любовников была. И я решила — у меня тоже будет тысяча. Только понять не могу, почему ты оказался первым.

* * *

«Наг» резал носом черные густые волны. Луна взошла высоко, и ее прохладный блеск плыл в воде серебристой рыбьей чешуей. Где-то справа таились рифы, долгой цепью тянувшиеся до Шетовых скал. Морас хорошо помнил это место. Врезалось в память с тех пор, как он с Гребом Безухим разбил здесь в щепы неарскую эскадру. Три галеры ушли ко дну, а толстый, полный ценного добра неф был взят с душой на абордаж. О рифах должен был знать и рулевой, но на всякий случай Морас поднялся на ют и сказал:

— Эй, Берок, а ты помнишь наши лобзания с неарцами? Когда еще Греб с нами ходил?

— О, незабываемо, кэп! Всю жизнь буду помнить, как трещали борта галер! И как мы пили потом три дня с их румяными девками! — он скривился, распоротая губа обнажила редкие зубы.

— Так вот, не забудь про рифы, старик. Тебе говорю, а не дурню-смотровому, — капитан похлопал его по плечу и направился к тамбуру.

На шканцах за ящиками веселились стрелки и люди из абордажной команды Бота. Их дружный пьяный разговор перешел в такую же пьяную песню. Кто-то нестойкий отполз на четвереньках к борту и натужно ревел о любви к морю, захлебываясь блевотой.

— Свиньи, — процедил Морас, задержавшись на ступенях. Отслужив пять лет в королевском флоте Олмии, он терпеть не мог таких скотских попоек на корабле. На берегу шет им брат, но здесь… Во всем был виноват Давпер. Поглядев на паруса, лениво хлопающие под стихавшим ветром, он спустился на нижнюю палубу и