Момо - Михаэль Андреас Гельмут Энде

щеки. — Но ты ведь этого не сделаешь?

— Нет, девочка, — ответил Мастер Хора. — Я этого никогда не сделаю. Время однажды началось и однажды окончится, но только тогда, когда оно не понадобится людям. От меня Серые господа не получат ни единого мгновения.

— Но они говорят, что могут тебя к этому принудить, — продолжала Момо.

— Прежде чем мы продолжим этот разговор, — серьезно сказал Мастер Хора, — я хочу, чтобы ты на них посмотрела.

Он снял маленькие золотые очки и передал их Момо. Она бережно надела их.

Сперва она увидела неясный вихрь красок и форм, от которых у нее, как и в первый раз, закружилась голова. Но сейчас это длилось недолго. Ее глаза быстро настроились на четкий фокус.

И она увидела осаждающее их войско!

Плечо к плечу — необозримой цепью — стояли вдали Серые господа. Они стояли не только перед Переулком-Никогда, их цепь простиралась все далее и далее — бесконечным замкнутым кругом, тянувшимся вдоль белоснежных домов. И центром этого круга был Дом-Нигде. Окружение было беспросветным.

Потом Момо заметила нечто другое, поразившее ее. Сперва она подумала, что это запотели стекла очков или она еще не настроилась на ясное изображение, потому что очертания Серых господ были какими-то размытыми. Но потом она поняла, что дело вовсе не в очках и не в зрении — что это поднимающийся над улицами города туман. Кое-где он уже стал непроглядно-плотным, кое-где еще только образовывался.

Вдали неподвижно стояли Серые господа. У каждого, как всегда, круглая жесткая шляпа на голове, в руке портфель, во рту дымящаяся сигара. Но дым сигар не таял, как это бывает в обычном воздухе. Здесь, где не было ни малейшего ветерка, дым в остекленевшем воздухе распространялся наподобие паутины, заполняя улицы, поднимался вдоль белоснежных домов, растягивался вширь наподобие флагов или занавесок. Потом собирался в противные, голубовато-зеленые облака, медленно наползавшие друг на друга, постепенно загораживая Дом-Нигде непрерывно растущей стеной.

Еще Момо увидела, что из города приходят все новые господа, сменяя стоящих в цепи. Но зачем все это? Какую цель преследовали воры времени? Она сняла очки и вопросительно глянула на Мастера Хора.

— Хорошо все разглядела? — спросил он и, надевая очки, сказал: — Ты спрашивала, могут ли они меня к чему-нибудь принудить. Меня-то им не поймать. Но они могут причинить людям нечто более страшное, чем все, что они сделали до сих пор. Этим они и пытаются меня шантажировать.

— Нечто более страшное? — испуганно спросила Момо. — То есть?

Мастер Хора кивнул:

— Я выделяю каждому человеку отпущенное ему время. Против этого Серые господа ничего не могут поделать. И задержать это время они тоже не могут. Но они могут его отравить.

— Отравить время? — растерянно переспросила Момо.

— Дымом своих сигар, — объяснил Мастер Хора. — Видела ты кого-нибудь из них без сигары? Нет, без сигар они существовать не могут.

— Что же это за сигары?

— Помнишь Цветы Времени? Я говорил тебе, что в каждом человеке есть такой золотой купол времени, потому что у каждого человека есть сердце. Потому-то Серые господа и пытаются проникнуть в человеческое сердце, — чтобы украсть как можно больше Цветов Времени. Вырванные из человеческого сердца, Цветы Времени умирают не сразу. Но жизнь их теряет всякий смысл. Всеми нитями своего существа стремятся они назад к человеку, которому принадлежали.

Момо слушала затаив дыхание.

— Ты должна знать, Момо, что зло тоже имеет свою тайну. Я не знаю, где хранят Серые господа украденные ими Цветы Времени. Я только знаю, что они замораживают их своим холодом, пока цветки не становятся твердыми, как стекло. Где-нибудь глубоко под землей спрятаны огромные склады, в которых хранится замороженное время.

Момо даже покраснела от возмущения.

— Этими запасами Серые господа и живут. Они обрывают лепестки цветов, сушат их и сворачивают из них свои сигары. Даже в этих высохших лепестках еще теплится жизнь. Но живое время Серые господа использовать не могут. Поэтому они зажигают свои сигары и курят их: в этом дыму время окончательно умирает. Этим мертвым человеческим временем они и питаются.

Момо встала.

— Ах, — сказала она. — Столько мертвого времени…

— Да, эта стена дыма — там, вдали, вокруг Дома-Нигде — это и есть мертвое время. Еще мне хватает чистого неба, еще я могу беспрепятственно посылать живое время людям. Но когда дымные облака плотно сомкнутся вокруг и над нами — тогда в каждый посланный мною час времени подмешается часть мертвого времени Серых господ. И когда люди получат это отравленное время, они заболеют — заболеют смертельно.

Момо беспомощно уставилась на Мастера Хора. Потом она тихо спросила:

— И что это за болезнь?

— Вначале она незаметна. Просто наступает день, когда тебе ничего больше не хочется делать. Все становится неинтересным, человека охватывает тоска. И это уже не проходит. Тоска усиливается — день ото дня, от недели к неделе. Человек чувствует себя опустошенным, он становится недовольным и самим собой и всем миром. Постепенно проходит и это чувство, и ты уже вообще ничего не ощущаешь. Тебе все безразлично. Весь мир становится чужим, тебе уже нет до него никакого дела. Уже нет ни гнева, ни восторга, ни радости, ни грусти, люди не умеют больше ни смеяться, ни плакать. Все окутывает ледяной холод, любви нет. Тогда болезнь становится неизлечимой. Люди мечутся с пустыми, серыми лицами, становятся такими же, как Серые господа. Да, они становятся такими же чудовищами. Смертельная Скука — вот название этой болезни.

Момо содрогнулась от ужаса.

— Значит, если ты не отдашь им все человеческое время, — спросила она, — тогда они превратят всех людей в подобных себе?

— Да, этим они меня и пугают.

Он встал с места.

— Я все еще ждал, что люди сами от них освободятся. Они бы могли это сделать, ведь в сущности, Серые господа находятся в полной зависимости от людей. Но больше ждать нельзя. Нужно что-то делать. Но один я ничего не смогу. — Он посмотрел на Момо. — Ты хочешь мне помочь?

— Да. — прошептала Момо.

— То, что ты должна совершить, связано с огромным риском, — сказал Мастер Хора. — От тебя, Момо, будет зависеть, застынет ли мир навсегда или снова начнет жить. Готова ли ты рискнуть?

— Да, — повторила Момо, и на этот раз голос ее звучал