Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919 - Николай Реден

В течение трех дней бронепоезд ремонтировался, но в тот самый вечер, когда я прибыл, должен был двигаться к линии фронта. Вскоре после полуночи мы отправились от станции Ямбург (прежнее название города Кингисепп. — Примеч. пер.) и перед рассветом остановились в нескольких сотнях футов от фронтовых окопов. Мы оставались невидимыми для противника только благодаря изгибу железнодорожного пути.

Команде приказали занять свои койки, меня же командир вызвал на инструктаж. В предыдущую неделю был ранен в бою младший офицер орудийного расчета. Я должен был временно занять его место в качестве корректировщика. Объяснив мне вкратце суть моих обязанностей, командир отослал меня для продолжения инструктажа к старшему офицеру орудийного расчета.

Мой новый командир оказался высоким, темноволосым лейтенантом, державшимся с большим достоинством. Но в этом не было ничего напускного, и такое поведение успокаивало окружающих. Когда бы он ни останавливал на мне взгляд своих черных глаз, я понимал, что он чувствует некоторую мою неуверенность.

— Не беспокойтесь, — говорил командир, — я знаю, что прежде вы не корректировали артиллерийский огонь. Держите себя в руках, думайте, и все пойдет как надо. Это не так трудно, как кажется…

Перед тем как выпустить из бронепоезда, лейтенант снабдил меня картой и объяснил, что нужно было делать. Когда я собрался уходить, он сунул руку в карман, достал потрепанную книжку в бумажном переплете и вручил ее мне:

— Возьмите это с собой. По окончании стрельбы вам нечего будет делать… Почитайте эту книгу. Она даст вам реальное представление о войне.

Я взглянул на обложку: это был Анри Барбюс, «Под огнем».

Вид окопов привел меня в изумление. Я рассчитывал увидеть сложную систему ходов сообщения и готовился испытать постепенное нарастание напряжения по мере приближения к линии фронта. Вместо этого пришлось идти через редкий лес, а затем пересечь просеку без всякой маскировки. Прежде чем я сообразил, что нахожусь на виду у противника, оказался в длинной неглубокой канаве. Справа и слева от меня находились согбенные фигуры.

После краткого совещания с пехотным командиром я выбрал себе наблюдательный пост и устроился в ожидании телефониста, тянувшего провода для связи с бронепоездом. Впереди простиралось широкое, ровное поле, а за ним стояла типичная русская деревушка. Тщетно я напрягал зрение в надежде увидеть среди крестьянских изб хоть какие-нибудь признаки жизни. Казалось, все заснуло, убаюканное ленивым весенним солнцем. От самой мысли, что я должен принять участие в стрельбе по этой мирной деревушке, становилось не по себе. Мои размышления прервал голос:

— Линия налажена, господин офицер.

Я взял трубку и обменялся несколькими словами с лейтенантом. Минутой позже раздался отдаленный вой и металлический визг пролетевшего над головой снаряда. Первый снаряд разорвался в лесу за деревней. Я передал поправку. Второй снаряд поднял мощный фонтан грязи в поле. Еще одна поправка — и на этот раз черный гейзер взметнулся ввысь между деревенскими избами.

Звук канонады усилился, когда батарея красных открыла ответный огонь. Тридцать — сорок минут воздух сотрясали взрывы, и внезапно все стихло. Солнце продолжало сиять, в отдалении по-прежнему виднелась деревня, ландшафт не изменился ни на йоту. Лишь во мне произошла перемена: я больше не верил в затишье, висящее над полем.

Весь день я просидел в окопах, читая Барбюса. Книга вызвала во мне чувство неопределенности и опустошенность. Когда с наступлением темноты я неожиданно получил приказ вернуться на бронепоезд, то пребывал в скверном состоянии. Моя корректировка не дала осязаемых результатов, и возникло убеждение, что меня отзывают из-за того, что я не справился со своим первым заданием.

Ковыляя в темноте через лес, я пробрался к бронепоезду. Старший офицер ожидал меня на платформе офицерского вагона. Я замедлил шаг, ожидая какой-нибудь колкости, но вместо этого лейтенант улыбнулся и сказал:

— Рад вашему возвращению. Вы хорошо поработали. Входите, мы собираемся почаевничать.

Внутри вагона за грубо сколоченным деревянным столом сидели офицеры. Когда мы вошли, они потеснились на скамейках. Дневальный принес мне ломоть хлеба и оловянную кружку с горячим чаем. Кто-то обратился ко мне с вопросом, и постепенно я втянулся в общий разговор.

Я почувствовал, что отношение офицеров ко мне изменилось. Больше меня не испытывали, приняли как члена боевой семьи. Мрачное настроение оставило меня, и впервые за многие месяцы я почувствовал себя в своей среде и на своем месте.

Глава 22

Шесть месяцев без перерыва я служил на бронепоезде «Адмирал Колчак». В современной войне этот род войск утратил свое значение, поскольку концентрация мощных артиллерийских средств не позволяет бронепоездам действовать на поражающей дистанции. Но в годы Гражданской войны в России артиллерийских орудий имелось сравнительно мало, а линии фронтов были весьма подвижны. В этих условиях бронепоезд, оснащенный батареей из двух полевых орудий и 12 пулеметами, становился грозной силой.

Наш бронепоезд не знал передышки. Мы редко оставляли прифронтовую полосу более чем на один день. Во время наступления, когда позволяло состояние железнодорожных путей, мы двигались вместе с пехотой. Во время отступления вели арьергардные бои, прикрывая передвижения своих войск, разрушая за собой железнодорожные мосты. Мы взаимодействовали буквально с каждой дивизией Северо-западной армии. Где бы ни происходили бои, нам приказывали являться в штабы дивизий для получения заданий. Минимум раз в неделю нам приходилось делать стоянку на своей базе, чтобы пополнить запас боеприпасов. Широкий диапазон действий позволял нам иметь достаточно достоверную картину ситуации.

В качестве корректировщика артиллерийского огня я посещал расположение разных боевых частей и общался с огромным количеством людей. Как и в любой другой, в Белой армии не было двух абсолютно одинаковых людей, но офицеров этой армии можно было условно разделить на четыре категории. Если в полку встречались хотя бы два офицера, принадлежавшие к одной из категорий, им стремился подражать весь личный состав.

Одна категория белых офицеров несла большую ответственность, чем другие, за потерю престижа антибольшевистским движением в массах населения России. Часть офицерства состояла из военных, ожесточившихся в ходе мировой войны, революции и красного террора. Ими двигало стремление к немедленной мести. К сожалению, в результате пятилетнего хаоса и кровопролития эта категория людей численно увеличилась. Они несли основную ответственность за потерю престижа Белой армии. Им были чужды какие-либо угрызения совести. Они не просили и не давали пощады, грабили и терроризировали гражданское население, расстреливали дезертиров и пленных из Красной армии. Перед своими солдатами такие офицеры становились в позу Робин Гудов, не считающихся с законом, разыгрывая из себя справедливых, но беспощадных атаманов. Их отношение к начальству менялось в зависимости от обстоятельств — от безукоризненной корректности до полного неподчинения. Когда я посещал подразделения таких командиров, у меня складывалось впечатление, что вернулся в Средневековье и попал в банду грабителей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});