Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар - Андрей Чертков

— Это ты хорошо сказал, — усмехнулся Мбога, — Путь долог, но перспективы светлы. Но я слушаю тебя, слушаю.

— Я стар, — признался Горбовский, — я осторожен. Я всего боюсь. Я ретроград. Я не люблю, когда гибнут эти восторженные мальчишки и девчонки.

— Я, кажется, понял, — мягко заметил Мбога. — Тебя пугает рационалистичность этого мира. Человечество изжило религию, отвергло бога, водрузив на его место Ее Величество Науку. Для нас больше нет тайн, кроме научных, и для нас нет препятствий, кроме заковыристых уравнений деритринитации.

— Нет, — покачал головой Горбовский, — не науку. Человека. Человек стал равен богу.

— Богом быть трудно, — сказал Мбога.

Они подошли к краю обрыва. Леонид Андреевич снял тапочки, набрал камешков и уселся на краю, свесив ноги в двухкилометровую бездну. Мбога примостился рядом с ним на корточках, с любопытством вытягивая голову, чтобы взглянуть на отвесную стену скалы, словно выровненную острейшей бритвой. Внизу лес безнадежно жевал подошвы каменных великанов, здесь — ни травинки, ни трещинки, ни за цепки. Теперь пришла очередь волноваться Горбовскому: ему казалось, что еще немного — и Мбога, перекувырнувшись, полетит вниз черным камушком.

— Мбога, прошу тебя — отодвинься.

Мбога отодвинулся.

— Теперь я, кажется, понимаю, что чувствовал Тойво Турнен, наблюдая меня каждое утро сидящим на этом месте, — признался Леонид Андреевич.

— А кто такой Тойво Турнен? — поинтересовался Мбога.

— Турист-пессимист, — объяснил Леонид Андреевич. Он бросил камешек в бездну. — Религия — порождение слабости человека, слабости перед мощью и непреклонностью окружающего мира, — сказал Горбовский. — До тех пор пока существовали слабые люди, беззащитные люди, сломленные люди, испуганные люди, — религия была нужна и даже необходима. Как опиум, морфий в медицине Ибо религия как раз и есть социальный болеутолитель и транквилизатор.

— Ну что ж, теперь у нас сплошь сильные, смелые люди. Тогда я не понимаю твоего беспокойства. Ты воздвигаешь на месте бога человека и в то же время отказываешь ему в праве на ошибку и даже гибель. Ты боишься не ошибки, ты боишься смертей. Если каждый человек — бог, то гибель бога есть гибель целой вселенной, так?

— Так, — легко согласился Горбовский. Разговор стал утомлять, как утомляет любое откровение — выворачивание под яркий солнечный свет своих самых темных, стыдных чувств, идей и сомнений. — Только я еще боюсь, что мы слишком возомним себя богами и не заметим, как нами начнут манипулировать.

— Ага. Смутные идеи КОМКОНа насчет операции «Зеркало» докатились и до тебя.

— Ну да…

— Странник не любит Странников. Горбовский боится Странников. Комов и не любит, и боится, но считает, что все возможно под этими небесами. Один старый, маленький доктор Мбога ничего не боится. У доктора Мбоги есть большой карабин, а страшнее сора тобу-хиру в исследованной части космоса он еще ничего не встречал.

Горбовский высыпал горсть камней в пропасть, пошевелил пальцами ног и спросил:

— Так что же привело доктора Мбогу на Пандору? Или это секрет?

— Ну что ты, Леонид. От тебя — никаких секретов.

Хосико-сан ангар понравился. Как и любая база Периферии, База на Пандоре испытывала катастрофическую нужду в свободном месте. Можно было бы потеснить жилой сектор, заглубиться в скалы — как сказочные гномы, — возвести высотные строения, но наиболее экономичным оказалось просто пустить обустройство на самотек.

Творческий беспорядок на Базе порождал массу курьезных случаев, одновременно будил воображение и заставлял проявлять изобретательность. Из подвернувшегося под руку хлама собиралась бытовая техника, из стиральных машин выходили прекрасные центрифуги для биолаборатории, а центрифуги из биолаборатории использовались в качестве миксеров для сбивания молочных коктейлей в домашних условиях. Инженерная и изобретательская мысль била ключом, а число самых невероятных гибридов росло на глазах. Вадим Сартаков на полном серьезе говорил о случае начала спонтанной механоэволюции на отдельно взятой планете, а Алик Кутнов устал осматривать бродящих по улицам киберуборщиков, стараясь отыскать взятый кем-то для их починки ионный триггер.

Поэтому ангар для дирижабля, строго говоря, был занят не столько дирижаблем, сколько бесконечными рядами всевозможных ящиков, контейнеров, узлов, упаковок. Грузная машина как-то терялась на этом фоне.

— Зря вы сюда привезли свой хлам, — жизнерадостно объяснял Джек. Он уже отошел от стресса, да и Хосико оказалась при ближайшем рассмотрении совсем не механизмом для смазывания шпинделей. Смеяться она умела. — Мы вам из всего этого собрали бы здесь завод по производству звездолетов.

— Спасибо, — вежливо ответила Хосико, — но мне не нужны звездолеты. Мне нужно абсолютно пустое помещение как раз вот таких размеров.

Робинзон недоверчиво посмотрел на совсем скромную, по его разумению, кучку оборудования Фуками.

— Оно растет? — поинтересовался Джек. — Оно распухает, как тахорг во время водопоя?

— Оно не распухает, — поправила Хосико, — но по инструкции оно требует простора. А у вас здесь старты и приземления кораблей, разгрузка и загрузка, а завтра здесь вообще станет непереносимо тесно.

Джек схватился за голову.

— На что это вы намекаете, Хосико-сан?

— Увидите, — пообещала Хосико. — Услышите. А теперь приступим к работе. Как вы намерены превратить этот вертеп в идеально чистую площадку?

3. Горбовский

Работы продолжались всю ночь. Леониду Андреевичу не спалось, и он сидел в холле гостиницы, наблюдая, как под лучами нескольких мощных прожекторов люди вперемежку с киберами вытаскивали из ангара ящики и складывали их у стен, таким образом заодно возводя дополнительный защитный слой для лаборатории Фуками. Мбога спал в комнате Горбовского, выпив на сон грядущий своего любимого ячменного кофе с синтетическим медом, к которому, как он утверждал, пристрастил в свое время и тагорян. Забегала Хосико — за кристаллами по монтажу оборудования. Она выглядела настолько занятой, что Горбовский не решился ее окликнуть и продолжал возлежать на небольшой тахте под раскидистым фикусом. А может быть, и не фикусом.

Суета напоминала срочную эвакуацию муравейника, и неожиданно для себя Леонид Андреевич почувствовал тоску по какому-то конкретному, интересному, практическому занятию. Внезапно захотелось на все плюнуть, позвонить злому Валькенштейну, чтобы он срочно снимал с прикола «Тариэль», брал любой подвернувшийся груз (хоть ульмотроны для физиков на Радуге) и по дороге захватил, выдернул, спас, вытащил его отсюда, и тогда знаменитый звездолетчик Горбовский стальными руками ухватился бы за штурвал своего звездолета и со сверкающими глазами смело повел бы его сквозь магнитные шторма навстречу новым приключениям.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});