Шорохи - Дин Кунц

– Кто-то мог загримироваться под Бруно Фрая.

– С какой стати?

– Понятия не имею.

– Ты обвинил меня в том, что я цепляюсь за соломинку. А ты сейчас – даже не за соломинку. Мираж. Ничто.

– И все-таки это мог быть кто-то, придавший себе сходство с Фраем.

– Такое – нет. Любой грим различим вблизи. И потом, у него было тело Бруно Фрая. Тот же рост, та же фигура. Те же литые мускулы. И тот же голос.

– Может быть, подделка?

– Я понимаю, – холодно проговорила Хилари, – тебе легче поверить в ловкую мистификацию, чем в разгуливающий труп. Нет, Тони, этот голос невозможно подделать. Опытный имитатор может воспроизвести низкий тембр и интонацию, даже акцент, но только не это дребезжание – видимо, следствие ларингита или травмы, перенесенной в детстве. Это Бруно Фрай разговаривал со мной сегодня.

Тони видел, что Хилари еще сердится, но уже не подозревал ее в помрачении рассудка. У нее был ясный взгляд, и она облекала мысли в четкие, лаконичные фразы. Хилари полностью владела собой.

– Но Фрай умер, – вяло возразил Тони.

– Он на меня напал.

– Как же это возможно?

– Я уже сказала, что собираюсь это выяснить.

У Тони было такое чувство, будто он попал в странную комнату без единого выхода. Его окружало непостижимое. Он вспомнил один из рассказов Конан-Дойля – там Шерлок Холмс объяснял Ватсону, что если детектив отмел все возможные версии и у него осталась всего одна – невозможная, то скорее всего она и окажется истинной.

Возможно ли невозможное?

Тони еще раз сопоставил угрозы преступника с предметами, найденными в фургоне Фрая, и вздохнул.

– Ну ладно.

– Что «ладно»?

– Может быть, это был Бруно Фрай.

– У меня нет ни капли сомнения.

– Хорошо… Как-нибудь… Бог его знает… Может, он и перенес две колотые раны. Это невероятно, но попробуем допустить такую возможность.

– Как великодушно! – съязвила Хилари. Очевидно, она все еще чувствовала себя обиженной и не спешила убирать коготки. Ей трудно было сразу простить его.

Она отвернулась и вошла в спальню. Тони последовал за ней. Он потерял дар речи. К сожалению, Шерлок Холмс не объяснил, как жить, считая невозможное возможным.

Хилари достала из встроенного шкафа чемодан, поставила на кровать и начала укладывать одежду.

Тони подошел к телефонному аппарату и поднял трубку.

– Телефон не работает. Должно быть, он перерезал провода. Придется позвонить от соседей.

– Я не собираюсь никуда звонить.

– Не злись, – попросил Тони. – Все изменилось. Теперь я поддержу твою версию.

– Поздно.

– Что ты хочешь сказать?

Хилари не ответила, но так резко рванула с вешалки блузку, что вешалка свалилась на дно шкафа. Тони спросил:

– Ты все еще намерена укрыться в отеле и нанять частного детектива?

– О да. Именно это я и собираюсь сделать.

– Но я же сказал, что верю тебе.

– А я сказала, что слишком поздно. Теперь это не имеет значения.

– Ну чего ты упрямишься?

Хилари промолчала.

Она сложила блузку, убрала в чемодан и вернулась к шкафу за другой блузкой.

– Послушай, – промолвил Тони. – Я всего лишь усомнился. Любой на моем месте чувствовал бы то же самое. Ты бы тоже не поверила, если бы я рассказал тебе о ходячем трупе. Но я бы не стал злиться. Почему ты такая чувствительная?

Хилари начала складывать вторую блузку.

– Я тебе поверила… во всем…

– Я не обманул твое доверие.

– Ты такой же, как все.

– Разве то, что произошло в моей квартире, не было чем-то особенным?

Хилари наклонила голову и не ответила.

– Неужели ты скажешь, что чувствовала со мной то же, что с другими мужчинами?

У нее задрожали руки.

– Для меня это было чем-то необыкновенным, – продолжал Тони. – Я даже не мог себе такого представить. Не просто секс. Мы были единым целым. Ты затронула мое сердце, как ни одна женщина в мире. Когда мы расстались, ты словно увезла частицу меня. Мне до конца моих дней не будет хватать этой жизненно важной частицы. Я буду чувствовать себя самим собой только в твоем присутствии. Так что, если ты думаешь, что я позволю тебе взять и уйти, ты очень ошибаешься. Я буду бороться за вас, леди!

Хилари стояла, потупив глаза, с опущенными руками.

В целом мире не было ничего важнее, как узнать, о чем она сейчас думает.

– Я люблю тебя, – сказал Тони.

Она ответила дрожащим голосом:

– Можно ли верить таким словам? Если человек говорит: «Я люблю тебя» – значит ли это, что он действительно это чувствует? Если мои родители говорили, что любят меня, а уже через минуту избивали до посинения, кому мне верить? Тебе? С какой стати? Разве нас не ждут разочарования и обиды? Разве конец не всегда один и тот же? Уж лучше быть одной. Я сама о себе позабочусь. Все будет хорошо. Просто я не хочу, чтобы меня предавали. Я устала от предательств. До смерти устала. Не буду брать на себя никаких обязательств. Не буду рисковать.

Тони схватил ее за плечи и повернул к себе. У нее дрожала нижняя губа. В уголках глаз блестели слезы, но Хилари не позволяла им пролиться.

– Хилари, ты чувствуешь ко мне то же, что я к тебе, – твердо сказал он. – Я знаю. Я уверен в этом. Ты отворачиваешься от меня не потому, что я усомнился в твоем рассказе. Дело в другом. Просто ты полюбила и испугалась. Тебя запугали родители – угрозами, побоями… когда-нибудь ты расскажешь мне, чем еще. И ты готова бежать от любви, потому что несчастное детство превратило тебя в эмоциональную калеку.

От волнения Хилари не могла говорить и только яростно мотала головой: нет, нет и нет!

– Не спорь, – продолжал Тони. – Хилари, мы нужны друг другу. Видишь ли, я всю жизнь боялся рисковать в материальной сфере, там, где речь шла о деньгах, карьере, моих картинах… Я всегда легко сходился с людьми, в случае чего менял партнеров – но не обстоятельства. А с тобой мне впервые захотелось изменить свою жизнь. Мне уже не так важно состоять в штате. Я начал всерьез подумывать о том, чтобы зарабатывать живописью. Я освобождаюсь от чувства вины и лени. У меня уже не каждую минуту звучат в ушах проповеди отца о том, как важно твердо стоять на ногах. Мечтая о карьере художника, я все реже вспоминаю тяжелые периоды в жизни нашей семьи, когда у нас недоставало еды и мы могли лишиться крыши над головой. Наконец-то я избавился от этого гнетущего опыта. Мне еще не хватает мужества бросить работу в полиции и нырнуть в омут головой. Но благодаря тебе я уже без страха думаю о себе как о художнике.

По лицу Хилари бежали слезы.

– Ты очень хороший человек, – пробормотала она. – И замечательный, тонкий художник.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});