Янтарь чужих воспоминаний - Марина Суржевская

— Я же сказала — соскучилась, — Мили отошла, вытащила из сумочки конверт и положила на стол. Снова села в кресло. — Не посмотришь?

— А там что-то новое? Кстати, странно, что явилась сама. Последнее время ты ограничивалась своим доверенным доставщиком. С чего такие перемены?

— Может, я решила проведать любимого брата? — она усмехалась, откинув голову. Черные волосы лежали на ее плечах, словно вода в реке, сияя глянцевым ртутным блеском. Кофе зашипел, заливая плиту, но я не обратил внимания, прислушиваясь к ее эмоциям. Конечно, на Милинде была защита, самая сильная из возможных, не чета тому хрупкому шарику, что висел на шее синевласки.

Вспомнив о Лили, посмотрел в окно, что выходило в сад. Девушки там не было видно, но я чувствовал ее присутствие. И от этого становилось теплее.

— У тебя кто-то появился? — Милинда подобралась, насторожилась, хотя ее поза почти не изменилась.

— Я посмотрю, — кивнул на конверт, игнорируя ее вопрос. — И сообщу тебе решение.

— Просто оплати это, Кай, — с нажимом ответила она.

Снова поднялась, подошла, оперлась рукой о стойку. И рассмеялась.

— Какая милая зверушка. Тебя потянуло на что-то… мм… необычное?

В саду на дорожке стояла Лили, с любопытством рассматривая гнездо в ветвях дикой яблони.

— Уходи, — бросил я.

— Брось, Кай, — она скользнула ладонями по моим рукам. — Это ведь несерьезно. Ты ведь всегда любил только меня, правда? А зверушки… Сегодня с синими волосами, завтра с зелеными, сколько их было? Я не ревнивая… Почти.

— Убирайся, Милинда. И больше не приходи. Замки я сменю сегодня же.

— Кай, я глазам своим не верю! — Милинда рассмеялась. — Неужели ты поверил, что можешь измениться? Поменять свою суть и стать другим? Ты заигрался в обычного человека, с семьей и котом? — она откинула голову, блеснув белоснежным зубами. И резко оборвала смех. — Ты чудовище, Кай. И всегда будешь им. Это твоя суть, уж мне ли не знать…

Она прижалась ко мне резко, всем телом, закинула руки на шею. Запах горьких духов окутал, не отпуская, и синяя бездна глаз снова поманила обещанием.

— Ты чудовище, и ты мой, Кай, — шепот Милинды я слышу всем нутром. — Мое чудовище… Ты забыл?

Она сама отодвинулась и отошла, неспешно надела перчатки.

— Ты уже рассказал зверушке о себе? — спросила она, не поднимая глаз, сосредоточившись на разглаживании складок мягкой кожи перчаток. — О том, что тебя больше всего возбуждает? О твоих… мм… увлечениях? Оставил на ней следы своей… любви? Конечно, нет, — она подняла глаза. Синяя ледяная пустошь. — У тебя сейчас карамельный период. Что ж, понимаю. Но это ведь быстро пройдет. Как быстро ты захочешь почувствовать ее боль?

— Замолчи.

— Почему? Это ведь правда, — она прищурилась. — Как это называется? Эмоциональное выгорание. Деформация сознания. Неспособность на чувства и обычные человеческие отношения… Звучит даже красиво, если не знать смысла. Ты любишь лишь боль, только она дает тебе ощущение жизни. И это уже не изменить.

Милинда пошла к двери, покачивая бедрами. В ее движениях не было ничего нарочитого или театрального, она была сама грация и естественность, безупречная и идеальная, как морозный узор на стекле.

Развернулась в дверях.

— Подумай об этом, Кай. Ты увлечен, я вижу, но ты должен прогнать эту девочку. Ты убьешь ее. Ты ведь это понимаешь? — ее лицо вдруг исказилось. — Хотя мне плевать. Развлекайся. Может, мне стоит просветить зверушку на твой счет? Могу посоветовать пару… приемов для удержания твоего внимания. Пока она еще жива.

Я оказался рядом быстрее, чем успел подумать, и сжал ей горло.

— Не приближайся к Лили, Милинда.

— Лили… надо же, — ее голос исказился, охрип, словно от долгих слез. И сами глаза затуманились — омытые дождем летние небеса… Милинда убрала мою руку от своего горла и медленно прижалась губами к открытой ладони, не спуская с меня глаз. — Ненавидишь меня? — хрипло спросила она. — Почему? Ты сам во всем виноват. Страшная у тебя любовь, брат.

Ее губы снова прижались к центру ладони, язык мягко лизнул. Мое тело дернулось, а пальцы сжались. Мои руки помнили ее и реагировали раньше, чем я успевал запретить себе это. Мили снова провела языком, и ее снежные глаза зажглись удовольствием, когда она почувствовала мою реакцию.

— А безумие заразно, — она отпустила мою руку, развернулась и ушла.

* * *

Лили вошла, когда я уже доламывал дверцу холодильного шкафа. Вскрикнула за моей спиной и бросилась на меня, неуклюже пытаясь удержать мои руки с красными от крови, сбитыми костяшками.

— Тихо, тихо, все хорошо… хорошо… — она что-то бормотала, но я не понимал, лишь глотал ее чувства, слизывал, как одуревшая от жажды собака лижет утреннюю влагу на камнях. Ее тепло обволакивало одеялом, успокаивало.

— Все хорошо… — голос у синевласки чуть сиплый, значит, она снова кашляла. Плохо… Завтра отвезу ее к врачу. Она отшучивается, говорит, что все в порядке, а я идиот — верю. Или мне удобно верить. Ведь я чувствую ложь. Завтра же…

Лили присела рядом, сноровисто облила мне руки дезинфектором и ловко перевязала.

— Не спросишь, что со мной? — нагрубил я.

— Потом сам расскажешь. Если захочешь, — она подняла глаза, внимательно глядя мне в лицо. — Я за тебя испугалась. Не делай так.

Я коротко вздохнул. Не врет. Действительно, испугалась. За меня.

— К утру зарастет, — прохрипел я. — Это… почти не больно.

— Зато мне больно.

Я сжал ее плечи, притягивая к себе, жадно впился в губы. Меня колотило, тело дрожало от возбуждения, вызванного другой. И я хотел разрядки. Придавил синевласку к полу, сдирая ее штаны, прикусывая кожу и желая большего…

— Кай, перестань. Пожалуйста! — Лили попыталась оттолкнуть меня, но ее жалких силенок не хватало даже на легкое сопротивление. Я просто сжал ей руки, вздернул, прижимая к полу над ее головой, и разодрал другой рукой майку, обнажая острую грудь. Останавливаться я не собирался и не прекратил бы, если бы Лили вдруг не захрипела и не начала кашлять, до слез, до судорог. Безумие схлынуло, как не было, и я в ужасе прижал синевласку к себе, метнулся, разыскивая свой браслет.

— Сейчас, маленькая, сейчас, подожди… Сейчас врача…

— Не надо врача…

— Тихо.

Браслет обнаружился под диваном, и я вдавил крайнюю кнопку так сильно, что она мигнула и погасла. Сел на диван, укачивая Лили, прижимаясь губами к ее волосам. Снова торчат, словно иголки.

— Прости… прости меня! Я тебя испугал.

— Кай, — глаза теплые, медовые, солнечные. Кошачьи. — Кто она?

— Сестра. На полгода младше.