Оторванный от жизни - Клиффорд Уиттинггем Бирс

человека.

Вы говорили о том, что хотите переписать вашу рукопись. Не делайте этого! Едва ли вы сможете ее улучшить. Я оставлю рукопись у себя еще на неделю, так как хочу показать ее другу.

С уважением

У. Джеймс.

Хотя мистер Джеймс сделал мне комплимент, велев не переписывать оригинальную рукопись, я все-таки тщательно отредактировал ее перед публикацией. Когда моя книга должна была выйти из печати в первый раз, поскольку восприятие ее публикой было сложным, я попросил разрешения напечатать уже процитированное письмо. В ответ мистер Джеймс написал еще одно, также предназначенное для публикации.

95 Ирвинг-ст., Кембридж, Масс.

10 ноября 1907 года.

Уважаемый мистер Бирс,

Вы вольны использовать письмо, которое я написал вам (1 июля 1906 года), прочитав первую часть вашей рукописи, так, как подсказывает вам разум: в качестве предисловия, рекламного объявления – чего угодно. Я прочел оставшуюся часть, и она лишь укрепляет меня во мнении, насколько важен ваш труд. Стиль, пыл, вкус – во всем этом ваша книга безупречна. Что касается содержания, она готова остаться в литературе как классический «взгляд изнутри» на психологию безумного человека.

Книга должна пойти далеко – она поможет провести эту необходимую реформу, улучшить жизнь психически нездоровых людей в нашей стране, поскольку Общество помощи, которое вы предлагаете создать, вполне жизнеспособно (как показывают многие примеры в других областях) и может серьезным образом повлиять на ситуацию в целом.

Вы рассказали о трудной теме с большим умением и создали историю, интересную как для ученого, так и для простого человека. Она читается как художественная литература, но это не художественная литература – вот мой вердикт.

С наилучшими пожеланиями успеха книги и плана, оба из которых будут, я надеюсь, эпохальными, остаюсь ваш

У. Джеймс.

Несколько раз в своей истории я упоминал, что недобрая, казалось бы, судьба, укравшая у меня несколько счастливых и здоровых лет, сокрыла в себе компенсацию, которая уравновесила годы страданий и потерь. Одной из таких компенсаций было то, что мне присылали письма многие выдающиеся мужчины и женщины. Достигнув результатов в своей работе, они очень отзывчиво отнеслись к попыткам других людей сделать что-то сложное. Из всех ободряющих писем, что я получил, одно занимает особое место в моей памяти. Оно пришло от Уильяма Джеймса за несколько месяцев до его смерти – и всегда будет являться для меня источником вдохновения. Пусть за публикацию письма, полного комплиментов, меня извинит то, что оно оправдывает надежды и стремления, выраженные в книге, и говорит о том, что они ведут к успеху.

95 Ирвинг-ст., Кембридж, Масс.

17 января 1910 года.

Дорогой Бирс,

Ваш критический разбор моего прощания в последней записке к вам был ошибочен, но я рад, что вы его произвели, потому ваше вчерашнее письмо принесло мне огромное удовольствие.

Вы самый чувствительный и чуткий из всех человеческих существ, мой дорогой Бирс, и меня очень радует, как такой практичный человек, как вы, относится ко мне в практических вопросах. Я живу в реальности абстракций и получаю признание только за то, что делаю в этой призрачной империи; но вы не только идеалист, филантроп, энтузиаст своего дела (и отличный человек!), но и к тому же человек бизнеса; и если я сделал что-то, что помогло вам в незнакомой сфере, это повод для самодовольства. Я думаю, что ваше стремление к цели, предусмотрительность, нрав, скромность и терпение заслуживают наивысших похвал, и я считаю за честь, что меня знают как вашего единомышленника. Ваше имя будет прославлено, а ваше движение будет процветать, а вот мое имя не переживет меня, если я не сделаю чего-то еще.

Я ужасно рад слышать то, что вы написали о Коннектикутском обществе. Пусть оно процветает!

Я благодарю вас за ваши теплые слова, которые возвращаю вам сторицей, и остаюсь на много лет (как я надеюсь) ваш

У. Джеймс.

Здесь, а не в запыленных уголках обычного предисловия, я хочу выразить свою признательность Герберту Уэскоту Фишеру, которого я знал в университете. Именно он указал на то, что мне нужны технические умения, которыми я ранее пренебрегал. Чтобы быть точным, однако, я должен сказать, что скорее читал, чем изучал риторику. Применение ее правил только охлаждало мой пыл, поэтому я лениво пролистывал страницы работ, которые он рекомендовал. Но мой друг не просто направил меня к источникам – он стал для меня кем-то средним между незнакомцем и близким другом. В его глазах я был пророком, не лишенным чести. Вместе с огромным количеством материалов, которые он посоветовал, он дал мне практические знания по мастерству письма; черновики последних частей и последующие правки сильно выиграли от практических знаний, полученных под его скрупулезным началом, так что он почти не нашел в них ошибок. Мой долг перед ним оплатить практически невозможно.

Ничто не принесло бы мне больше радости, чем выражение благодарности многим другим людям, которые помогали мне с подготовкой книги. Я должен сказать о том, что доктора, работающие в больнице штата и в том самом частном учреждении, которое существовало не для получения средств, высказали редкое великодушие (они даже писали письма, которые помогли мне в работе), а еще признать анонимно (список получился бы слишком длинным) бесценные советы, данные мне психиатрами, которые помогли сделать мой труд достоверным. В остальном я вынужден поблагодарить всех тех, кто помогал мне, скопом. Далее с отдельным наслаждением я хочу сказать, что меня активно подбадривали знакомые, к моей работе выражали вдохновляющее равнодушие не убежденные в ее необходимости близкие, всепрощающие родственники высказали добродушный скептицизм (они просто не могли не подчиниться зову родной крови). Все это сделало возможным исполнение желания моего сердца.

XXXII

«Желание моего сердца» – истинная фраза. С 1900 года, когда случился мой срыв, не менее одного миллиона мужчин и женщин только на территории США по похожим причинам искали помощь в специальных заведениях, тысячи лечились вне их, а другие тысячи и вовсе не получали никакого лечения. Однако я должен сказать, используя слова одного из самых консервативных и знающих психиатров, что «не менее половины огромного количества случаев психиатрических заболеваний среди молодежи в нашей стране может быть предотвращено применением, в особенности в детстве, доступных информационных и практических ресурсов».

Рассказ о том, как мой план перешел от реформ к лечению, а от лечения – к предотвращению, – это отдельная история. При содействии крупнейших специалистов нашей страны и щедрых филантропов план был реализован в США и других странах посредством новой формы социального механизма, известного как общество, комитет, лига или ассоциация психологической гигиены.

Однако изменение отношения к психически больным куда важнее, чем