Прошлое с нами (Книга первая) - Василий Петров

Чувствовал я себя скверно, командир батареи, кажется, тоже, перед глазами маячили немцы, растерянно взывал пограничник. Капитан Корзинин вел коня переменным аллюром, то и дело срывался в карьер и, не оглядываясь, напоминал о дистанции. Только на окраине села Изув закончилась скачка. Объявлен тридцатиминутный привал. Распаленные лошади глотают воду ведро за ведром.

Возобновились занятия. Около трех километров, с южной окраины с. Лудзин, рекогносцировочная группа двигалась пешком. И снова по-пластунски на гребень для занятий НП. После с. Изув рекогносцировался район с. Верхнув.

По пути встретился огневой разъезд 1-й батареи нашего дивизиона. Старший разъезда — командир 2-го огневого взвода, один командир орудия и остальные лица из состава разъезда изучали состояние дорог для выдвижения район предполагаемых огневых позиций.

Село Верхнув и его окрестности лежали на стыке секторов смежных опорных пунктов. Траншеи и ходы сообщения тянулись через лощину от одного дота к другому. Группа пехотинцев подносила дерн, другие занимались укладкой.

Капитан Корзинин подал команду «Отбой!». Неожиданно над головой появился немецкий самолет-разведчик. Какая возможность разглядеть с близкого расстояния! Но капитан Корзинин запретил подниматься, а в положении пластуна, застигнутого командой «Стой!», не много увидишь.

Уже в сумерках рекогносцировочная группа вернулась к месту, откуда ушла утром. У ворот командира дивизиона встречал дежурный с рапортом. В конце перечня дневных происшествий лейтенант, поставленный уставом во главе внутреннего наряда и караула части, сообщал с указанием точного времени о том, что дежурный по штабу 5-й армии интересовался инцидентом, который произошел на границе в ходе рекогносцировки. В Луцке об этом стало известно час спустя. Связь оповещения как будто функционировала нормально.

* * *

Перед каждым орудием установлен на кольях ящик от снарядов. Одна половина его предназначена для чистой ветоши, другая — для ветоши, бывшей в употреблении. В летнее время в конце дня промасленную ветошь полагается уносить во избежание самовоспламенения.

Я застал старшего сержанта Проценко в парке. Огневые взводы занимались в течение дня по расписанию. Происшествий, за исключением отдельных нарушений воинского порядка со стороны двух-трех лиц, не произошло. Помкомвзвода назвал фамилии. Приняты меры. Проценко задержался в парке, обнаружил использованную ветошь в ящике 3-го орудия. Командир батареи приказал докладывать ему по каждому случаю несоблюдения мер противопожарной безопасности.

Из парка я пришел на коновязь. Перикл мирно жевал сено, уткнув морду в кормушку. Кобылиц не было, значит, оба младших лейтенанта еще не вернулись с ужина.

За монастырской оградой во дворе уже было темно. В окне канцелярии мерцал свет. Лейтенант Величко сидел в кресле с чашкой чая в руках.

— Хотите? Для участников рекогносцировки ужин приготовлен в столовой рядового состава... посыльный принесет.

Я доложил о том, что видел на коновязи, в парке.

— Снова ветошь? Командир третьего орудия, выясните, в чем дело. Завтра к утреннему осмотру доложить.

Раздался стук в дверь. Вошел Гаранин.

— Ну что ж, товарищи командиры, будем ложиться спать? — Лейтенант Величко прошел с угла в угол, снял снаряжение, оружие.— Устраивайтесь... спокойной ночи.

Я уже засыпал. Слышу, Гаранин ворочается на своем диване.

— Извините, в тот раз, когда ехали на обед, я испугался... дело могло кончиться...

Меня клонило ко сну. Какой случай... и дело какое?

— В первый день... с этим Периклом... Думал, что Поздняков вам сказал.

Вот он о чем? Так обошлось же... Я уже позабыл. Подобные шутки среди конников, насколько я знаю, не считаются предосудительными.

— ...Мне неловко... хотел сказать, да вот... что-то помешало.

Пустяки, Гаранин совсем меня не обидел, но относительно Перикла... командир батареи, кажется, отдал приказание, чтобы предупредили... если это так, тогда Гаранину или Позднякову нужно объясниться с лейтенантом Величко.

— Гм...— Гаранин примолк.— Знаете, я не переношу хвастливых так же, как и неряшливых людей, они посягают на престиж военного человека.

Надеюсь, Гаранин не причислил меня к их числу. — Ну что вы...

Спасибо... Сон... мои веки слипались... Гаранин собирается сегодня отходить ко сну?

— ...Напялит снаряжение... ремень... как веревка на рубахе старообрядца, туловище перекосилось под тяжестью нагана, одежда топорщится, будто взывает к совести встречных. Чучело, да и только. Какой в нем прок? Не служит, а пробавляется за счет службы. Ну, ленив, слаб, неспособен... так это твоя забота... но как смеешь ты позорить тех, кому дорого имя воина... ты возбуждаешь неприязнь публики... будто мне, ему, нам всем присущи твои пороки... позорная слабость твоего духа,— Гаранин говорил о военных, полувоенных и гражданских людях, тех, которые играют в солдатики. «Военная струнка», если перенести на школьную почву, служит забавой. Детям нравится, они любят. Но ведь наше ремесло сегодня — это пот, а завтра — кровь и гибель. Разве можно этим играться? Школьник по малолетству не понимает смысла клятв, пресыщается словами и уносит со школьной скамьи в жизнь бездумное, по-детски легкомысленное отношение к одежде, терминологии и дисциплине воина.

Гаранин увлекся и стал говорить довольно громко. Лейтенант Величко приподнялся на койке.

— Который час, вы знаете? — осветил фонариком свои часы.— Спите... спокойной ночи.

Прошло не знаю сколько времени, пять минут, может, четверть часа. Гаранин поднялся, оделся, обул сапоги и прошел к вешалке, где оставил оружие.

— Как там командир орудия, дежурный по батарее... и на конюшню не заглядывал, ждал отбоя, пойду проверю,— проговорил он и вышел.

Сон рассеялся, я думал о Гаранине. Кажется, прямодушный парень. Уж не обиделся ли моим безучастием тому, что волнует его солдатскую душу?

У меня под головой снаряженный пистолет с двумя обоймами, планшетка, на спинке стула — клинок, две пачки патронов, уже очищенных от складской смазки. Пистолет сегодня вечером принес воентехник Хан взамен нагана, которым вооружились выпускники училища. Я одел снаряжение и покинул канцелярию. В коридоре темно. Два фонаря в разных концах освещали конусом сводчатый потолок, фигуру дневального у тумбочки. Во дворе встретился Гаранин.

— Куда это вы? Поглядеть на Перикла? Прошлой ночью вы, кажется, проверяли наряд?

В черном бархатном небе рассеяно множество звезд. Светлеющей дугой склонился к горизонту Млечный путь. Тянет откуда-то прохлада, за оградой перекликались перепела.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});