Тысяча шагов в ночи - Трейси Чи

он.

Миуко сжала кулаки.

– Прочь! Тебе здесь не рады!

Она хотела снова стать человеком… ради этого? Чтобы быть отвергнутой единственным человеком, которого она любила больше всего на свете? Быть преданной? Изгнанной? Ради этого?

Она не помнила, как стянула перчатки со своих рук, не помнила, как преодолела расстояние между ними, и не помнила, как впилась пальцами в его одеяние, заставив того закричать от боли.

Но Миуко все поняла, когда кончик пальца коснулся заросшего щетиной подбородка отца. Поняла, когда услышала резкий вздох. Когда почувствовала, как жизнь вытекает из него, словно вода из источника, перетекая в нее, наполняя ее новыми силами, новой жизнью. Она поняла это и наслаждалась каждой минутой, сжимая пальцами челюсть, жаждая большего.

5

Надежда и отчаяние

Миуко собиралась убить своего собственного отца.

«Нет».

Она любила своего отца. Возможно, он был неправ, но это не значит, что он заслуживает смерти за свою ошибку.

«И мы не убийцы», – добавил внутренний голос.

Миуко резко схватила отца – на этот раз под мышки, – и вытащила его из-под обломков во двор, где он начал вырываться из ее рук.

– Мне жаль, отец… – начала она.

Но она забыла, что к этому времени во дворе появились жрецы. Они бросились к ней, размахивая своими знаменами.

Рохиро отпрянул от нее.

– Я не твой отец.

– Ты мой единственный отец, – тихо сказала она. – Но я не знаю, смогу ли простить тебя за это.

Он моргнул, как будто впервые увидел ее: по-настоящему увидел и как демона, и как свою дочь. Но было уже слишком поздно; Миуко больше не могла медлить. Она обогнула мрачных жрецов и их треклятые заклинания и, не оглядываясь, второй раз за день побежала из деревни.

Миуко бежала так долго, пока хватало сил, но на самом деле это продолжалось недолго, потому что боль в ее сердце была слишком мучительной. Задыхаясь, она рухнула на окраине Коцкисиу-мару, обхватив голову руками.

Почему-то повторное изгнание собственного отца ранило куда сильнее. Да, прошлый раз было больно, но помимо этого, появилось смятение… надежда, что однажды она сможет вернуться.

Но к чему она вернется теперь?

К целой жизни стараний и неудач только ради того, чтобы соответствовать общепринятым нормам? Быть тихой, послушной, женственной? Отец, возможно, и потворствовал ее редким своенравным выходкам, в то время как жители деревни едва ли могли терпеть подобное, но никто из них по-настоящему не принимал их.

Или не принимали ее.

Возможно, когда-то ей этого вполне хватало, но теперь, когда она испытала иные возможности – свободу, приключения, признание, – Миуко поняла, что никогда не сможет вернуться домой, даже если вновь станет человеком.

Впервые с начала ее злоключений она позволила себе расплакаться. Слезы хлынули горячим и быстрым ручьем, стекая по щекам и падая на обнаженные руки.

Пока она рыдала, откуда-то с лесной опушки до нее донесся голос, тихий и шипящий:

– Что за с-с-слезы? Почему ты плачеш-ш-шь?

Удивленная, Миуко резко выпрямилась и смахнула слезы.

Рядом с ней появился дух размером не больше ее руки. У маленького создания было лицо женщины и тело змеи, жемчужно-белое, с нежными голубыми оборками у ушей и парой бесполезных передних лап, каждая из которых заканчивалась одним когтем.

Миуко фыркнула.

– Кто ты такая?

Пожав плечами, дух отщипывала листья, ее раздвоенный язык мелькал между губами.

– Никто из пос-с-с-следователей. Что тебя беспокоит, шаоха-джай?

Несмотря на то что истории матери твердили ей, что любому духу, утверждающему, что он «никто», доверять нельзя, Миуко была слишком удивлена смелостью маленького духа, чтобы проявлять осторожность. Кроме того, она была шаоха.

– Ты не боишься меня? – поинтересовалась Миуко.

– А чего тебя боятьс-с-с-ся?

Миуко вздернула бровь.

– Может, я хочу убить тебя?

– Ухула не так с-с-с-сильна. Многие могут убить меня. – Голова духа задумчиво покачивалась взад-вперед. – Но никто не преус-с-с-с-спел.

Это казалось справедливым.

– Так почему плачеш-шь? – повторила Ухула.

Возможно, горе и усталость ослабили защитные инстинкты Миуко, потому что в этот момент она ничего так сильно не хотела, как позволить своим несовершенствам и разочарованиям выплеснуться наружу: некрасивая, не отвечающая нормам общества, испорченная, ущербная – каждое из которых доказывало, насколько неудачлива она была на самом деле.

Миуко обрушила эти слова на духа: как она не смогла спасти Гейки на причале; как не смогла остановить Туджиязая, когда он находился в пределах досягаемости; как не смогла спасти постоялый двор своего отца; и как, несмотря на всю свою новообретенную силу и дальновидность, вообще ничего, казалось, не смогла изменить в событиях прошлого.

Ухула слушала с терпением и сочувствием, кивая так же ритмично, как монах, засыпающий на молитве.

– Безнадежнос-с-с-с-сть, – пробормотала она.

Да. Возможно, это было безнадежно. Возможно, следующие одиннадцать дней были обречены на повторение: трактир всегда будет гореть. Гейки всегда будет попадать в ловушку. Миуко всегда будет превращаться в шаоха.

– Зачем продолжать попытки? – Миуко застонала, уткнувшись головой в руки. Было бы гораздо проще остаться здесь, позволить событиям идти своим чередом, как и было предопределено.

– Бес-с-с-сполезно, – согласилась маленькая змея, нащупывая что-то в кармане Миуко. Подставку для благовоний цейми, о которой она забыла напрочь. – Вс-с-с-се предрешено.

«Нет», – прошептал внутренний голос. Она не могла оставить Гейки в руках Туджиязая. Он был ее другом. Он нуждался в том, чтобы она пришла и спасла его, как он спустился с неба в крепость, сильный и быстрый, словно Северный ветер.

Дрожа от прилагаемых усилий, Миуко подняла голову и вяло оттолкнула Ухулу от своей одежды.

Тени переместились на лесной опушке. Как долго она просидела здесь? Сколько времени она потеряла?

– Я не могу, – слабо сказала она. – Я должна остановить Туджиязая…

– Бес-с-с-с-сполезно. – Миуко осознала, что дух подкрался ближе, нависнув над плечом. – Ос-с-с-станьс-с-с-ся.

Миуко хотела подчиниться. Как легко было бы остаться здесь, медленно погружаясь в мульчу, пока тени не сомкнутся вокруг нее, пока опавшие листья не покроют ее, будто зимним покровом… Она не могла убить доро ягра, не подвергая риску свой человеческий дух, и если она не сможет убить его, тогда не сможет и остановить его, так зачем…

«Если только не найдется другой выход».

Она тряхнула головой, стараясь прояснить свои мысли. Должен же быть иной путь. Миуко каким-то образом знала это, нашла ответ в каком-то запыленном закоулке своей памяти…

«Что-то не так, – сказал человеческий голос. – Поднимайся».

Словно в ответ, маленькая змея зашипела:

– Ос-с-с-с-станьс-с-с-ся. Иначе пос-с-стигнет разочарование. Еще одна катас-с-с-строфа.

«ВСТАВАЙ».

Зарычав, Миуко вырвалась из хватки Ухулы, которая отшатнулась, обнажив свои крошечные клыки. Внезапно Миуко