Голос крови - Олаф Бьорн Локнит

Вестник застал меня на положенном месте, то есть в комнатах на третьем этаже дворца, примыкающих к обширным помещениям Королевского архива. Господин библиотекарь маялся двойственностью собственного разума, одна половина которого корпела над переложением хроники времен королевы Алиенор со староаквилонского на нынешнее наречие, а другая изощрялась в сложении очередного куртуазного письма, предназначенного Цинтии Целлиг. На пергаментном листе в самых невероятных сочетаниях перемешались отрывки, посвященные описанию героического похода аквилонской армии к границам Офира, и строки, которые иначе как «сугубо личными», не назовешь. Пришлось брать нож и старательно соскабливать всю писанину.

Краем уха я прислушивался к доносившимся из-за распахнутых двухстворчатых дверей голосам: в библиотеке находились посетители, блуждавшие между огромных шкафов и стеллажей в поисках необходимых фолиантов, и перекликавшиеся между собой. Мера вынужденная, но оправданная – вопреки скудно отпускаемым из казны средствам за последние шесть лет книжное собрание Тарантийского замка приобрело достойный вид и изрядно расширилось. Конечно, до Бельверусского архива нам еще далеко, однако большое начинается с малого, не правда ли?

В данный момент по библиотеке странствовали трое – магистр гильдии строителей, он же главный королевский архитектор месьор Бланд, изыскивавший сохранившиеся чертежи грозившей скоро рухнуть Старой ратуши в полуденной части города, а также Монброн-старший и его рабирийская подружка. Именно ее серебристый голосок позволял мне без труда следить за перемещениями визитеров по библиотечным залам. Вот что-то с шелестом свалилось на пол, кто-то громко расчихался, звонко щелкнули расстегиваемые бронзовые зажимы на очередной книге…

Если месьор Бланд, как всегда, явился сюда с определенной целью и ради полезного дела, то Райан, по-моему, просто обожал шататься по книгохранилищу в надежде обнаружить какой-нибудь старинный раритет. Порой ему удавалось натыкаться на забытые всеми рукописи, засунутые в глубины шкафов. С сожалением вынужден признать, что составление общего каталога библиотеки, на создание коего уже который год уходят силы старого Озимандии, мои и десятка наших помощников, пока равно далеко и от завершения, и от совершенства.

Кстати, о Райане Монброне. С некоторых пор в поведении танасульского мага начали появляться определенные перемены, и перемены эти – хвала всем богам! – вроде бы к лучшему. Он стал меньше язвить и выказывать свое пресловутое презрение к миру, хотя в отношении вызывающе ярких нарядов его вкус заметных изменений не претерпел. Полагаю, мы должны сказать «спасибо» благотворному влиянию госпожи Фриерра. Может, характер Монброна-старшего испортился оттого, что он не мог подыскать себе подходящей спутницы? Я по-прежнему считаю подобный выбор несколько шокирующим, однако если волшебника устраивает общество женщины-гуля – их дело. Меланталь Фриерра отчасти похожа на Рингу Эрде, но, если так можно выразиться, более возвышенна, мечтательна и склонна к созерцательному образу жизни. Как есть Дева Лесов из старинного предания, тогда как герцогиня Ринга и ее наследница – парочка крайне предприимчивых, неугомонных и решительных особ.

И я весьма затрудняюсь представить изысканную Меланталь в ее прирожденном образе вампира. Как она выкручивается, если ей жизненно необходимо хотя бы раз в три дня пить кровь живого существа? Надо полагать, специально ради нее на дворцовых кухнях содержат десяток-другой куриц или поросят, и она достаточно умела, чтобы никому не попадаться на глаза во время своих трапез. Слухов о жутковатых пристрастиях госпожи Фриерра, во всяком случае, пока не ходит. Правду о ней во всем замке знают лишь пяток человек, и эти люди – не из болтливых. Что же до обычных сплетен, то, полагаю, Танасулец и его подруга сообразят не обращать на них особого внимания…

– Месьор Юсдаль! – должно быть, я так задумался, что дворцовому лакею пришлось дважды или трижды окликать меня по имени. – Месьор Юсдаль, его светлость герцог Просперо хотел бы немедленно видеть тебя в Малой Охотничьей гостиной.

– Немедленно? – озадаченно переспросил я, встряхивая головой, дабы придти в себя. В дверях библиотеки появилась рабирийка, державшая в руках растрепанный томик старинной летописи, и вопросительно глянула на нас. – А что стряслось, милейший?

– Из Бельверуса доставили какое-то известие, – кратко пояснил служитель, поклонился Меланталь и осведомился, не присутствует ли здесь месьор Райан, ибо его и госпожу Фриерра также приглашали на встречу.

– Письмо из Немедии? – слегка удивился вынырнувший из-за шкафов Монброн-старший. – Так их каждые три-четыре дня привозят. К чему такая спешка и таинственность?

– Значит, нынешнее письмо особенное, – предположил я и оказался прав.

В Малую Охотничью мы явились последними. Кроме самого Пуантенца там уже сидел пребывавший в крайне мрачном настроении Конан, разозленный чем-то и с трудом удерживавший себя в руках Ольтен, Ньоро, с тревогой поглядывающий то на своего сюзерена, то на правителя Аквилонии, и державшаяся в отдалении Зенобия Сольскель. Судя по выражению ее лица, девица из Пограничья напряженно о чем-то размышляла, приходя к неутешительным выводам.

Пресловутый конверт из Немедии со взломанными печатями лежал посредине стола, по соседству с кувшинами аргосской «Морской волны» и золотыми бокалами. Просперо кивком предложил нам ознакомиться с посланием, что я незамедлительно проделал. Райан и Меланталь пристроились сбоку, заглядывая мне через плечо. От рабирийки пахло еле различимыми и наверняка дорогими благовониями с запахом лаванды.

– Широкий жест, – нарочито равнодушным тоном проговорил Монброн-старший, добравшись до конца послания. – Слишком широкий, и потому чрезвычайно подозрительный. Кто-нибудь желает оспорить мое мнение?

– Никто, – высказал общее мнение Ньоро, растерянно добавив: – Но я не понимаю…

Признаться честно, я тоже ничего не понимал.

Депешу из Бельверуса выводила не опытная и безличная рука умелого писца королевской канцелярии. Похоже, ее начертал лично Тараск Эльсдорф, подобрав безукоризненно-куртуазные и вежливые фразы, заключавшие в себе призыв положить конец царящей между двумя странами-соседями двусмысленности, избежав при том ненужной трескотни, шумихи и бряцания оружием. Отдавая дань проницательности и уму королевы Чабелы Зингарской, Тараск вполне справедливо указывал, что разрешение затруднений между Аквилонией и Немедией касается только упомянутых государств. Суховатые и деловые предложения Тараска Эльсдорфа сводились к следующему: довольно словесных игрищ под знаком «плаща и кинжала», довольно военных стычек и напрасного изведения дорогого пергамента, необходима встреча. Личная встреча заинтересованных лиц, сиречь Конана, Ольтена и Тараска. Никаких колдунов с их непредсказуемыми выходками, никаких притащенных с собой армий, никаких пышных церемоний и по возможности – никаких сторонних свидетелей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});