Маршал Ней - Эрик Перрен

В октябре 1813 года Ней погружается в изучение счетов, приходящих от его нотариуса мэтра Батарди. Его разочарование пропорционально обещанному на бумаге состоянию. Батарди лаконично констатирует, что вестфальские доходы «не гарантированы», ганноверские крайне «скудны и к тому же не гарантированы», что выплаты, связанные с Почётным легионом, «не получены, но, без сомнения, будут получены». Вывод совершенно конкретный: «Легко понять, что без срочной помощи, как, например, получение недополученной прибыли в 200 000 франков, прилагающейся к княжескому званию за XIII [1813] год, невозможно оплатить все долги, не прибегая к заимствованиям».{312}

Причина всех этих бед — война, она топчет отдалённые владения маршала, как, например, польское имение в Селуни, которое в 1812 году принесёт всего лишь около 20 000 франков дохода, хотя это был необычайно урожайный год: «такого урожая не было уже сто лет». Делёз, управляющий маршала в этом имении, с горечью рассказывает о реквизициях, предпринимаемых войсками. С трудом ему удалось «когда силой, когда убеждением уберечь семенное зерно, необходимое пяти фермам, при этом сеять приходилось ночью».{313}

Жалованье также запаздывает. Ней вынужден взяться за перо, чтобы обратиться к военному министру, требуя положенные маршалу 10 000 франков ежемесячно. Вот уже пять месяцев, как он их не получал. Ней пишет: «Я не получил никаких сведений относительно этих денег, остаётся лишь заметить Вашему Превосходительству, что испытываю финансовые затруднения, о чем уже сообщал в предыдущем письме».{314} Манна, сыплющаяся с императорского неба, скудеет, за исключением непосредственных даров Императора, с просьбами о которых князь Москворецкий обращается всякий раз, когда речь заходит о срочных расходах. У Нея даже появилась привычка: сразу после получения предписания об отъезде он сообщал, что находится в трудном финансовом положении, и Наполеон сразу же выделял ему существенную сумму.{315}

Гордый своими привилегиями, Ней, конечно, не считал, что военная карьера обязывает к честности и бескорыстию. Возьмём, к примеру, его жадность, особенно выросшую с момента получения княжеского титула. Мы видим примеры просто неприличной мелочности.[87] Когда маршал Удино требует, чтобы Ней вернул ему тридцать лошадей, одолженных в России, последний холодно заявляет, что двадцать семь подохли и что заплатит он лишь 6400 франков за трёх, которые стоят в его конюшне. Герцог Реджио, не имевший ни малейшего желания дарить коней маршалу, к которому не испытьшал никакой симпатии, крайне раздражён таким ответом. «У меня нет другой возможности отомстить Вам, как рассказать о Вашем ответе всем, кто захочет услышать, — откликается Удино, — и я не постесняюсь это сделать».{316} У Нея сложились натянутые отношения с Бертье, Мюратом и Виктором, он в ссоре с Удино, Мармоном и Даву, смертельно ненавидит Сульта и Массену, при этом у него не хватает здравого смысла, чтобы побороть свое тщеславие. Слава туманит разум, и сквозь этот туман другие представляются ему расплывчатыми силуэтами. Он погружается в сумерки, всякое великодушие покинуло его. Не сам ли Наполеон стал причиной чёрной неблагодарности своего самого знаменитого маршала? Каждый согласится, что эгоцентричный повелитель признавал достоинства других только в соответствии со своими субъективными оценками. В конце концов он не добился того, чего так сильно желал получить: слепой, беззаветной преданности своих сеидов, которым, как ему казалось, он привил не привычку к раболепному поклонению, а искреннее чувство безграничной верности. Золото и титулы растлили маршала Нея, нисколько не укрепив его веру в Императора. Прямое следствие этой метаморфозы — голый расчёт, двигавший маршалом, чувства уже были ни при чём.

1813 год. На военном барабане Наполеон играет в кости, ставка — его трон. Если после впечатляющего отступления из России ничего ещё не потеряно, то в результате Французской кампании, на пороге которой он стоял, всё может измениться. 27 февраля 1813 года Фридрих-Вильгельм подписывает с русским царём секретный договор о союзе. Для Пруссии это столь ожидаемый реванш, освободительная война, официально объявленная 17 марта. Новость мгновенно распространяется и в университетах, и в казармах. «Немецкий народ, вперёд на священную войну!» — призывает поэт Кернер. К пруссакам присоединяются солдаты Александра, избежавшие гибели во время кампании 1812 года. Формируется армия в 120 000 человек, не считая сил Бернадота, который стал шведским наследным принцем и готов защищать интересы своего нового отечества. Все намерены ринуться в бой против Наполеона, колосса на глиняных ногах.

Очевидно, что Ней не слепо принимает участие в кампании 1813 года. Ему близки мысли Мюрата о том, что «лев мёртв» и было бы самонадеянно вязнуть в Германии. «Если мы постараемся удержаться по ту сторону Рейна, мы больше ничего не сможем сделать», — доверительно сообщает он одному голландскому генералу.{317} Незадолго до отъезда из Парижа Ней участвует в заседании неофициального совета в Тюильри, на котором рассматривается закон о регентстве. В тот день граф Моле отмечает, что министры, маршалы и придворные не угодничают, не раболепствуют, как прежде. Перемена настроений читается на их обеспокоенных лицах. Опасения Нея смягчатся только при виде 18-20-летних новобранцев. Если они любуются статью красавца маршала со вздёрнутым носом и живым взглядом, который кажется «чертовски уверенным», то маршал об этих юношах сказал следующее: «Славные дети, которые ничего не боятся, они не смотрят ни налево, ни направо, а только вперёд, они хотят только славы».{318} Между сражениями приходится совершать большие переходы, и именно здесь кроется главная трудность для этих детей. У них не те ноги, что у усатых ветеранов, в ходе кампании многие отстают от своих частей: «Необходимо сосредоточить войска и двигаться крупными силами, — пишет Бертье маршалу, — у нас в войсках молодёжь, а против нас враг с многочисленной кавалерией».

18 апреля Ней предлагает маршалу Бессьеру направиться со своей кавалерией в Эрфурт, куда он. Ней, уже прибыл накануне с головными частями своего армейского корпуса. Как и в России, это 3-й корпус. В него входят дивизии Суама, Бренье, Жирара, Рикара и Маршана, всего 53 000 солдат. Ней направляет на Веймар оба своих кавалерийских полка. «Мне очень нужна кавалерия, — пишет Ней Бессьеру, — располагая всего тысячей всадников, трудно обеспечить настоящую разведку как того требует служба».{319} 30 апреля наполеоновские колонны численностью 35 000 человек переходят через Заале и движутся на Лейпциг. В Лютцене правому флангу войск угрожают союзники. Здесь в дело вступает Ней, который для защиты основных сил армии берет Вейсенфельс, а 1 мая — деревню Риппах. Юные новобранцы выдержали все атаки, это было их боевое крещение: «В добрый час, я доволен вами, Императору будет известно о вашем достойном поведении, молодцы!» — одобряет их растроганный Рыжегривый. Бессьер, присоединяется к своему коллеге, чтобы разведать проходы, откуда только что был изгнан враг.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});