Трое против Зоны - Андрей Левицкий

– Много узнали? – вмешался Пригоршня.

Дядя опять поморщился.

– Что с вами говорить, – так же досадливо отмахнулся он.

– Нет, отчего же, – напирал Никита. – Вот, к примеру, есть байка, будто природа на людей обиделась и создала Зону. Вы как, верите в это? Химик говорит, что ерунда.

Я хотел одернуть Пригоршню: его выступления были тут неуместными. Но напарник случайно выбрал верный тон – Дядя разозлился.

– Байка? Дурак твой Химик! – ученый мазнул по мне презрительным взглядом. – Это уже доказано! Вернее, – поправился он, – насчет «обиделась», конечно, слишком ненаучно. Но наши исследования показали, что у Зоны есть зачаток сознания. И ею можно управлять!

Истина смутно забрезжила у меня в мозгу.

– Так значит, Дядя…

На этот раз он скривился, будто укусил лимон.

– Этот ваш невежда Валерьян с привычкой раздавать «кликухи позорные»… Дядьев я.

– Никодим Николаевич, – подсказал Брежнев. Дядя кивнул.

– Значит, вы нашли способ подключаться к самой Зоне? – продолжал я. – Через этот саркофаг?

– Иртеньевой просто повезло, что она оказалась внутри эксперимента в момент контакта, – опять скривился Дядя и с ненавистью глянул на саркофаг. – На ее месте должен был быть я!

– Погодь, Химик, ты о чем? Притормози, я не успеваю!

Шнобель крутил головой, переводя взгляд с меня на Дядю и обратно:

– Ты хочешь сказать, лохматая башка, что все те клятые странности по дороге – ее рук дело?

– Не рук, конечно, только не рук! – Дядя пнул саркофаг. Тело женщины чуть заметно колыхнулось в геле, но показания приборов не изменились. – Это все сознание. Сознание первично!

– Кома? – уточнил я.

Дядины пальцы скрючились, словно вонзаясь в чью-то беззащитную плоть.

– Эта заносчивая дура отключилась, и из-за нее остановили все опыты. Я спорил, я доказывал, я предлагал себя… но Ученый совет отказал. Надутые индюки! – Дядя задохнулся от злости. – Но теперь-то я возьму реванш. – Он повернулся к Брежневу: – Отключайте, голубчик.

Пригоршня повернулся ко мне:

– Хоть ты мне объясни, Химик, что произошло? Я что-то не совсем въехал.

– Знаешь, Никита, лучше бы ты и дальше не въезжал, – мрачно сказал я. – Этот маньяк… короче, изучая Зону, они нашли у нее зачатки сознания. Эта женщина, которую ты видишь в стеклянном гробу, подключилась к сознанию Зоны. Теперь она… ну, вроде как и есть сама Зона. И может управлять Зоной. Помнишь, как нас по Помойке водило, как на нас мутанты напали в Гнилом болоте, и другое все? Глаза пустые у псов, крыс и верлиоки?

Никита помотал головой.

– Ты хочешь сказать…

– Это она управляла мутантами. Она водила нас по Помойке. Она включила роторный экскаватор и чуть не угробила нас. Она бурю устроила у переправы.

– Но зачем?!

– Не будь наивным, Никита. Она пыталась нас остановить.

– Но…

– Вы же должны были протащить на базу меня, а я уже впустил бы его. – Шнобель мотнул головой в сторону Дяди, который суетился вокруг саркофага. Брежнев вытаскивал из шкафов в глубине помещения канистры с гелем. На столе уже лежал гидрокостюм.

– Так что, теперь маньяк этот, блин, Дядя, ляжет в стеклянный гроб и начнет управлять Зоной? – дрогнувшим голосом спросил Никита.

Я пожал плечами. Шнобель пошевелил носом:

– Это что же за Зона у нас теперь будет? Что он тут устроит?

– Зона-маньяк, – сказал я. – Строгого режима. Без права голоса. С «человеческим материалом» вместо людей. Ты только посмотри на него…

Дядя метнул на нас горящий злобой взгляд.

– Вы ничего не понимаете, – каркнул он. – Жалкие, ничтожные люди! – он воздел руки над саркофагом. – Я, я должен управлять Зоной! Никаких денег, никакого оружия, никаких манипуляций, уговоров, угроз, шантажа… чистая, незамутненная власть!

Если бы не всклокоченные волосы, он напоминал бы сидящего на стеклянном гробу зловещего ворона из стихотворения Эдгара Алана По. Меня мороз пробрал по коже.

Дядя оборвал сам себя и повернулся к Брежневу:

– Все готово, голубчик?

Тот энергично кивнул. Мне на миг показалось, что за этой почтительностью и покорностью скрывается что-то еще. Дядя в саркофаге будет столь же беспомощен, как и эта ученая, Иртеньева. Когда Брежнев получит в свое распоряжение не только базу, но и тело Дяди… ограничится ли он ролью подчиненного, не попытается ли взять под контроль самого Дядю?

Будущий бог Зоны ушел за ширму с гидрокостюмом и скоро вернулся, облаченный в обтягивающее прорезиненное трико, в которое уже были впаяны в нужных местах электроды, – оставалось только подключить провода.

– Если у вас есть другой костюм, может, у вас есть другой гроб? – спросил я.

Дядя оглянулся с холодной улыбкой:

– Мне не нужны конкуренты.

– Зона нас всех побери, он же сейчас отключит ее к такой-то матери! – воскликнул Пригоршня.

– Верно, голубчик, отключу, – кивнул Дядя. Склонившись над саркофагом, он протянул скрюченные пальцы к проводам. Не утруждая себя адресным выключением приборов, сгреб в горсть часть проводов и дернул с силой, которой я никак не ожидал в его хилом теле.

В один момент погасли все экраны, исчезли зеленые ломаные линии и плавные синусоиды, выключились все шкалы и датчики. Смолкло гудение и равномерный тихий писк аппаратуры. Я невольно задержал дыхание, стало жаль эту неизвестную мне женщину. Конечно, она причинила нам много неудобств и чуть не угробила нас – но Иртеньева пыталась предотвратить дядьевпокалипсис, и теперь я понимал, что она была права. Этого маньяка надо было остановить. Однако благодаря в том числе и нашему с Пригоршней упорству и нашей живучести она потерпела крах, и теперь Зона окажется под контролем больного на голову ученого, который человеческую жизнь ни в грош не ставит. Что ожидает нас в такой Зоне? Всех – сталкеров, скупщиков, наемников, военных, бандитов, профессионалов, любителей и сочувствующих, заезжих туристов; всех, кто тут живет и кто погулять вышел; всех, кто кормится Зоной и кто наблюдает за ней, изучает ее… Что будет с этими людьми, которых Дядьев воспринимает исключительно в качестве человеческого материала? В лучшем случае тут будет второй Освенцим, в худшем – не останется никого живого…

В этой белой лаборатории все выглядело особенно страшно, потому что было совершенно беззвучно. Толстое стекло саркофага гасило звуки, если они и были. Лишившись питания, женщина еще несколько секунд дышала нормально, плоская грудь ее поднималась и опускалась равномерно. Затем стала ощущаться нехватка воздуха. Безмятежное морщинистое лицо исказилось, губы раскрылись, несколько пузырей вышли изо рта и лениво поднялись сквозь толщу геля. Тело выгнулось, согнулось. Женщина забилась, раскинув руки, пальцы на уцелевшей руке инстинктивно царапали стекло изнутри. Дядьев молча стоял над саркофагом. Я не мог на это смотреть и отвернулся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});