Одиночка - Гросс Эндрю

С молитвами и стенаниями колонна медленно двигалась дальше.

Блюм заглядывал в глаза каждому охраннику. Кто?

Они приближались к кирпичному зданию с трубами на крыше. И в этот момент Блюм разглядел рыжие волосы и толстый нос обершарфюрера Фюрста, стоявшего в цепи охранников с люгером в руке.

Фюрст.

Тот самый, про которого сказали, что с ним можно договориться.

Это должен быть он.

Внезапно женщина с повязкой на обритой голове выскочила из строя и закричала:

— Я не пойду! — Протестуя, она тряхнула головой и побежала в сторону женского лагеря.

— Вернись в строй! — закричал последовавший за ней охранник.

— Нет, не вернусь, — женщина отказалась исполнять приказ.

— Вернись сейчас же! — потребовал охранник, поднимая автомат.

— Иди назад! Назад! — кричали ей из колонны. — Тебя…

И тут словно до всех внезапно дошло: да какая разница? Через считанные минуты они все будут страдать. Только ее мучения закончатся быстрее. Колонна остановилась, все смотрели на женщину.

— Стоять! — крикнул охранник, лицо его стало багровым. Но женщина не остановилась. — Назад!

Раздалась короткая очередь. Она упала вперед, изношенное платье обагрилось кровью. Она еще цеплялась за жизнь, ползла, задыхаясь, впиваясь ногтями в землю.

— Беги! — кричали ей из толпы. — Беги!

Но охранник выпустил в нее еще одну очередь. На короткое время воцарилась полная тишина.

— Пошли, пошли! Не смотреть! — прикрикнул Мюллер.

Слившиеся колонны приближались к воротам крематория. Времени не оставалось.

Блюм протолкался через толпу поближе к Фюрсту. Обершарфюрер совсем не был похож на человека, которого можно было подкупить. В эсэсовской фуражке, лихо сдвинутой набок, он невозмутимо подгонял заключенных пистолетом. Блюм понимал, что, если он ошибся, его постигнет такая же участь, как и ту женщину. Хотя не пройдет и нескольких минут, и они войдут в здание с плоской крышей, двери за ними закроются, и очень скоро все будут мертвы. Так или иначе. Выбора не было.

Зажав в кулаке драгоценный камень, Блюм шел с той стороны колонны, которая должна была подойти к Фюрсту вплотную. До эсэсовца оставалась пара метров. У Натана была одна попытка. Он молился, чтобы в этих пронзительных жестких глазах мелькнула искорка милосердия. Шаг, еще шаг.

Сейчас или никогда.

С колотящимся сердцем Блюм вырвался из колонны и рванул прямо на ничего не подозревавшего немца.

— Ты! Вернись в строй! — Фюрст отпрянул назад и поднял люгер. Глаза его вспыхнули гневом.

— Не стреляйте! Не стреляйте! Пожалуйста, — взмолился Натан и зашептал по-немецки: — У меня есть кое-что ценное, вытащите меня отсюда. Это бриллиант. Десять карат. — Он показал пальцами размер камня. — Он у меня с собой. Он будет ваш. Только спасите меня. — На секунду их взгляды встретились. — Что скажете?

Сначала Блюм был уверен, что немец нажмет на курок и все будет кончено. Что бы там немец ни прикидывал у себя в голове, вокруг было слишком много людей.

Ему конец.

Но охранник схватил его за грудки, презрительно выкрикнув:

— Как ты меня назвал, мразь? Не смей прикасаться ко мне своими грязными лапами. Сюда иди, — он выдернул Блюма из колонны. — И ты тоже, сучка… — Он прихватил какую-то девушку. — Что ты сказал? Оба на колени! Быстро! — он толкнул их обоих за угол длинного здания. — Обойдетесь без душа!

Как только они оказались за углом, Фюрст вскинул люгер и, швырнув Блюма к стене, сунул дуло ему под челюсть. Девушка начала всхлипывать, уверенная в том, что сейчас ее пристрелят. Ощущая у себя на горле холодный металл, Блюм тоже прощался с жизнью.

Охранник прошипел едва слышно:

— Надеюсь, ты говоришь правду, а иначе я пущу в тебя пулю прямо сейчас. Показывай, живо! Замешкаешься на секунду, и я вышибу тебе мозги!

Блюм понимал, что охранник может забрать камень и тут же пристрелить его. Но тогда при любом раскладе жить ему оставалось считанные минуты.

— Вот, — он разжал кулак и сунул камень под нос Фюрсту. Тот уставился на него. Глаза у немца загорелись. Быстро схватив бриллиант, он запихал его во внутренний карман кителя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Потом развернул Блюма и приставил люгер ему к затылку.

— Прошу вас, — Блюм стоял лицом к стене, сердце, казалось, бухало где-то в горле. — Я же вам его отдал. Как и обещал. — Он закрыл глаза, ожидая, что вот-вот погрузится во тьму. — Мы же договорились.

— Ты выторговал себе немного времени, — сплюнул немец. — Но не более того. А теперь уматывай отсюда. — Он толкнул Блюма вдоль стены. — На твоем месте я бы летел к первому попавшемуся бараку, пока кое-кто не передумал.

— Спасибо, — Блюм кивнул. Кровь оглушительно стучала в висках. — Я понял. — Тут он увидел девушку. На вид ей было не больше восемнадцати. Симпатичная. Вся белая от страха. Они оба понимали, что собирался сделать Фюрст. Блюм взглянул на немца: — И ее тоже.

— Ее? Да она все равно уже мертва, — проворчал немец. — Не трать свою жалость попусту. Для нее этот путь быстрее.

Девушка, которая, судя по всему, не понимала по-немецки, протянула руки и схватилась за ногу Блюма.

— Пожалуйста, не оставляй меня! Прошу тебя! — выкрикивала она по-польски.

У него оставались наличные. Он мог выкупить ее жизнь. Любая жизнь одинаково ценна, как сказано в Мидраше. Но эти деньги нужны для подкупа завтрашних охранников. Без взятки Мендлю не выбраться. А именно ради этого он здесь находился. И даже сейчас он понимал, что у него считанные секунды на то, чтобы исчезнуть незаметно.

— Прости, — Блюм посмотрел на девушку.

— Нет, не уходи! Пожалуйста… — она отчаянно цеплялась за него, ужас стоял у нее в глазах.

— Отойди от нее, — вмешался немец. — Или умрете оба.

Блюм разжал ее пальцы и кинулся бежать, прячась в тени длинного темного здания, оглянувшись назад лишь раз.

Раздался выстрел. Рыдания девушки прекратились. Потом он услышал еще выстрел.

Этот был якобы в меня, понял Блюм.

— Вонючие гребаные жиды, — громко выругался охранник, обтирая руки. Его слова донеслись до колонны.

Блюм забежал за угол здания. Он никак не мог отдышаться. На другой стороне двора находился четырнадцатый барак. На твоем месте, предупредил его Фюрст, я бы летел к первому попавшемуся бараку.

Натан пересек двор и открыл дверь. У одного из окон сгрудились несколько человек.

— Ты кто? Что случилось?

— Мне нужна койка, — попросил Блюм. Сердце продолжало стучать где-то в гортани. — Я был в двадцатом. Нас повели в газовую камеру. Мне удалось подкупить охранника, — он увидел в окне, как последние из его товарищей по бараку проходят через ворота лагеря.

— Ты можешь спать здесь, — указал ему на пустую койку один из заключенных.

Блюм кивнул, выдохнув весь воздух из легких:

— Спасибо.

— Двадцатый, — прошептал кто-то. — Там ведь был Леви? Он все время носил твидовую кепку.

— Да, — подтвердил Блюм, — он там был.

— Жаль. Он был хорошим человеком. И продержался тут долго.

Весь в липком поту, Блюм залез на койку. Он с трудом удерживал рвотные позывы, при этом ему хотелось разрыдаться от счастья — жив!

— Да не трясись ты, — сказал сосед.

— Извини, я не могу остановиться.

Он вспомнил девушку, которую только что застрелили из-за него. В ушах стояли ее последние мольбы о спасении, перед глазами — ее юное красивое лицо. Для нее этот путь быстрее. Фактически он выкупил свою жизнь ценой ее жизни, хотя, справедливости ради, она все равно умерла бы через несколько минут. Стросс был прав: были вещи похуже, чем убитый кот на полу.

Он лежал на спине с широко открытыми глазами, пытаясь усмирить колотившееся сердце.

Ему было стыдно, что он пожертвовал жизнью другого человека ради спасения своей.

Но он был рад, что жив и может продолжить выполнение задания.

Глава 47

Раннее утро четверга