Сборник "Приграничье" - Павел Корнев

На ближайшем перекрестке я свернул направо, на следующем — налево и удовлетворенно хмыкнул: память не подвела — на площадке между Южным бульваром и поселком шла торговля. На небольшом рынке, видимо, по случаю хорошей погоды, народу было куда больше, чем обычно. Приезжих сегодня что-то особенно много. Они-то о потеплении откуда узнали? Я миновал продуктовые ряды — среди дичи, рыбы и солонины встречался урожай прошлого сезона. В основном торговали картошкой, капустой, репой и, как ни странно, яблоками. На фанерных ящиках стояли закатанные в разнокалиберные стеклянные банки домашние соленья и заготовки. Запахло свежим хлебом. Я протиснулся сквозь толпу и перешел к рядам, в которых торговали разной мелочовкой — самопальными оберегами, точильными камнями, восковыми свечами, ножами, глиняной посудой и даже одеждой. В основном шмотки были ношеные, но изредка встречались кожаные куртки, шубы и меховые шапки, пошитые местными умельцами. Наблюдательный человек с внушающей доверие внешностью и тугим кошельком мог приобрести здесь много чего интересного. Начиная от травки и заканчивая обрезом или боевым амулетом.

Я остановился у лавки менялы и с досадой сплюнул — будка сапожника была закрыта. Вышел куда-то? И что делать? Караулить его здесь? Нельзя, ноги в сырых ботинках уже замерзли. Простыну на фиг. Двое охранников менялы настороженно посмотрели на меня и промолчали, но один как бы невзначай пнул пяткой дверь, а второй снял меховые варежки и заткнул их за пояс. Из лавки выглянул старший охранник, я кивнул ему и спросил:

— Игорь-сапожник был сегодня?

— Нет. И не будет. Завтра приходи. — Кавказец меня узнал, хотя виду и не подал, зыркнул исподлобья по толпе и спрятался обратно.

Нет и не будет. Замечательно. Несколько минут я, соображая, что делать дальше, смотрел на товары швеи, занимавшей соседнее с сапожной лавкой место. Тетка поглядела с надеждой, но, очень скоро поняв, что мне ее рубашки, платки и варежки без надобности, перестала обращать внимание. Зря, кстати. Мне как раз рубашка новая нужна. И свитер. Жалованье за тот месяц выплатят, что-нибудь надо будет присмотреть. Но это в будущем, а сейчас что делать?

Приняв решение, я прошел рынок насквозь и оказался у выхода на Южный бульвар. В это время в ворота въезжали сани, на задней лавке которых лежала половина коровьей туши. Пришлось посторониться и отойти с дороги.

— Убирайся отсюда, попрошайка! — Раздавшийся неподалеку в толпе крик сопровождался звуком удара по чему-то мягкому. Мимо меня к выходу пронесся старик, залатанное во многих местах пальто которого болталось на нем, словно на пугале. Пластиковые ручки остались зажаты у него в руке, а пакет, оторвавшись, шлепнулся на землю. Смятые жестяные банки, ветошь и сложенные картонки разлетелись по снегу. Одна из жестянок подкатилась ко мне и уткнулась в ботинок.

— Ты че деда обижаешь? — Я немедленно обернулся к ухмыляющемуся рыночному охраннику, который уже собирался отвесить старику второй пинок. Не то чтобы ситуация задела меня за живое, просто настроение похабное. Порежу бугая, может, и отпустит.

— Никто никого не обижает. А дедушка уже уходить собирался… — заученно заулыбался охранник, но наткнулся на мой взгляд — да наплевать мне и на деда, и на любые объяснения — и осекся. — Да ладно… Чего ты, в самом деле?

Я вздохнул, обошел запихивающего дрожащими руками жестянки в порванный пакет старика и перешел на другую сторону Южного бульвара. Вовремя взял себя в руки, ничего не скажешь. На ногах еле стою, а еще на кого-то наезжать пытаюсь. Что со мной творится? Хорошо, охранник трусоватый попался, а то налетели бы всей шоблой и запинали. Ну, одного зарезал бы, ну, двух… Толку-то?

После поворота, сразу перед оружейным магазином, на тротуаре что-то исступленно кричал уличный проповедник. Закутанная в черную ткань фигура в такт словам протягивала руки к торопливо идущим мимо прохожим.

— Переполнены люди злобой, а в сердцах вьют гнезда свои ложь, похоть, лень и всевозможные пороки. Одумайтесь! Не давайте пристанища в душах своих злобе, алчности и безразличию к судьбам других. Не дайте погаснуть согревающему вас огню созидателя, не пускайте в себя холод и мрак, ибо несут они погибель всему роду человеческому!

Все ясно. Секта Несущих Свет. Похоже, проповедь уже подходит к концу.

— Если даст всходы свои в ваших душах зло, то не только себя вы погубите, но и приблизите приход вечного холода в наш мир! Притянет груз грехов наших небо к земле, пронзят его ледяные пики и начнется царствие ледяных демонов. Придут с севера исчадия, чьи тела изо льда, а души нет вовсе, ибо управляет ими…

Слова проповедника, словно гвозди, втыкались в мою бедную голову. Нет, так дело не пойдет. Им бы побольше позитива, а то никого не заманишь.

Обогнув выступающий полукругом пристрой оружейного магазина «Толедо», я замер, пораженный невероятной картиной: бульвар чистили. Причем не просто освобождали дорогу от снега, скидывая его на обочину, нет — десяток рабочих в форменных оранжевых жилетках долбили ломиками и кирками намерзший с августа толстый слой наледи и загружали обломки на подводу. У меня чуть челюсть не отвисла. И не у меня одного — на рабочих с удивлением смотрели многочисленные зеваки. Что происходит? Генерал Мехов из Города с дружественным визитом прибывает или дума Северореченска в полном составе? Дурдом.

Я свернул в арку и прошел через проходной подъезд во двор следующего от бульвара дома. Все окна пятиэтажного здания напротив были наглухо забетонированы, и только серые прямоугольники цементными кляксами в пять рядов опоясывали стены. Ходили слухи, что у здания Коммуны, а это было именно оно, стеклянная крыша и оранжерея на пятом этаже. Все может быть. Я этого ни подтвердить, ни опровергнуть не мог. Так далеко меня никогда не запускали. Надеюсь, сейчас хоть в подвал зайти получится. А могут и подальше послать — коммунары чужаков не жалуют. Если учесть, что: а) все, кто в Коммуну не входит, для них чужаки и б) в Коммуну принимали только местных уроженцев, — хорошего отношения мне там ждать не приходилось. И не только мне. Многих это просто бесило, но поделать с этим ничего было нельзя: Коммуна являлась одним из старейших сообществ Форта. Образовалась она почти сразу после того, как была отстроена городская стена, но в дела внешнего мира почти не вмешивалась. Ну а внешний мир в лице Дружины старался не замечать Коммуну.

Дверь в соседний с проходным подъезд была открыта, я вошел внутрь, спустился в подвал и перелез через канализационные трубы, перегораживающие проход в крошечный закуток слева от щитовой. Под мятой дверцей холодильника скрывалось круглое отверстие бетонной трубы, уходящей вниз. Ухватившись за железные скобы, вмурованные в стенки трубы, спустился на пару метров и спрыгнул на залитый цементом пол. Левую руку заломило, но не очень сильно. Жить можно. Бункер был небольшим: пять шагов вдоль, четыре поперек. Стены высотой в два метра. Низкий потолок ощутимо давил своим весом. Я едва не влепился лбом в тусклую лампочку и еще не успел постучать в дверь, как она распахнулась и на меня двумя дулами двенадцатого калибра уставился дробовик.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});