Земля зеленая - Андрей Упит

У кола, к которому привязан другой конец лыковой веревки, вместо палицы лежал тяжелый молот из ясеневого дерева с гладко обструганной рукояткой.

Иоргис Вевер ничего не делал так, как другие.

Хозяйка была права, он не праздновал воскресенья — на той стороне, около железной дороги, виднелись его две гнедые лошади. Андр обошел дом и направился к нему. Эту часть своей земли Иоргис Вевер обрабатывал из года в год: прямыми полосами тянулись пашни от дома до елового заграждения, вдоль насыпи железной дороги. Льна не было видно; рожь густая, темная и ровная; овес тучный, уже сизый; красной лентой протянулась гречиха. На паровом поле в больших кучах лежал навоз, вывезенный еще зимой. Ячмень Иоргис Вевер только сейчас боронил. Но самое чудное было то, что целая полоса, хотя и уже, чем остальные, засеяна коноплей и обсажена бобами.

Лошадей и борону хорошо видно, но самого Иоргиса Вевера — нет. Иоргис Вевер [28] — так его звали по бывшему ремеслу, в действительности же он Фрейман, двоюродный брат шорника по отцу. Лошади брели в сторону железной дороги. Пройдя еще немного, Андр увидел и пахаря. В парной упряжи не две бороны рядом, как полагалось, а только одна, но гораздо больше тех, что мастерил Осис; борона сделана не из скрещенных жердей, с деревянными втулками, а из крепких четырехгранных брусьев, скрепленных лозовыми кольцами. Две лошади тянули борону, на ней мешок с соломой, а на мешке растянувшись лежал Иоргис Вевер и читал книгу.

У елочек, которыми обсажена железная дорога, лошади сами поворачивали кругом. Увидев Андра, Иоргис Вевер придержал лошадей и поднялся. Это был рослый и плотный мужчина, в рубахе с засученными рукавами, в полусуконных брюках, подвязанных у щиколоток веревкой. Голова ничем не покрыта, пепельные волосы подстрижены ежиком, как у немца. Полное лицо небрито, но борода растет плохо — только редкий пушок пепельного цвета; ласковые глаза улыбались, рот, казалось, улыбаться не умел.

Иоргис Вевер, как видно, не удивился, — должно быть, привык к посетителям. Подавая руку, увидел и сразу понял, что принес Андр, с чем пожаловал, долгих разъяснений не понадобилось. Андр подержал его книгу, пока он рассматривал принесенное в починку.

— Зимой, когда у тебя будет больше свободного времени, приходи за ней, я дам прочесть, — сказал он высоким женским голосом. — Чудесные рассказы! — Еще раз осмотрел челноки. — Это мой, а этот нет; его, должно быть, делал Мартынь Ансон.

Хотя и второй челнок был из древесины дикой яблони, коричневый, гладкий, но что-то в нем было сделано не так, как нужно. Иоргис долго вертел его и, нащупав отскочившую на носике медную оправу, покачал головой.

— Ну, пойдем домой. Совсем пустяки, работы на полчаса. Разве твоя мать полотно на рубашки еще не натянула?

О ткацких работах во всей волости он всегда знал точно — ведь столько раз приходили к нему женщины с челноками, бердами и с другими приспособлениями. Прилаживая выломанные куски, Иоргис шел впереди, Андр, следуя за ним по пятам, разглядывал книгу с обтрепанными краями. Обложка оторвана, но на первом листе название сохранилось: «То и се, чужой и свой».[29] Смешное название. Андр повторил его несколько раз и чуть не расхохотался. С Иоргисом Вевером он чувствовал себя не так, как с другими, — казалось, что много лет вместе прожили и совсем свыклись.

Распаханную землю можно бы заборонить и на одной лошади, но Вевер боронил ячмень на двух, зато и работа — ни одного зернышка не видно на поверхности, поле мягкое, земля как пух, ноги погружались, словно в мох. Здесь только раз нужно пройтись с бороной, никакие сорняки не вырастут.

— Не померзнет ли у вас тут ячмень осенью? Наш уже стебли выпустил.

— На этой горе не бывает заморозков, — ответил Иоргис. — А косить я буду одновременно с вами, на моей земле зреет быстрее.

В огороде у дома, на ровных, вскопанных лопатой и чисто выполотых грядках много брюквы, моркови, огурцов, красной свеклы; даже цикорий посеян, только нет капусты. За ясенем притаилась рыженькая девчонка, над развалившейся изгородью Лекшей показалась женская голова, из-за угла хлева выглядывал бородатый старик в белых штанах.

— Соседи у вас любопытные, — заметил Андр.

В иссиня-серых глазах Иоргиса потухла улыбка.

— Нехорошая семья. Со двора не могу выйти, чтобы кто-нибудь не подсматривал из-за забора. Сам я никакой дрянной птицы не держу, а они своих кур нарочно ко мне гонят, чтобы мой огород разрывали. Морковь еще вырасти не успела, а девчонка уже таскает. — Вдруг осекся, вспомнив, что не в его обычае жаловаться и наговаривать на соседей, и махнул рукой. — Да сколько она может вырвать, мне еще вдоволь останется!

Двор Вайнелей под тремя липами, широкий, как скошенный луг; новая клеть, старый хлев и жилой дом — все на своем месте. Жилой дом недавно построен — с большими окнами и мезонином, — но постройка не совсем закончена, двери и окна на второй половине заколочены досками.

У входа на скамеечке сидела Альма, опустив голову, опершись на руки, свесив, как плети, босые ноги. Ступни Андра сразу отяжелели и стали цепляться за траву: мамин привет… как будто поздороваться надо… Но большая голова с острым уродливым затылком не поднялась, казалось девушка совсем не замечает чужого, так что Андр благополучно проскользнул мимо.

В кухне застеклена только половина окна. Здесь стоял верстак, а за ним — до самого потолка навалены доски и разный поделочный материал. Вокруг щепки, обрубки, стружки. Плита с двумя конфорками, — во всей волости такая была еще только у Краста в Барчах да у сунтужского барина. Даже с железными дверцами! Рот Андра открылся от изумления.

— Так лучше горит, — объяснил Иоргис Вевер, — и уголь не вываливается. Кулек положи здесь на скамейку, я потом его опорожню. Можешь посидеть в комнате, пока разогрею клей и починю это старье.

В комнате гладкий дощатый пол, два больших окна, засиженных мухами, и две кровати под нарядными одеялами с полосками из зеленого гаруса. Одна кровать убрана тщательно, на другой одеяло застлано косо, край его касался пола, выглядывал угол смятой простыни, поперек брошена потрепанная женская юбка, — ясно, что это кровать Альмы.

Но комната заставлена до половины. С потолка свисала натянутая основа, к стене прислонены два берда с выделяющимися светлыми зубьями, вставленными при починке. Рядом — колесо невиданных размеров, с тоненькими спицами и до смешного маленькой ступицей. Но самое удивительное находилось на столе — маленький желтый ткацкий станок со всеми приборами, вплоть до последней мелочи, в точности как настоящий, только красивее. Даже натянуто и начато полотнище из тоненьких ниточек. Челнок — величиной с гороховый стручок, с намотанной цевкой на полотнище шириной в две ладони. Невиданно забавное зрелище! Андр радовался, полный удивления и восторга. Должно быть, долго и терпеливо работал Иоргис ножом, резцом и еще какими-нибудь диковинными инструментами, прежде чем изготовил такую никому не нужную игрушку! Андр притронулся ко всем четырем подножкам — все задвигалось, нити заскользили, круги скрипнули, как и подобало. Стукнул прибоем — щелкнуло, как Прейман ногтем по своей табакерке…

Андр от души расхохотался.

— Над моим станком смеешься? — спросил Иоргис Вевер через открытую дверь, постукивая чем-то у плиты.

— Для чего вам такая штука?

— Это так, в зимние вечера, от нечего делать. И кроме того, там есть кое-что такое — ты не понимаешь, но бабам я бы мог показать. Если бы я теперь по этому образцу сделал большой станок, то было бы легче натянуть основу между рядами навоя, понадобилось бы куда меньше лучин, полотнище на бревно можно было бы накручивать ногой, и не приходилось бы всякий раз нагибаться к колесу… Поройся на моей книжной полке, я скоро кончу.

Полка не висела на стене, подобно полочке для посуды у матери или как шкафчик у хозяина. Красивая, из светлых дубовых досок, с тремя отделениями, она стояла на полу, у изголовья кровати Иоргиса между двумя окнами. Ни Библии, ни псалтыря на ней не было; небольшие книги лежали в строгом порядке, некоторые из них были даже обернуты в желтую и серую бумагу. Это отсюда мать иногда приносила с собой книги для чтения, и они не возвращались обратно до тех пор, пока Маленький Андр не переставал таскать их с собой на пастбище, пока не прочитывала их Лиена, а потом пару недель не трепала на своем столике Лаура.

Андр Осис с удовольствием слушал, когда мать читала вслух, но конца ни одной из книг никогда не слышал: его всегда клонило ко сну, как бы он ни сопротивлялся, а если и вынуждал себя проснуться, то мать уже тушила коптилку и, утирая слезу или тяжело вздыхая, ложилась спать, а отец, слегка взволнованный и смущенный, притворно кашлял. Прикоснуться к этому богатству Андр не осмелился, просто так окинул взором, читая названия на обложках верхних книг: «Графиня Женевьева», «Корзиночка с цветами», «Воочию увиденный путь на небо», «Песенки Юриса Алунана», «Военачальник Евстахия»…[30] Отдельно сложены Видземский и Курземский календари, подобранные за двенадцать или пятнадцать лет, — серенькие книжки с потрепанными корешками и порванными обложками. Обе нижние полки занимали подшивки газет: «Латвиешу Авизес»,[31] «Балтияс Земкопис»,[32] «Маяс Виесис»[33] и иллюстрированная «Рота»…[34] У Андра вырвался такой же вздох, как у его матери. Как чудесно было бы взять одну из книг, сесть около лампочки и уйти в другой мир, забыть Бривини с их каменистой спилвской трясиной, с заваленным навозом хлевом, в который скоро придется заезжать на скрипучей телеге… И все это прочел Иоргис Вевер, чего только он не знал!