«Игры престолов» средневековой Руси и Западной Европы - Дмитрий Александрович Боровков

долгого времени отмечал это событие, часто приходя в Вышгород летом».

В «Чтении…» Нестора подобный сюжет приурочен не к княжению Святополка Изяславича, а к княжению Ярослава Мудрого: «В одном городе были мужи, осужденные старейшинами и посаженные в темницу. И много времени просидев и не зная, что делать, они были в великой нужде. После же, вспомнив о чудесах, творимых Борисом и Глебом, начали молить Бога и святых страстотерпцев призывали в помощь, каясь в своих прегрешениях. И однажды ночью, когда они молились, вдруг открылся покров темницы, и свет засиял в ней. Они подняли глаза и увидели святых на двух разных конях и отрока перед ними, держащего свечу, и, затрепетав, пали пред ними. Святые же сказали им: „Не бойтесь, знайте, что мы – Борис и Глеб, которых вы призываете в молитве своей. И вот теперь мы пришли освободить вас от этой скорби. Вы покаялись в своем прежнем прегрешении, и потому судья никакого зла не причинит вам, а отпустит вас с миром“. И когда это сказали, спали с узников оковы. Святые в это время стали невидимы. А узники, отбросив страх, встав, воскликнули: „Господи, помилуй!“ Стражники, это услышав, быстро прибежали к темнице и нашли ее разметанной, узников сидящих, а оковы – лежащими перед ними. И спросили они: „Что случилось с вами?“ Они же рассказали по порядку все, что было. Стражники же, услышав об этом, немедленно пошли и сообщили судье о том, что сделали святые Борис и Глеб для узников. Он же приказал позвать их к себе, желая точнее все услышать. Они, придя, по порядку все ему рассказали. Он же, изумившись этому, отпустил их с миром и сообщил все христолюбцу Ярославу. Когда он услышал про все, разровнял место это и построил церковь во имя святых, которая и ныне стоит. Так же святые избавили многих, бывших в оковах и в темницах не только в том городе, но и в других местах»[373].

Ближайшую сюжетную параллель событиям, описанным в «Сказании о чудесах…» и в «Чтении…» Нестора, можно найти в памятниках Святовацлавского цикла. Например, в «Легенде Гумпольда» и «Легенде Никольского» рассказывается о том, что однажды людей, осужденных по приказу князя Болеслава, заключили в тюрьму, а так как надетые на них железные ошейники и колодки мешали узникам спать, то они взмолились именем св. Вацлава об избавлении их от казни, и, как только молитва была произнесена, та часть темницы, где они находились, озарилась ярким светом, и при первом же движении кандалы свалились с их рук и ног, а двери темницы упали с петель, и узники очутились на свободе[374]. Возможно, этот сюжет святовацлавской традиции мог отразиться в общем источнике «Сказания о чудесах…» и «Чтения…» – вышегородских записках, но был по-разному интерпретирован составителями этих памятников. Эти расхождения послужили камнем преткновения в дискуссии об этапах редактирования «Сказания о чудесах…» между С. А. Бугославским (выделял три этапа формирования текста) и А. А. Шахматовым (выделял два этапа формирования текста)[375]. Н. Н. Воронин, отстаивавший мнение, сформулированное Шахматовым, пришел к выводу о вторичности версии «Сказания…», ориентированной на осуждение Святополка Изяславича, предположив, что первичной является версия Нестора, а версия «Сказания…» была составлена в интересах Владимира Мономаха, когда Святополк «давно истлел в своей гробнице»[376].

Согласно рассказу, помещенному в Ипатьевском списке ПВЛ, после смерти Святополка 16 апреля 1113 г. население города («кияне») приняли решение на «совете» отправить делегацию к Мономаху, дабы призвать его на стол «отца и деда». Мономах, по-видимому, не сразу решился принять предложение делегатов. По всей видимости, в тот момент, когда киевская делегация находилась в пути, ситуация в Киеве внезапно обострилась: был разграблен двор тысяцкого Путяты и начались грабежи дворов, принадлежавших евреям. Так как переяславский князь не спешил прибыть в Киев, киевляне отправили к нему новую делегацию, которая стала запугивать Мономаха усилением беспорядков. Решающим аргументом, заставившим его поторопиться, стала угроза возложения на него ответственности за возможное разграбление монастырей. Та же самая информация в сжатом виде представлена в «Сказании о чудесах…», где акцентируется внимание на том, что вокняжения Владимира в Киеве желали «все люди», но более всего – «большие и нарочитые мужи»[377]. Это позволяет предположить, что интересы городских масс в данном случае совпадали с интересами «нарочитых мужей», поскольку и те, и другие рассматривали Владимира Мономаха как гаранта социальной стабильности в Киеве. Но если и «люди», и «нарочитые мужи», по сути дела, желали одного и того же, кто же начал устраивать грабежи в городе?

Надо думать, что к «мятежу и крамоле», возникшим в сложившемся вакууме власти, оказались причастны не все «кияне», а только те, которые были недовольны экономической политикой Святополка. Этим радикально настроенным элементам киевского социума противостояли более умеренные слои населения, использовавшие обострение ситуации для воздействия на переяславского князя. На первый взгляд, поступок киевлян может показаться беспрецедентным, но если допустить, что Мономаху удалось предварительно урегулировать вопрос реализации своих прав на киевский стол с представителями старших ветвей, его вокняжение можно считать вполне законным, что косвенно подтверждает участие митрополита Никифора во встрече переяславского князя в Киеве. В то же время, несмотря на стремление Мономаха к лидерству среди русских князей, со страниц летописей в период его княжения исчезает упоминание о приоритете «старейшинства», актуальное для древнерусского историописания конца XI – начала XII вв. Следовательно, даже заняв «стол отца и деда», Владимир Всеволодович не мог претендовать на генеалогический приоритет среди внуков Ярослава и использовать его в политических целях. Молчание летописцев контрастирует с почитанием главного выразителя идеи «старейшинства» в исторической традиции того времени – св. Бориса.

Не исключено, что в связи со сложившейся ситуацией новый киевский князь выступил инициатором пересмотра летописи, составленной в Печерском монастыре в княжение Святополка, которое было возложено на Сильвестра, игумена Выдубицкого монастыря Св. Михаила. Как заметил С. Я. Сендерович, «если посмотреть на текст ПВЛ в целом, то в нем можно различить две крупные, примерно равные части: 1) от начала до смерти Владимира Святославича; 2) от мученичества Бориса и Глеба до начала княжения Владимира Мономаха включительно, которое отмечено вторым перенесением мощей этих святых». При этом он обратил внимание на то, что история предстает в ПВЛ «как повествование о процессе христианизации народа и о государственности как о процессе». В свою очередь «государственная проблема» в контексте ПВЛ – это проблема законности престолонаследия в Киеве, представленная таким образом, что власть на протяжении четырех поколений переходила от представителей старших княжеских ветвей, дискредитировавших себя тем или иным