Шесть лет - Эль Севено

к психиатру, папа.

– Согласен, но она не хочет. А я не могу заставить…

– Я не знаю… Возможно, она поняла, что такое положение очень выгодно для нее.

Я так же, как и он, виновна в состоянии моей сестры. Я могла бы посоветовать ему серьезно подумать о психиатрической помощи, но не стала. В моих глазах она не была больной, просто немного хрупкой.

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Да, спасибо. Я отнесу сумку в свою комнату. Сейчас вернусь.

Это только предлог. Сначала мне нужно кое-что сделать, но моему отцу не нужно об этом знать. Я должна получить информацию как можно скорее. Каждая секунда сомнений убивает меня.

Я никогда не рылась в вещах сестры, и до сих пор мне бы это и в голову не пришло. Эмелин всегда была угрюмой, немного – сильно – параноидальной, она должна была кому-нибудь доверять, чувствовать себя защищенной… И я пыталась соответствовать все эти годы. Я плохо училась, чтобы оставаться рядом с ней и отцом, я не возвращалась в наш родной город, пока не умерла бабушка…

Я знаю ее вдоль и поперек. Вот что я пытаюсь сказать себе, входя в ее пустую комнату. Мне кажется, что я вторгаюсь в ее личную жизнь, посягаю на ее секреты. Но после того, как обнаружила дневники у Нану, я уверена, что она до сих пор скрупулезно заполняет свои блокноты. И прячет их под матрасом.

И я не ошибаюсь. Над перекладинами я нахожу не слишком толстый, но достаточно наполненный блокнот. Нет больше ни фотографий, ни других воспоминаний о ее днях, ни цветов. Ничего женственного или девичьего, что было бы характерно для девушки двадцати лет. Просто черная надпись, которая несколько раз подчеркнута.

Я не совсем понимаю, что ищу. Подсказку, воспоминание или любую другую деталь, которая подсказала бы мне, что Раф ошибается.

«В школе есть старшеклассники. Их три. Они красивы, как боги, и атлетически сложены. Я уже видела их в коридорах. Много раз. Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на них, как и все девушки. Только они видят всех остальных, а не меня. Неужели я обречена быть невидимой для всех мальчиков, которые мне нравятся?»

«Валентин такой красивый. Жаль, что он встречается со шлюхой».

«Она странно смотрит на меня. Она следует за мной, она и должна. Каждый раз, когда я оборачиваюсь, вижу ее. Она этого не заслуживает. А я – да».

«Все мне напоминает среднюю школу. Иногда я чувствую себя виноватой. Иногда нет. Он получил по заслугам. Он был красив, но не чист. Его глаза горели злобой. Все, чего он хотел, – это трахать девушек. Любых девушек. Когда он должен был ждать, пока я вырасту. По крайней мере, так он будет помнить меня. Валентин не забудет».

Мое сердце бьется так быстро, что становится больно. На каждой странице строки и строки упреков, слегка извращенных желаний, которые изливает моя сестра.

– Что ты делаешь?

Я смотрю на Эмелин, она уже вернулась. Застигнутая врасплох, я закрываю блокнот и поднимаюсь во весь рост, когда ее глаза затуманиваются от гнева, и я чувствую, как она теряет самообладание.

– Ты читаешь мой дневник? Почему ты читаешь мой дневник? Я не разрешала тебе его читать!

Потом Эмелин понимает, как сильно я расстроена.

– Ты плачешь?

– Это правда?

– Что именно?

– То, что ты написала! – Я указываю на дневник.

– Не твое дело! Это моя личная вещь!

Сестра забирает блокнот из моих рук и перелистывает. Чтобы увидеть что? Что я не вырвала ни одной страницы? Или чтобы убедиться, что я не открыла еще какие-нибудь ужасные тайны?

Я наблюдаю за ней. Я не знаю, кто она: моя сестра, слабый человек, которого нужно защищать, или больная девушка, у которой нет поддержки. Зрелище ужасное.

– Ты заставила нас переехать, – упрекаю ее я, – из-за тебя папа и Нану поссорились, из-за твоего детского каприза парня посадили в исправительное учреждение?

Она избегает моего взгляда – вот самое откровенное признание.

– Скажи мне, что это не то, что я думаю, Эми! Скажи мне, что я не права!

– Ты не имела права его читать.

– Да. Зато ты имела право оболгать человека.

Его глаза расширяются, но я уже направляюсь к выходу из комнаты. Я помню обидные слова, которые бросила в лицо Рафу, слова, которые отец сказал бабушке. Я люблю свою сестру, но теперь я не могу находиться с ней в одной комнате.

– Вик, подожди, пожалуйста! – умоляет она, когда видит, что я ухожу. – Пожалуйста, прости. Я была маленькой, знаешь, я всегда всего боялась. И этого мальчика я тоже боялась. Я, наверное, спасла многих девушек после себя. Он был не в себе!

– Ты этого не знаешь. Ты обвинила его, потому что он не смотрел на тебя? Тебе действительно нужна помощь. Я идиотка, раз не заметила этого раньше.

Я переступаю порог ее комнаты, меня переполняет разочарование в ней и в себе за то, что я не сумела распознать ее болезнь.

– Я должна сказать папе. – Я поворачиваюсь к ней лицом в последний раз. – Тебе нужно встретиться с врачом, Эмелин.

– Нет!

Ее испуганный взгляд сразу же приводит меня в чувство. Я останавливаюсь перед спуском по лестнице. Она забивается угол, обращается ко мне:

– Нет, нет, нет! Я не больна!

Мое сердце замирает, когда я вижу ее в таком состоянии. Мне кажется, что я в чем-то ее подвела. Я недостаточно защищала ее. Она не была простой маленькой девочкой, мы должны были что-то сделать…

Не успев опомниться, я прижимаюсь к ней и крепко обнимаю ее.

– Тихо…

– Что происходит?

Папа услышал наш спор.

– Думаю, нам нужно поговорить.

Сердце подсказывало мне, что нужно вернуться домой и помириться с Рафом. Но я нужна своей сестре. Я останусь, на сколько потребуется. Но Эмелин должна получить помощь.

Глава 37

Раф

Я не мог не смотреть на них в отражении окна, на них обоих. Они разговаривали так, словно у них было нечто общее, важное. Что-то, в чем мне не место… Брис не разговаривал со мной, когда вернулся в минивэн. Он высадил своих товарищей, потом мы поехали домой, и он ни разу не обратил на меня внимания. Возможно, это было правильным решением, поскольку я не был расположен к проявлению сердечности. Пусть и дальше обижается. Я не собираюсь вставать на колени и просить у него прощения, когда не сделал ничего плохого.

В подъезде дома, пока мой старший брат спешит в