Поиск седьмого авианосца - Питер Альбано

— Опустить перископ!

Снова зажужжал мотор, и стальная труба спряталась.

— Акустик!

— Обороты гребного вала постоянные, сэр, курс прежний! — доложил Пейн.

— Отлично. — Подойдя к пульту ГАСа, Вил прижал к уху наушник и одновременно взглянул на дисплей. Гребные винты, не сбавляя оборотов, мчали миноносцы курсом на Владивосток. Он снова удовлетворенно крякнул и вернулся на свое место у перископов. — Ну-ка, мистер Барр, покажите-ка нам «картинку».

На мониторе мгновенно возникли силуэты двух миноносцев.

— Класса «Джиринг», командир, — сказал Джек Барр. — Глубинные бомбы времен Нельсона, торпедные аппараты, и идут под ливийским флагом. Похоже, это те, кого засек «Трепанг».

— Но мы не знаем, что у них лежит в этих аппаратах, — словно про себя, сказал Норман.

— Наверняка какие-нибудь допотопные дуры с контактными взрывателями.

— Я вижу, Джек, русские и ливийцы пользуются у тебя безграничным доверием, — ядовито ответил командир.

— Я лично им верю, как родной теще, — разрядив напряжение, повисшее в тесном ЦП, сказал Ларри Мартин, и все покатились со смеху.

— Командир, доложить на базу? — повернулся от монитора Барр.

Вил секунду раздумывал.

— Нет, сохраняем радиомолчание. Прибережем-ка наш рапорт на их выход из Владивостока. Полагаю, он состоится завтра в первой половине дня. — Он оглядел всех, кто был в отсеке. — Кто хочет держать пари? Ставлю пять долларов.

— Раньше четырнадцати не тронутся, — немедленно принял вызов Мартин.

— Тринадцать десять, — сказал Пейн.

— Четырнадцать тридцать, — ответил Барр.

— Так, — распорядился командир. — Каждый спорящий отдает пять долларов и бумажку с собственноручно записанным временем выхода боцману Эшворту. Время появления за входным буем указывать местное. Радарную мачту я завтра поднимать не буду, поэтому все мы в руках нашего акустика. Пеленг буя — три-пять-восемь, дальность — восемь миль. Итак, должен выйти конвой из четырех судов. Свидетель — старший помощник. Впрочем, мы запишем шумы на кассету, и каждый сможет послушать. Ясны условия пари?

В руках у всех появились карандаши и лоскутки бумаги. Барр сосчитал присутствующих:

— Двадцать два человека. Сто десять долларов.

— Я-то знаю, как ими распорядиться, — сказал Мартин. — Я планирую на ваши денежки, джентльмены, совершить во Владивостоке большой загул. Почувствую себя в Золотой Орде.

— В орде ли или в борделе? — осведомился Барр.

Снова раздался смех. Вил достал из кармана карандаш и бумагу, в раздумье подергал себя за нос.

— Слово командира — тринадцать пятьдесят.

— Слово командира — тринадцать пятьдесят, — повторил Ларри, записывая на листке бумаги свой собственный вариант. — Проиграете, сэр! Помните, кто-то из великих сказал: «Все пожирает времени река…» А я добавлю: «…и прежде всего — деньги простака».

В отсеке снова невысокой волной переплеснулся смех.

— «Огайо» вчера должна была засечь арабские эсминцы, — сказал адмирал Фудзита.

— Полагаю, сэр, — ответил Брент, глядя на тонущий в тумане пролив Урага.

— По моим расчетам, они к тринадцати выйдут на владивостокский рейд, — адмирал крепко сжал сухонькими пальцами висящий на груди бинокль. — Но лодка молчит?

— Молчит, сэр. Коммандер Вил не хочет обнаруживать себя и выйдет на связь не раньше, чем они снимутся с якоря.

— Который час, лейтенант? — спросил адмирал, снова поднимая к глазам бинокль.

— Тринадцать ноль-ноль.

— Им самое время двигаться…

— Господин адмирал, впередсмотрящий докладывает: оставили слева по борту Нодзима-Заки, — сказал телефонист Наоюки…

— Добро.

Брент вскинул к глазам бинокль, всматриваясь в поросший деревьями мыс.

— Нодзима-Заки, сэр, пеленг два-семь-три, — сказал Брент.

— Есть. Матрос Наоюки, запросить радиопеленг на Нодзима-Заки, О-Симу и Иро-Заки.

Телефонист отрепетовал команду РЛС, выслушал ответ и доложил:

— Два-шесть-ноль, господин адмирал, ноль-один-ноль и ноль-пять-ноль!

— Добро. — Адмирал повернулся к штурману Нобомицу Ацуми, склоненному над покрытому картой столом. — Нанесите линии положения!

Послышался свистящий шорох остро отточенного грифеля, скользнувшего вдоль ребра линейки.

— Мы на середине фарватера, господин адмирал. Предлагаемый курс — один-шесть-пять, — сказал Ацуми, не отрываясь от карты.

— Добро, — в третий раз повторил Фудзима, тоже взглянув на карту. — Поднять сигнал: «Следовать в стандартном ордере охранения, курсом один-шесть-пять, скорость — шестнадцать».

Спустя несколько секунд над головой взвились и затрепетали флажки.

Брент следил за тем, как миноносцы сопровождения занимают места в ордере: в тысяче ярдов впереди — корабль Файта с жирно намалеванной на носу и корме единицей, «второй», «четвертый» и «шестой» — в шестистах ярдах впереди по правому борту «Йонаги», а «третий», «пятый», «седьмой» — на таком же расстоянии слева. Лейтенант невольно поежился, глядя, как, круто заваливаясь на перехлестывающей через фальшборт волне и иногда совсем скрываясь из виду под синевато-серыми горами, мчатся эти узкие корабли, ощетиненные антеннами и стволами зенитных установок.

— Все семеро подняли «Сигнал принят!», сэр.

— Отлично, — Фудзита подошел к переговорной трубе. — Курс один-шесть-пять, скорость шестнадцать. — Голос из штурманской рубки повторил приказ. Сигнальные флажки поползли вниз и на «Йонаге», и на эсминцах. Конвой начал поворот «все вдруг», и Брент, ощутив крен, почувствовал, как под стальной кожей чаще забилось сердце авианосца.

— Курс один-шесть-пять, скорость шестнадцать, девяносто восемь оборотов, — послышалось из переговорной трубы.

— Так держать.

Несмотря на промозглый туман и слабую видимость, они отвалили от причальной стенки ровно в восемь и следом за серыми «терьерами» охранения медленно вышли в Токийский залив, полный самых разнообразных судов. Потом два скоростных катера Японской Красной Армии сопровождали их до самого пролива Урага — разгонялись и неслись прямо в лоб, отворачивая лишь в самый последний момент. Разгневанный адмирал приказал рулевым: «Протараньте их!», но верткие катера, забитые орущими и вздымающими плакаты «красноармейцами», всякий раз умудрялись уходить от столкновения с носом левиафана. Наконец, когда вышли в открытое неспокойное море, катера, побесчинствовав на волнах, бивших авианосцу в правый крамбол, отстали и умчались в тихую заводь Токийского залива.

Когда от килевой качки палуба «Йонаги» стала медленно, словно грудь глубоко и крепко спящего человека, вздыматься и опадать под ногами Брента, он неожиданно для самого себя испытал приятные ощущения и жадно впитывал холодный, чистый, солоноватый морской воздух. Безбрежная гладь простиралась до самого горизонта, и лейтенант, как всегда, почувствовал себя песчинкой в этой необозримой водной пустыне.

Но воспоминание о Маюми заставило его беспокойно затоптаться на месте — черные жгучие глаза впились ему прямо в душу. Он злобно пнул носком башмака ветрозащитный экран. В последнюю неделю увольнения на берег были отменены, и, конечно, надо было позвонить ей, пока «Йонага» стоял в доке и был подключен к городской сети. Но в их последнюю встречу девушка была полна такой скорби, гнева и даже злости, что у Брента рука не поднималась набрать ее номер. Было ясно, что надо дать ей время успокоиться. Но и Маюми не делала никаких попыток связаться с ним. Брент ждал, не будет ли хоть краткой записочки, но до самого выхода в море так ничего и не дождался. Ничего. Ровным счетом ничего. Ему на память пришли слова отца: «Когда не стало Кэтлин, мне словно отрубили руки и ноги». Теперь он понимал его.

Море било авианосец в правый крамбол, как пушинку поднимая на волну все его восемьдесят четыре тысячи тонн, и эти тяжкие удары гулким эхом отдавались где-то в самой глубине его стального тела, словно звучал огромный храмовый барабан. Брент вспомнил слова адмирала — «лучшие глаза на „Йонаге“, не человек, а радар», а с ними — и о своих обязанностях. Он поднял бинокль. Ветер свежел, срывал с верхушек волн кружевные оборки пены, разгонял туман, и в прямоугольнике чистого синего неба над головой появилась стая чаек, пронзительными криками выражавших свое разочарование: военные корабли не вываливают за борт мусор и объедки, тем более нечего ждать поживы от вышколенной команды авианосца.

Море, на удивление, многолико: оно может быть обиталищем ужаса и смерти, может поразить ни с чем не сравнимой красотой. Брент в прошлом походе видел и то, и другое, и третье, но сегодня боги-живописцы превзошли самих себя: на севере громоздились, уходя в поднебесье тысяч на тридцать футов, отвесные башни и зубчатые крепостные стены грозовых туч, поверху окрашенных полуденным солнцем в ярчайшие малиново-багровые тона, а снизу, у самой воды переливавшихся сине-серым и осыпавших море жемчужной пылью дождя. На востоке и на юге небо было чистым, и лишь кое-где по нему быстро проплывали караваны облаков. Именно туда курсом на юго-восток шел «Йонага», чтобы принять на борт свою палубную авиацию.