Трудная миссия - Николай Харламов

Президент и я дали указания нашему Объединенному Штабу о необходимости предельной быстроты и об усилении атак до крайних пределов человеческих и материальных возможностей".

Когда мы с И. М. Майским ознакомились с этим посланием Черчилля, то вздохнули с облегчением: ну наконец-то!

Теперь-то хоть мы знаем более или менее точную дату вторжения. Мы стояли накануне свершения того, ради чего, главным образом, работали здесь, в Англии. Для меня эта дата имела еще и личный смысл. Дело в том, что, отправляясь в Англию, я заручился обещанием В. М. Молотова и Н. Г. Кузнецова, что сразу же после открытия второго фронта мне разрешат вернуться на Родину. Признаться, военно-дипломатическая работа была мне не по нутру, и я рвался на море - куда угодно, только бы принять участие в окончательном разгроме врага.

К тому времени стало ясно - в ходе войны происходит коренной перелом. В зимнюю кампанию 1942/43 года Красная Армия нанесла гитлеровцам тяжелое поражение. Она окружила и полностью разгромила между Волгой и Допом крупную стратегическую группировку противника, изгнала его с Северного Кавказа, разгромила его армии в районе Среднего Дона и Воронежа, ликвидировала ржевско вяземский и демянский плацдармы, значительно отодвинув фронт от Москвы на запад, прорвала блокаду Ленинграда.

Фашисты потеряли до 1,7 миллиона убитыми и ранеными, более 4300 самолетов, 3500 танков и 24000 артиллерийских орудий.

Военно-политическая ситуация теперь складывалась в пользу СССР. А это обстоятельство торопило союзников.

Правительства США и Англии решили наконец, что настала пора разработать конкретные планы совместных операций в Европе.

Нам с Майским стало известно, что в Вашингтоне собирается очередная англо-американская конференция. (Она состоялась 12-25 мая 1943 года.) Разумеется, нас интересовало, какие решения она примет и какое влияние окажет на исход борьбы с фашизмом. Уже из послания Рузвельта Сталину становилось очевидным, что союзники прежде всего озабочены послевоенным устройством мира. "Имеется полная возможность того, - писал 5 мая 1943 года президент США главе Советского правительства, - что историческая оборона русских, за которой последует наступление, может вызвать крах в Германии следующей зимой. В таком случае мы должны быть готовы предпринять многочисленные шаги в дальнейшем", то есть после победы. И добавил: "Никто из нас сейчас не готов к этому" [Переписка Председателя Совета Министров СССР..., т. 2, с 62.].

На конференции союзники в принципе согласились, что им необходимо иметь к концу войны крупные контингенты войск, иметь политическое влияние в послевоенной Европе.

Еще в апреле меня пригласили в британский генштаб и сообщили, что, по данным разведки, немцы готовят летом 1943 года большое наступление против центра наших войск.

То же самое сообщал главе Советского правительства и Рузвельт: "По нашей оценке, положение таково, что Германия предпримет развернутое наступление против Вас этим летом, и мои штабисты полагают, что оно будет направлено против центра Вашей линии" [Там же, с. 63.].

Казалось бы, логично предположить, что союзники предпримут какие-то действия, которые помешают или затруднят гитлеровцам проведение наступления. Но не тут-то было. Напротив, 27 апреля вновь образованный в США комитет военного планирования получил указание подготовить планы "всех целесообразных вариантов действий", которые могут быть осуществлены только после операции на острове Сицилия. Таким образом, союзники по-прежнему придерживались тактики выжидания: пусть, мол, Красная Армия окончательно обескровит гитлеровскую Германию, после чего мы вступим в игру и одержим легкую победу.

Согласно этой нехитрой концепции основу стратегии Соединенных Штатов в войне против Германии должна была составить идея прогрессивно возрастающей интенсивности ударов с воздуха для подготовки операции по форсированию Ла-Манша, а затем и проведение этой операции в 1944 году.

Так где же начать кампанию: на Средиземноморском театре или, собрав все силы, форсировать Ла-Манш? Вокруг этого вопроса и разгорелись страсти на Вашингтонской конференции.

Речь шла, по сути дела, о том, чтобы избрать в качестве главного стратегического направления Италию и Балканы.

Дричем Черчилль уверял, что "лучшее средство облегчить положение на русском фронте в 1943 году - это вывести или выбить Италию из войны и, таким образом, заставить немцев перебросить крупные силы, чтобы держать в подчинении Балканы".

- Ну и хитрая бестия, - говорил Майский о Черчилле, - мало того, что он хочет сохранить за Англией контроль над районом Средиземного моря и не допустить туда американцев, он еще и намерен осуществить все это за счет сил и ресурсов США.

Трудно сказать, разгадал ли Рузвельт тайные замыслы своего "брата" или нет, однако американский президент заявил, что ему "всегда становится не по себе при мысли, что придется использовать крупные силы в Италии".

Итак, ни американцы, ни англичане не планировали конкретных действий, которые заставили бы гитлеровское командование в 1943 году отвлечь значительные силы с советско-германского фронта.

Надо ли говорить, что, узнав о результатах Вашингтонгкои конференции, мы были разочарованы. Результаты эти означат очередную отсрочку вторжения в Западную Европу.

- Да, союзники слишком много совещаются и мало действуют, - заметил И. М. Майский. - Смотрите, что получается, - рассз ждал вслух Иван Михайлович. - При английском плане армии союзников оказались бы на огромном расстоянии от важнейших экономических центров Германии. Из Италии им предстояло бы пройти до границ третьего рейха 1200 километров, а от Балкан еще более - 1700 километров.

- Балканы хотя и служат базой снабжения немецкой армии, но далеко не основной, - добавил я. - Что касается Италии, то она вообще не в счет: сама получает вооружение из Германии. Следовательно, Гитлер, потеряв южные страны, сможет продолжать вооруженную борьбу - в его распоряжении ресурсы почти всей Западной Европы. И чтобы сокрушить тылы врага, надо вторгаться прежде всего во Францию.

- Вторжение во Францию, - продолжал посол, - отвлекло бы какую-то часть войск противника с советско-германского фронта. А главное - ускорило бы разгром фашизма.

Мы с Майским рассуждали так: в случае вторжения во Францию союзникам легче было бы организовать снабжение своих войск. Во Франции много морских портов, густая железнодорожная сеть. Рядом - мощная английская промышленность. Расстояние по морю от США, не говоря уже о расстоянии от Британских островов, до французского побережья значительно меньше, чем до Италии и Балкан.

Стало быть, можно эффективнее использовать тоннаж морского флота.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});