Хорошие солдаты - Дэвид Финкель

Второй случай — бензозаправка в Рустамии, Джошуа Ривз, сентябрь. «Двое раненых! Один не дышит. Угроза жизни», — прокричал солдат по рации спустя секунды после взрыва, а Уайт тем временем щупал пульс Ривза. Он сел на него верхом и делал искусственное дыхание «рот в рот», а переводчица Рейчел надавливала на грудь раненого. Тридцать нажатий, два выдоха. Пульса нет. Тридцать нажатий, два выдоха. Пульса нет. И так всю дорогу до медпункта. Ривза понесли внутрь, Рейчел стояла в наполненных кровью ботинках, а Уайт, сделав для Ривза все, что он мог, начал дрожать. Но только сейчас, ни секундой раньше.

Третий пример был связан с Джеймсом Харрелсоном, погибшим на «Внешней берме», и девушкой, с которой Уайт познакомился перед самой отправкой в Ирак и на которой тут же и женился. Ему было тогда двадцать пять, ей девятнадцать. Они поженились в маленькой церкви на севере Канзаса, где его мать была пастором, и через пять дней он вылетел в Ирак, оставив молодой жене самое ценное и любимое, что у него было, — серебристый «понтиак-гранд-ам» 2006 года.

— «Трали-вали, трали-вали, да, кстати, я твою машину разбила, трали-вали, трали-вали», — вспоминал он сейчас разговор с ней по телефону, когда он прибыл в Рустамию и позвонил ей сказать, что все благополучно. — Я дал ей договорить все ее «трали-вали». А потом: «Все это замечательно. Но нельзя ли вернуться к той части, где ты сказала, что разбила мою машину?»

И с тех пор, сказал он, все пошло наперекосяк.

— Она хотела, чтобы я ей чаще, чаще звонил, а ведь мы только-только сюда прибыли. Жизнь была сумасшедшая. Я звонил ей раз в неделю, но ей было мало. Сплошные слезы: «Ты мне почти не звонишь. А звонишь — я одна говорю. Я тебе безразлична. Ты меня не любишь». В общем, ерунда сплошная, — сказал он. — Ничего из этого не вышло.

Через четыре месяца после свадьбы он сумел аннулировать брак, оставивший ему несколько плохих воспоминаний и одно хорошее, от которого у него всю жизнь на глаза будут наворачиваться слезы: шафером на его свадьбе был Джеймс Харрелсон. Джеймс был первым, с кем Уайт подружился в Форт-Райли. Они жили в одной комнате, вместе ездили туда-сюда, вместе ходили на танцы и знакомились с девушками, и, когда Харрелсон сгорел, именно Уайта как лучшего друга попросили на поминальной службе произнести в его память «слово солдата». «Я вспоминаю его как друга и брата по оружию, который умер за то, что любил, — за нашу армию и Америку», — торжественно заявил он в доме молитвы, наполненном военными всевозможных званий, которые все смотрели на него и слушали его, и, пока говорил, он тоже не дрожал.

По его мнению, солдат, претендующий на титул «солдата месяца», должен иметь возможность поговорить о таких эпизодах. «Расскажи нам немного о себе», — предложили бы ему, а он в ответ не только сообщил бы, что он из тех солдат, которые дрожат лишь после всего, но и поделился бы воинскими истинами — что «от говна не застрахуешься» и что «паранойя — это неплохо. Потому что тебя могут шлепнуть в любой момент. Из-за паранойи ты боишься, а бояться — это неплохо, потому что ты всегда настороже».

В реальной жизни, однако, такие вещи сержантов не интересуют. «Как звучит седьмая фраза „Кредо солдата“?» — вот какие вопросы они, скорее всего, будут задавать, и он знал, что способен ответить без сучка и задоринки и что выиграет конкурс. Он был в этом уверен. Если его наконец допустят.

Сержант Мейз взял у Джея Марча свежевычищенную каску, поднес к носу и сделал глубокий вдох.

— «Тайд», — с удовлетворением определил он, секунду поразмыслив.

Он взял каску Суэйлза и показал на истрепавшийся ремешок, который нужно заменить, если Суэйлз хочет успешно пройти осмотр. Он проверил, в каком состоянии у Сэйлза магазины с патронами, и покачал головой.

— Тебе еще трудиться и трудиться, — сказал он, и Суэйлз не сомневался, что так оно и есть: сержант Мейз знал про то, как стать «солдатом месяца», все досконально.

Как взводный сержант Мейз выдвигал кандидатов от своего взвода, и все его солдаты видели, что он относится к задаче очень серьезно.

— Я не буду посылать кого попало, — сказал он. — Я ставлю себя на место рядового: хотел бы я, чтобы этот парень мной командовал? Воодушевляет он меня? Есть в нем огонь? Есть у него знания?

Марч и Суэйлз — вот по поводу кого на этот раз ответы были да, да, да и да, и теперь настало время дать им указания.

Как постучаться, прежде чем войти:

— Три раза. Громко. По-командирски.

Как, войдя, приблизиться к жюри:

— По прямой к столу и остановиться в трех метрах.

Затем:

— Отдать честь главному сержанту. Назвать себя, а потом сказать: «Такой-то к председателю комиссии, согласно распоряжению, прибыл»; и держать руку у каски, пока он тоже не отдаст тебе честь.

И:

— Девяносто процентов — уверенность в себе. Как ты подаешь себя комиссии. Вопросы-ответы — только составная часть.

Вопросы-ответы — чистый идиотизм на самом деле, сказал он, по крайней мере в исполнении этого жюри.

— Тут надо проверять лидерские качества. Не память.

Но это жюри делало упор на том, на чем делало, и поэтому он велел Марчу и Суэйлзу зубрить.

— Если их не допустят, я не знаю, это будет ужасно, — сказал он, но потом помягчел. — Я хочу, чтобы они выиграли, но, даже если они не выиграют, все равно они два лучших командира звеньев во всем батальоне.

— Никаких лишних движений, — наставлял он их.

— Головой не вертеть.

— Глаза смотрят ровно.

— Если на нос сядет муха, не смахивать.

Два дня до конкурса, и Айвен Диас, еще один из тридцати, говорит о своей первой неудачной попытке его выиграть:

— Когда я входил, нервничал жутко.

Это было в Форт-Райли незадолго перед отправкой в Ирак, и Диас тогда пытался представить себе, что его ждет: «Мы на целый день будем выезжать? Нас каждый день будут атаковать? Готов ли я, выдержу ли?»

А потом, 6 апреля, он был стрелком в «хамви», который вел Джей Каджимат, и, по его теперешним словам, «оказалось, что я готов».

Через десять месяцев после того дня у Диаса в ноге все еще сидели осколки, и по утрам он просыпался от тупой боли, которая напоминала ему о случившемся. «Мы тебя в два счета поставим в строй», — пообещал ему Козларич на поминальной церемонии по Каджимату, но на деле получилось далеко не в два счета. Первый месяц он не мог ходить, а в последующие месяцы у него были нелады по психологической части.

— Я нервный тогда был, — сказал он сейчас. — Нас все время обстреливали из минометов. Звуки — вот что больше всего доставало. Я не мог спать.

Он бодрствовал не один: бессонница была одной из причин, по которым Адам Шуман обратился за помощью в группу психологической поддержки. С бессонницей после гибели Джеймса Харрелсона сражался и сержант Мейз, увеличивая дозу амбиена. Диас, со своей стороны, пытался справиться с ней, используя то же средство, каким Джей Марч старался побороть дрожь в руках: силу воли. «Это будет и дальше происходить, деваться некуда, — сказал он себе однажды после очередного ракетного обстрела, который довел его до точки. — Ты должен стать бесстрашным».

— И я стал бесстрашным.

Бесстрашие в его случае выражалось в том, что он всегда выглядел каменно-спокойным. Из раненого солдата он перековал себя в командира звена, который никому не собирался давать повода считать определяющими для него те секунды 6 апреля — даже несмотря на то, что эти секунды наверняка станут определяющими для всей его жизни. Он редко говорил про 6 апреля, зная вместе с тем, что похороненным случившееся нельзя назвать. Скорее, оно обитало сейчас в пространстве между молчанием и сновидениями. Он помнил, как ехал в «хамви». Помнил, как увидел приближающуюся «скорую помощь», как услышал крик Джона Керби: «Стой!» Помнил, как повернул голову направо. Помнил вспышку. Помнил грохот. Помнил толчок. Помнил, как вывалился из турели и упал на спину. Помнил, как попытался побежать, глядя на ботинок, видя в нем дырку и думая, что ступню, наверное, оторвало. Помнил вопль Керби: «Огнетушитель!», помнил, как запрыгал на одной ноге в поисках огнетушителя. Помнил, как до него дошло, что в горящем «хамви» остался Джей Каджимат. Помнил все, что было той ночью, и все, что было потом, вплоть до настоящей минуты, когда он, солдат, который тогда был в нескольких дюймах от смерти, думал о том, что, если он хочет стать «солдатом месяца», ему надо оттереть с каски черные отметины, оставшиеся от того давнего взрыва.

Столько всего еще нужно сделать.

Вызубрить карточки, которые дал ему для подготовки другой солдат. Решить, что он будет говорить, когда сержанты потребуют, чтобы он рассказал свою биографию. Может быть, он сообщит, что помолвлен и собирается жениться. Может быть, сообщит, что у него недавно родился сын. Он знал, что про 6 апреля говорить не будет, потому что незачем, но, возможно, скажет, что кое-что узнал про себя с того времени, когда он сомневался в своей готовности.