Мистические истории. День Всех Душ - Уильям Фрайер Харви

теплого зимнего пальто, которое она отдала Агнес прошлой зимой.

Это значило, что служанка вышла из дома – несомненно, накануне вечером, потому что постель осталась нетронутой, равно как и принадлежности для мытья и туалета. Агнес, которая никогда не выходила за порог после наступления темноты, которая одинаково презирала и кинематограф, и радио и которую невозможно было убедить в том, что скромные, невинные развлечения являются необходимой частью жизни, – эта Агнес покинула свой кров поздним вечером и куда-то отправилась по снегу, оставив свою больную, беспомощную госпожу в одиночестве на верхнем этаже? Почему она ушла и куда? Планировала ли она свой таинственный ночной побег уже вечером, когда раздевала миссис Клейберн, исполняла ее указания, старалась устроить все так, чтобы ей было удобно? Или произошло нечто – загадочное и жуткое Нечто, к которому миссис Клейберн все еще искала ключ, – заставившее служанку спуститься вниз и ненастной ночью выйти на улицу? Может быть, внезапно заболел кто-то из мужчин, живших при гараже, шофер или садовник, и Агнес позвали на помощь? Да, это могло бы послужить объяснением… И все же очень многое оставалось необъясненным.

Со спальней Агнес соседствовала бельевая комната, далее находилась спальня горничной. Миссис Клейберн постучала в дверь. «Мэри!» Ответа не было, и она вошла. Внутри царил такой же безупречный порядок, как в комнате служанки, не было никаких признаков того, что здесь кто-то спал или менял одежду. Несомненно, обе женщины ушли вместе – но куда?

Холодное, не дающее ответов молчание дома давило на миссис Клейберн все больше и больше. Она никогда не думала, что дом велик, но теперь, в снежном зимнем свете, он казался необъятным, изобилующим зловещими уголками, куда страшно заглядывать.

За комнатой горничной находилась черная лестница. Это был самый короткий путь вниз, и каждый шаг миссис Клейберн отзывался все более сильной болью, однако она решила потихоньку вернуться назад, через весь коридор, и спуститься по парадной лестнице. Зачем ей это понадобилось, она не знала, но чувствовала почему-то, что сейчас лучше не рассуждать, а повиноваться своим инстинктам.

Ей не однажды случалось после полуночи обходить в одиночку нижний этаж, но так бывало, когда ее пугали какие-то непонятные шумы, а в этот раз источником угрозы стала неумолимая враждебная тишина, ощущение, что дом и при дневном свете хранит в себе ночные тайны и следит за хозяйкой так же, как она за ним; что, входя в эти пустые, чисто прибранные комнаты, она вторгается в незримое общество, от которого существам из плоти и крови лучше держаться подальше.

На широких дубовых ступенях, отполированных до блеска, было так скользко, что миссис Клейберн переступала с одной на другую потихоньку, цепляясь за перила. И пока она спускалась, вместе с нею спускалась тишина – все тяжелее, плотнее, непроницаемее. Казалось, тишина ощупывает ступени у нее за спиной, приноравливаясь к ее шагам. Эта тишина обладала свойством, какого Сара не замечала за другой, обычной тишиной. Та представляла собой просто отсутствие звуков, тонкую преграду между ухом и жизнью, приглушенно пульсирующей по ту сторону, а эта – непреодолимую субстанцию, заполнявшую весь мир и состоявшую из полной остановки всякой жизни и всякого движения.

Да, вот от чего ее бросало в дрожь: от ощущения, что у этой тишины нет предела, нет внешних границ, ничего, что лежало бы за нею. К тому времени Сара уже одолела лестницу и через холл ковыляла к гостиной. Она не сомневалась: то, что там находится, будет немо и неживо; но что это будет? Мертвые тела ее слуг, павших жертвой убийцы-маньяка? А если теперь ее очередь, если маньяк поджидает ее за тяжелыми гардинами в комнате, куда она собирается войти? Что ж, она должна это выяснить, должна встретить неведомую опасность лицом к лицу. Не потому, что она такая храбрая, – ибо мужество высочилось из нее до последней капли, – а потому, что любой исход лучше, чем оставаться запертой в заснеженном доме, не зная, одна ты тут или нет. «Я должна это выяснить, я должна это выяснить», – повторяла она про себя, как бессмысленный обрывок песенки.

Гостиную заливал холодный дневной свет. Ставни были не закрыты, гардины не задернуты. Миссис Клейберн осмотрелась. В комнате было пусто, стулья стояли на своих местах. Хозяйское кресло было пододвинуто к камину, в котором виднелась кучка остывшего пепла: перед своей злополучной прогулкой Сара грелась тут у огня. И даже пустая кофейная чашка оставалась на столике у кресла. Очевидно, после вчерашнего ланча слуги сюда не входили. Внезапно Саре стало понятно: остальной дом окажется таким же, как гостиная, – холодным, аккуратным и… пустым. Она не найдет здесь ничего – и никого. Обычных опасностей, поджидающих человека в безмолвных помещениях, она больше не боялась. Сомнений не было: она совершенно одна под крышей своего дома. Сара села, давая отдых больной лодыжке, и неспешно огляделась.

Предстояло обойти и другие комнаты, и Сара намеревалась осмотреть их все… зная, однако, наперед, что не найдет ответа на свой вопрос. Эта мысль родилась в ней, пожалуй, из-за особого характера тишины, которая ее окружала. В этой тишине не было ни малейшего разлома, ни даже тончайшей трещинки. В ней было холодное постоянство снега, по-прежнему размеренно падавшего за окном.

Миссис Клейберн не имела понятия, как долго просидела, прежде чем собраться с силами и продолжить обход. Боли в лодыжке она больше не ощущала, но помнила, что опираться всей тяжестью на эту ногу нельзя, и поэтому передвигалась очень медленно, хватаясь за все предметы мебели, какие попадались по пути. В нижнем этаже все ставни были открыты, все гардины раздвинуты, и ничто не помешало миссис Клейберн осмотреть сначала библиотеку, а потом утреннюю гостиную и столовую. Мебель всюду стояла на своих местах. В столовой стол красного дерева был накрыт к вчерашнему ужину, и в его темной поверхности отражался канделябр с потушенными свечами. Сара не принадлежала к тем женщинам, которые наедине с собой довольствуются яйцами в мешочек, сервированными на подносе; она всегда спускалась в столовую, чтобы насладиться тем, что она называла «цивилизованной трапезой».

Оставалось осмотреть помещения в задней части дома. Из столовой Сара направилась в буфетную и там тоже застала безупречный порядок. Открыла дверь и выглянула в коридор для слуг, где пол был застелен аккуратным линолеумом. Ее сопровождала глухая тишина; Сара по-прежнему ощущала ее близость и настороженное внимание, словно тишина была караульным, готовым наброситься на пленницу при попытке к бегству. Хромая, она добралась до кухни. Разумеется, там тоже царили порядок и безлюдье. Но Сара должна была