Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1972–1977 - Аркадий Стругацкий

4. Подначиваемый А. А. Мееровым, позвонил я нашей областной начальнице УОАП. Она очень любезно мне все рассказала по поводу конвенции, и было ясно, что ничего еще толком неясно. Пока твердо держится версия Стукалина, каковую он и подтвердил вновь в своем интервью «Журналисту» (нумер 6)[92]. Похоже, что все наши прежние труды идут коту под хвост — надо новые романы писать, чтобы подпасть под конвенцию. Зачем это начальству понадобилось — именно так трактовать понятие обратной силы — это, брат, уму непостижимо. В прошлом, по крайней мере, были Булгаков, Бабель, Симонов, Шолохов, а чего можно ожидать после 27 мая сего года? Правда, авторские права Бабеля и Булгакова истекли, но все равно — Аксёнов, Окуджава, лучшие вещи Бакланова, Бондарева, Гранина, Быкова и т. д. — все это коту под хвост. А впереди что? Эх, хорошие у них там головы, на болотах, да дуракам дадены. Наша начальница УОАП под конец сказала: «А вы бы спросили Горелик — она ваша большая поклонница и Аркадия хорошо знает, а уж больше чем она в конвенции никто не понимает…»

5. Я тут мучаюсь фурункулами <…> и с ужасом жду ремонта. Завтра вот уже привезут материалы. Ах и ой! Бог теперь, кажется, снова в Москве[93], так что жми-нажимай. Жду твоих писем.

Вот пока и все. Крепко жму ногу, твой [подпись]

P. S. Леночке и Машке огромные приветы и смачные поцелуи.

P. P. S. Да! Получил, наконец, деньги за 25-й том. Всего-то 940 рябчиков, а я-то надеялся, будет больше куска. Впрочем, и 940 деньги неплохие, и я, по крайней мере, на дороге таких никогда не видел.

Письмо Аркадия брату, 7 июля 1973, М. — Л.

Дорогой Борик.

1. Виделся с Жемайтисом и Белой. Подробно поговорили, пришли к выводу, что письмами тут не очень обойдешься, что надо писать к Беляеву и просить аудиенции, чтобы выяснить для них самих все до конца. В личном разговоре многое может стать понятнее. М. п. письмо благодарственное Беляеву я таки послал, но тут вот какая вещь: вдруг оказывается, что наши друзья перестали (не знаю уж, по каким причинам) доверять Авраменке, а ведь благодарственное письмо было послано по ее совету. Отпиши свое мнение на этот счет, и если ты — за, то я буду писать и проситься встретиться.

2. С мультяшкой произошли за эту неделю поразительные вещи. Ни с того ни с сего получается на Мультстудии письмо от Баскакова (первое в истории Мультстудии личное письмо от него), состоящее из двух строк: «Госкино считает тематически неприемлемым сценарий полнометражного мультфильма „Конец планеты негодяев“». Это сплошная загадка. Поскольку студия пришла в панику (у нее утвержден годовой план — 74 на 15 частей, а наш фильм составляет 6, т. е. у них около половины готового плана вылетело сразу), началась борьба. Пока Снесарев (ныне главред Мультстудии) снесся с главной редакцией Госкомитета. Выяснилось, что там почти ничего об этом неизвестно. И что Баскаков сам наверняка сценария не читал. Сам понимаешь, в таких обстоятельствах тем более хорошо бы побеседовать в Отделе культуры ЦК. Я было бросился к Косаревой, но меня отговорили: она слишком слаба для Баскакова.

3. Получен аванс за МиП, по 681 ряб на душу. Хочешь — привезу, хочешь, перешлю, хочешь подожду, пока приедешь.

4. По здравому размышлению я решил не раскрывать карт заранее и представить на суд Шлепянову и Метальникову просто нулевой вариант МиП’а. Пишу его. Нынче закончил 33-ю страницу, почти половину. Закончил сценой дрессировки робота, на очереди — прием гостей. М. п., решил я — это вытекает из складывающегося сюжета — опустить сцену с внуком, а все, что из нее следует, перевести в сцену первой встречи Гая с группой. Ты уж не обессудь. На мой взгляд, как оно получается, внук совершенно ни к чему, а то уж больно глупым выйдет наш прогрессор Лев Петрович. Полагая, что за июль или к второй декаде августа сценарий закончу, чаю представить его КАК ПЕРВЫЙ ВАРИАНТ на Студию. Или ты посоветуешь сначала прислать тебе? Отпиши.

5. Подписал договор с Детгизом. Там нам выплатят сейчас 25 % за десять страниц новой вещи, сиречь будущей сказки. Одно может тревожить, что срок представления — 1 января 74-го года (опять же), но, во-первых, я теперь уверен, что сценарий мы худо или хорошо сдадим гораздо раньше обусловленного срока (полагаю, как уж сказал, в августе), а во-вторых, поскольку план выпуска все равно 75-го года, можно будет рассчитывать на большие отсрочки под разными предлогами.

6. Еще забыл о мультяшке. Как я был мудаком, так и остался. Выяснилось: а) на 25 % не остановилось, а получил я еще 10 %, да почему-то тебе опустил послать. Значит, должен я тебе еще 140 ряб; б) никаких официальных совещаний по поводу нашего сценария не было и, соответственно, нет и никаких документов, опираясь на которые мы, в худшем случае, могли бы требовать выплаты остальной суммы. А там, что ни говори, остается 65 %. Но это еще надо будет проверить потщательнее. Есть хороший юрист на примете.

<…>

Вот пока все.

Я тут еще обязался для Нины Берковой отредактировать (в приватном порядке, разумеется) ее запись мемуаров про одного танкиста. Дел по горло.

Адке привет. Обнимаю, целую, твой Арк.

Не сердись за мультяшечные деньги, ей-пра, не помню, когда это было. И как.

БН, как и обещал, ответил на вопросы газеты «Советский шахтер». Ответы датированы 10 июля 1973 года.

Из архива. Ответы АБС газете «Советский шахтер»

ОТВЕТЫ «СОВЕТСКОМУ ШАХТЕРУ»

1. Начнем с того, что нам трудно согласиться с Вашими формулировками относительно сути тех направлений в мировой фантастике, которые представляют и возглавляют Лем и Брэдбери. В самом деле, разве Солярис не стал сейчас символом чуждости и возможной нечеловечности иного Разума? А с другой стороны, разве марсиане Брэдбери не кажутся нам иногда ближе, не вызывают больше сочувствия и симпатий, чем те представители человечества, с которыми их сталкивает автор? Нам представляется, что суть направлений, представленных Лемом и Брэдбери, совсем в ином. Лем — певец и глубокий исследователь мощи земной науки и технологии. Брэдбери же — в первую очередь — яростный, чрезвычайно эмоциональный и бескомпромиссный критик технологического прогресса в его мыслимых крайностях. Оба эти автора близки нам, каждый по-своему. Спокойный рационализм Лема, опирающийся на могучий фундамент поистине фантастической эрудиции. Мучительная, поражающая в самое сердце, тревога Брэдбери за судьбы лучшего, что создало человечество — за судьбы культуры, доброты, гуманности. Нам кажется, что предпочтение здесь так же невозможно, как выбор между мощной красотой сверхзвукового лайнера и щемящей прелестью Сикстинской мадонны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});