Возвращение с края ночи - Алексей Свиридов

Короткое, рахитично раздутое в области пузика туловище с узкими плечами и такими же узкими бедрами было обмотано в разных направлениях грязной полоской ткани с обмахрившимися краями. Другой одежды на туземце не было.

Тормознутый абориген Подумал, потом взял копье наперевес, не скрывая своих намерений и не торопясь, после чего вяло, анемично ткнул наконечником в сторону Сашки.

Убить его можно было в течение всех этих манипуляций раз десять. Но чего же его убивать? Все-таки у себя дома человек, в своем праве. Нет, нехорошо было его убивать. Даже бить и то душа не лежала.

Воронков просто перехватил пику под наконечником и дернул на себя с вывертом. Оказалось, что держался за палку абориген довольно крепко, но, пошатнувшись, выпустил ее без особого сопротивления. Взмахнул своими руками-плетьми, восстановил равновесие и посмотрел на предательские кисти с длинными пальцами. В них ничего не было, и это, казалось, немало удивило туземца.

Он оскалил желтые неровные зубы и, вылепливая губами преувеличенную артикуляцию, медленно трубно произнес:

— Э-у-ва-у-у!

Похоже, это был не боевой клич и не приветствие, а просто возглас удивления.

«А здорово он угорел в своей коптильне! — констатировал Сашка. — Как бы дуба не дал».

Джой закончил трескать мясо и подбежал, радостно виляя хвостом, что приводило в движение всю заднюю часть тела.

«Там есть еще! — передал он. — Там много!»

«А что? — возникла шкодливая мысль, — может, запастись провизией?»

Тем более что пахло весьма аппетитно.

Без труда отстранив стоящего все так же аборигена, Воронков наклонился и вошел в темноту коптильни. Что при этом думал туземец? Как он воспринимал происходящее?

Наверное, он впервые в жизни столкнулся со стремительной атакой человека-молнии. Ведь копье только что было в руках и вдруг исчезло. А тут опять! Он никак не мог прийти в себя.

Когда его оттолкнули, туземец снова потерял равновесие и медленно затоптался, всплескивая руками, в попытках его, равновесие, поймать. За сим занятием Воронков его и оставил.

Незваный гость — хуже татарина. Воронков ощущал даже не флюиды, а миазмы неудовольствия от тех, кто в темноте «термитника» встречал его. И этих кого-то, вероятно, таких же анемичных аборигенов, было много. Но даже их неоформленное неудовольствие воспринималось вялотекущим, тягучим, как смола.

В коптильне было темно, жарко и душно. Теперь уже нестерпимо пахло копченым мясом, так что запах даже утратил аппетитную составляющую. Пахло еще и пряным дымом.

Посреди коптильни мерцал накрытый каким-то дырчатым куполом костер, дававший неверный свет. Над ним было что-то вроде противня с тлеющими головешками, от которых поднимался дым к отверстию в верхней части конического сооружения. А в струе дыма подвешены на крючьях из расщепленных костей длинные широкие ломти мяса, закопченные уже до чрезмерной сухости.

В сумраке на стене Воронков заметил шевеление. Обернувшись, он увидел, что вся стена покрыта торчащими из нее брусьями, меж которых натянуты во много-много ярусов гамаки. Из плетеных гамаков торчали тощие колени, косматые головы с поблескивающими глазами, свешивались кисти костлявых рук. Стены, таким образом, были покрыты ровным слоем «паукообразных» аборигенов. И все эти стены шевелились в темноте.

Ощущение — премерзкое.

Воронков решительно подошел к гирляндам мяса.

Полосы были широкие — в полторы ладони и толщиной около двух сантиметров.

Ну, по крайней мере, предположение о каннибализме аборигенов можно было отмести с негодованием, ибо даже в самой толстой части любого из них не нашлось бы такого шмата мяса. Даже окорок туземца в копченом виде походил бы на высушенное цыплячье крылышко. Разве что кость потолще.

На кого же они тут охотятся? Видимо, зверюга, которую они в силах добыть, должна проявлять еще большую медлительность. Это уже и не тормоз, а ручник — стопанкер, выражаясь по-флотски!

Сашка снял с крюка один из ломтей.

«Ешь, хозяин! Вкусно!» — передал Джой.

Воронков осмотрел мясо не без сомнения. Какой еще у этих рахитичных метаболизм? Не отравиться бы. И как бы не стать вдруг таким же.

Но провизии в дорогу стоило припасти, так или иначе.

Воронков прикусил немного. Снаружи мясо было сухое, со сморщенными крупными волокнами, загнувшимися на срезе и отвердевшими. Но внутри оказалось довольно сочным, сладковатым и пряным. Только вовсе без соли.

Тем — временем один из аборигенов выпростался из гамака, рухнул вниз, на четвереньки, и сложился, растопырив острые суставы. Потом медленно поднялся и взял приставленное к стене такое же, как у Воронкова в руках, копье.

— А посолить не пробовали? — заметил ему Воронков.

Туземец стоял и смотрел мутным глазом.

— Сольцы, говорю, нету? — повторил свой вопрос Воронков, понимая, что пора уходить. — Натрий-хлор, белая смерть, андестенд?

Вялые они, конечно, до непотребства. Но как же их неожиданно много. А косить из автомата туземные орды вовсе не дело.

От атмосферы этой жилой коптильни разъедало глаза, и долго дышать дымом просто невозможно. Как они в этом угаре живут, бедолаги?

В этот момент из какой-то норы под ногами появилась голова еще одного аборигена. Он начал выкарабкиваться наружу, и за ним лез еще один. Нор в полу оказалось неожиданно много. Ими испещрен пол всей дальней части коптильни.

Дыры диаметром с ведро. Но тощие аборигены не боялись темноты и тесноты. Они выползали наружу как… как термиты?

— В следующий раз, при закладке следующей партии, я имею в виду, обязательно попробуйте мясо присолить. Солью. Можно не йодированной. Вкус будет куда лучше, да и перевяливать его не понадобится. Ну, пока… Спасибо за гостеприимство. Спасибо этому, как говорится, дому… — и с этими словами Воронков двинул на выход.

Здесь он столкнулся с давешним туземцем и вновь чуть не сбил его с ног. Похоже, находясь снаружи, тот еще больше одурел от свежего воздуха.

А там Сашку ждал сюрприз.

От всех «термитников» к нему приближались такие же, все на одно лицо, тощие, покачивающиеся медлительные фигуры.

Они вылезали и вылезали. Сплачивались в толпу и надвигались, опираясь на копья. Мутные глаза помаргивали и смотрели тупо и недобро.

— Всем привет! — с бесшабашностью кролика Бани сказал Сашка. — Пошли, Джой.

Обогнув коптильню, он столкнулся с еще одной группой туземцев, совершавших скрытный обход с тыла. Но для них, похоже, внезапное появление Воронкова стало большей неожиданностью, чем для него. Они медленно отшатнулись, сминая тесные ряды. Сашка не удержался и сделал им «козу».

— Пока, ребята! Больше гуляйте на воздухе. Освежает.

— О-о-гу-гу! — грозно провыло несколько голосов.

И колыхающаяся толпа двинулась следом, но вскоре отстала.

Воронков сам поначалу не заметил, что двинул в противоположную сторону той, откуда пришел. То есть, миновав «термитники», он продолжил свой меланхолический марш-бросок строго в первоначально выбранном направлении.

Джой забежал вперед и оглядывался, стараясь держаться так, чтобы Сашка был между ним и туземцами.

Воронков не осуждал его за эту тактику. Он и сам бы не отказался от того, чтобы его отделял от туземцев кто-то надежный.

Едва не поскользнувшись на чем-то попавшем под ногу, он увидел вдруг выложенную на манер брусчатки чешую… По-другому не скажешь. Это именно чешуя, разложенная, как для просушки. Каждая пятиугольная чешуйка размером с совковую лопату.

— Рыбка… — опешил Воронков, — была…

Однако пахло от чешуи хоть и отвратно, но никак не рыбой.

Пришлось обогнуть это преизрядное поле, зачем-то вымощенное столь замысловатым образом.

— Значит, мы охотимся на больших, чешуйчатых, тормознутых не пойми кого… — сделал Сашка глубокомысленный вывод.

Представился почему-то гигантский панголин, который, как и полагается муравьеду, приходит к псевдотермитникам полакомиться аборигенами. Засовывает туда свой язык, а местные тык, тык, тык в язык своими копьями. И панголин подыхает от горя.

Тоже версия. Не хуже и не лучше любой другой. Дурковатая, правда. Но так ведь и аборигены, как бы это помягче выразиться, явно не Архимеды.

Сашка оглянулся.

Толпа сгрудилась у своих термитников и колыхалась, колыхалась, колыхалась…

Подняв облачко пыли, Воронков воткнул копье в землю.

Шмат мяса он сунул в пакет с недобродетельной дивой и прикрутил к поясу. Не хотелось занимать руки.

Аборигены смотрели вслед, вяло покачиваясь.

— Надеюсь, я их не обидел, — сказал Воронков.

Ну их на фиг! Погонятся еще…

С этой мыслью Сашка прибавил ходу.

Джой трусил рядом, всем своим видом выражая солидарность с такой постановкой вопроса. Ему тут тоже не нравилось.

Но сюда (понять бы куда!!!) они, в буквальном смысле, из тумана вышли, что твой месяц, а отсюда-то как?