Факап - Михаил Харитонов

Лаксианский ключ задумался — впервые за всё время нашего знакомства. Я аж животом чувствовал, как он думает. А потом он понял, и я это тоже ощутил — что он понял.

И когда я дал ключу разрешение, лицо у Левина вдруг напряглось. Примерно как у человека, которому на плечи положили мешок с кирпичами. У нас в «трёшке» были такие упражнения на физподготовке. Кирпичи мало того что тяжёлые, так ещё и углами давят, больно, сука. А с ними нужно бежать на время, и это тоже не добавляет счастья.

Так вот, физиономия у него сделалась именно такая. Я даже испугался. А потом уже и очень сильно испугался. Потому что впечатление было, будто на него кладут мешок за мешком, и он сейчас под ними рухнет. Он в какой-то момент аж синий стал, я реально застремался, что вот сейчас будет ещё один труп на моей совести.

И вдруг лицо у него разгладилось. Совсем. И взгляд стал очень спокойным. Хотя нет, не спокойным. Счастливым. Нет, не счастливым. Умиротворённым. Это вроде как ближе, но не совсем то. Ну как же объяснить-то? А, вот. Как у человека, который что-то очень давно потерял, уже не рассчитывал найти и вдруг нашёл. Держит и чувствует, что без этого ему было плохо, а теперь всё в порядке. Как-то так, что-ли. Но вообще это так словами не расскажешь, это видеть надо.

Зато на экране ментоскопа всё замигало и стёрлось. И через пару секунд выскочило системное сообщение «Ошибка АА100F: потеря контака с сознанием пациента. Рекомендуется перезагрузка системы».

Тут-то до меня и дошло, как я лажанулся. Потому что я попросил лаксианский ключ снять все блокировки, какие есть в его сознании. Все, блин, какие есть. Включая подавление воли ментоскопом. И сейчас он грохнет ещё и этот шлем, а потом на меня кинется. Как иначе-то?

Ну естественно, я схватился за парализатор.

День 53

Уфф, холодно.

Чаша из пластыря всё-таки прогорела. Хорошо ещё я вовремя заметил. Потому что потушить горящий пиропатрон невозможно. Я и так жутко рисковал. Больше не хочу.

Вопрос обогрева я всё-таки решил. Частично. Разобрал тостер и вытащил из него нагревательные элементы. Они там слабенькие, но всё лучше, чем ничего. Закрепил их на раме и обклеил с обеих сторон пластырем. Запитал от трансформатора кофейного автомата, выставив по минимуму. Очень боялся, что перемкнёт. Нет, вроде не перемкнуло. Но греет так себе, с панелью никакого сравнения. Просто тёпленько.

Я эту штуку положил на стул, а сверху накидал тряпок, и теперь на всём этом сижу. Попа и ноги кое-как греет, а до рук и лица тёплый воздух доходит по минимуму. Можно было бы форсировать, но боюсь, что всё-таки перемкнёт. У меня технические познания на самом деле не очень. То есть матчасть я себе представляю — всякие там устройства, детали и их характеристики. Но это не совсем то, что мне сейчас нужно.

Ладно, как-нибудь перекантуюсь. Пока вроде пальцы шевелятся, и то хлеб. Хотя, конечно, решение временное, нужно что-то придумать.

Ну, продолжаю. Хотя нет, уже заканчиваю. Почти. Если, конечно, получится написать. Потому что момент очень уж стрёмный. Стрёмный и тёмный.

В общем, я схватился было за парализатор, но как-то растерялся. Потому что Левин не вскакивал, руками не махал, вообще ничего такого не делал. Он спокойно сидел и улыбался. Не скалился, не кривил губы — улыбался. По-доброму. Как счастливый человек, которому ровным счётом ничего не угрожает.

А потом он сказал — даже нет, выговорил, медленно так, будто слова на вкус пробовал:

— Не знаю, как у тебя это вышло, но… спасибо. Ты даже не представляешь, что ты сделал.

Я несколько оторопел. Потом спросил Левина, о чём это он.

— Понимаешь, — опять тем же манером, — ты снял все барьеры в моей психике. Вообще все. В том числе так называемые естественные.

— И чего? — только и нашёлся я. Наверное, вид у меня был не самый умный. Во всяком случае, Борька снова разулыбался.

— И теперь я свободен, — наконец, снизошёл он. — Скорее всего, я первый освобождённый. В этом тысячелетии, по крайней мере.

Я и не стал делать вид, что понимаю. Просто сел напротив. Не забывая про парализатор. Похоже, я ему что-то в голове повредил.

— Нет, — сказал Левин, как будто мои мысли видел. — Ты не нанёс мне никакого вреда. Наоборот. Ты не понимаешь.

— Почему это вдруг? — меня такое заявление как-то задело. — Объясни. Может, пойму.

Борис посмотрел на меня как-то странно. С сочувствием, что-ли. Нет, не так. С состраданием.

— Насколько я осознаю твои намерения, — говорить он стал быстрее, но так же ровно, — ты хотел убрать блоки, поставленные психокоррекцией. На самом деле блоки в сознании возможны потому, что само создание может ставить блоки. Оно это и делает. Постоянно. Начиная с воспоминаний о первых секундах жизни. И кончая, допустим, желаниями, которых мы боимся. Всё это блокируется. Поэтому наше сознание как бы разгорожено стенками. Эту систему стенок мы и называем нашим «я». Мы и есть наша тюрьма. А её фундамент — тот барьер, который отделяет душу от основы существования… — и тут он замолчал. Весомо так замолчал. Со значением. Дескать, дальше всё.

— И как это? — ничего умнее мне в голову не пришло.

Левин посмотрел на меня и тихо засмеялся.

— Это очень хорошо, — наконец, сказал он. — Это даже слишком хорошо. Так не бывает. Во всяком случае, здесь. Поэтому меня скоро здесь не будет. Оперирующий тэтан является причиной над жизнью. И на пути к развоплощению уничтожает постулированные им формы. Скоро я уйду туда, где их нет.

Что такое «тэтан», я не врубился, а вот насчёт «уйду» у меня были другие планы. Так что я не стал гадать, что да как, а включил парализатор.

То есть я так подумал, что я его включил. Вот только на Левина это не произвело ни малейшего впечатления. Как сидел, так и сидел.

И тут до меня дошло, что на самом деле ничего не сделал. Даже рукой не двинул. Не знаю, как так вышло. Но тут же мне стало ясно — что бы я не делал, будет то же самое. Мне покажется, что я делаю, а на самом деле ничего. Не знаю, как я это понял, но понял, что называется, очень определённо. Пузом, что называется, почуял. Как с лаксианским ключом. Только ещё яснее.

Я уж подумал — всё. Сейчас Борис встанет и уйдёт. Спокойненько так. Я ведь не могу и пальцем пошевелить. Но он сидел. Только устроился поудобнее.

— Ты не понял, — соизволил он, наконец. — Я не собираюсь убегать. Я просто перестану здесь быть. Когда завершится реинтеграция моих энграмм… — дальше он сказал что-то настолько заумное, чего я не смог не то что понять, а даже запомнить.

Но мне было важно не это. Пусть он стал внезапно крут, пожалуйста. Мне что, жалко? Мне нужна была вся имеющаяся у него информация по Надежде, Авроре, Сноубриджу, академику Улитнеру, а также по всем причастным к этой истории. Зря я, что-ли, всё это затеял?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});