Горячая купель - Петр Смычагин

Не выпуская большой Володиной руки из своих и, словно извиняясь, он говорил:

— Я давно хотел побеседовать с советским человеком... но... — Был он чем-то возбужден, суетливо переступал с ноги на ногу и, казалось, вот-вот скажет что-то очень важное.

— А разве у вас раньше не было такой возможности?

— К сожалению, господин лейтенант, или как это у вас? М... м... не было, — запинаясь, ответил он, повернулся в сторону, откуда послышался гул танков, и вдруг торопливо пошел к проволоке.

Перебравшись на ту сторону линии и глядя на приближающиеся танки, капитан зло проговорил:

— Что делают, подлецы! Что делают! Ведь можно было ехать по старому следу, так нет — они топчут новые участки хлеба!

— А кто позволяет им это делать, господин капитан?

— О, дорогой мой, в том-то и дело: кто позволяет! Я начальник штаба здешней батареи, а только смотрю на это и развожу руками...

Танки приближались.

— Господин лейтенант, — словно опомнившись, вернулся он к прежней теме, — можно ли мне приехать к вам когда-нибудь в другое, более удобное время?

Трудно было ответить на такой вопрос. Все произошло быстро, неожиданно и непонятно. Грохотало не успел разобраться в намерениях этого странного господина и не знал, что ответить.

— Пожалуйста, приезжайте, — сказал он, чувствуя, что дальше молчать неудобно.

Чарльз Верн вскочил в машину, круто развернул ее на шоссе и, поднимая радужные столбы брызг, помчался к Либедорфу.

Жизенский и Колесник осматривали собаку, оттащив ее к избушке. Когда подошел к ним лейтенант, они читали записку, извлеченную из потайного карманчика на ошейнике.

— Гляньте, товарищ лейтенант, как наш сержант стрельнул, — сказал Митя, указывая на рану в передней лопатке собаки. — Прямо мастер спорта!

Записка была совершенно безобидная. Попадись она любому из них на дороге, ее бы даже не прочитали до конца.

«Милый дядюшка, — говорилось в ней, — спасибо Вам за совет. Я устроился на работу. Об этом я уже сообщал. Ева тоже работает успешно. В следующий выходной она собирается к вам в гости. Когда же мне придется побывать у Вас, — не знаю.

О наших общих знакомых ничего не могу сообщить, потому что никого из них давно не видел. Ева слышала, что Ганс скоропостижно умер, а добрый дядюшка Карл очень болеет и, кажется, безнадежен. А без него развалится вся его семья, потому что дети непослушны и все ссорятся между собой. Хоть бы Вы приехали и помирили их.

С приветом Макс».

— Собаку закопайте, а если еще появится — не пропускать! — прокричал лейтенант сквозь грохот танков, выезжавших на дорогу и направляющихся в Либедорф. В открытых люках стояли вооруженные солдаты. Они нагловато улыбались, а сержант с переднего танка размахивал пистолетом и что-то кричал нашим.

— Сообщите об этом на все посты. Если появится собака с той стороны, постарайтесь проследить ее путь, насколько это будет возможно, — наказывал Грохотало, уходя.

10

К вечеру с северо-востока потянулись лохматые бурые тучи. Прохладный ветер загнал всех в дом, а когда ужинали, зашумел частый ровный дождь.

Володя лег спать раньше обычного и уснул, как убитый, но во втором часу ночи его разбудили сильные удары грома. Дождь, казалось, сплошным потоком лил на крышу и шумными ручьями падал с нее, шипя и плескаясь где-то внизу. Яркие полосы молний то и дело разрывали темноту, ослепляя глаза. Треск этот был так силен, что звенели стекла в окнах и вздрагивал весь дом.

Любуясь диким разгулом стихии, Володя выкурил одну за другой две сигареты и снова завалился спать. Раскаты грома быстро удалялись, дождь утихал, спалось в такую погоду особенно хорошо.

— Пожар! Пожар, товарищ лейтенант! — кричал в самое ухо Соловьев, сдернув одеяло и толкая в плечо.

В комнате было темно, только свет от лампочки со двора проникал в окно.

— Где? — спросил Грохотало.

— А вон, вон, смотрите! Отсюда хорошо видно!

Внизу в деревне, в том месте, где изгибалась речка и где стояла мельница Пельцмана, раскачивалось пламя, подгоняемое порывами ветра. Людей не было видно.

— Поднять всех по тревоге!

— Слушаюсь! — почему-то шепотом ответил Соловьев и, шлепая босыми ногами выбежал вон.

Лейтенант взглянул на часы: без четверти три. В нижнем этаже захлопали двери, забегали люди.

На посту у подъезда стоял Фролов. Это он заметил пожар, разбудил Соловьева и послал к начальнику заставы.

Дробный топот сапог огласил сонную улицу. Разбрызгивая лужи, солдаты бежали за лейтенантом. Дождь перестал. На небе между разрывами туч кое-где мелькали промытые крупные звезды.

На заставе остались только Фролов, связист и Чумаков, который должен был сообщить на все посты, что своевременной смены не будет.

Возле мельницы, когда к ней прибежали солдаты, бестолково суетились несколько человек. Двое метались И кричали возле распахнутых дверей, обвитых живой огненной каймой.

— Он погиб! Теперь он погиб! — охрипшим голосом повторял высокий худой немец с горбатым носом и бледными, как у мертвеца, губами.

— Кто погиб? — с тревогой спросил Земельный, подбегая к нему.

— Шеф! — выдохнул немец. — Мой шеф! Господин Пельцман...

Солдаты побежали вокруг мельницы, не зная, что делать, так как никакого пожарного инструмента не было. По улице спешили разбуженные жители с ведрами, лопатами, шлангами...

— Склад! — визгливо закричал кто-то — Хлеб!

Мельница и склад составляли одно здание, сложенное из камня. Порыв ветра выхватил из фронтона огромный язык пламени, и в ту же минуту подгоревшие стропила затрещали, заскрежетало железо креплений, и половина крыши над мельницей обрушилась. Сверху полетели раскаленные обломки шифера; в небо взметнулся столб искр и черного дыма; освобожденное пламя закипело с новой силой. По ветру, словно подвешенные на парашютах, плавно полетели яркие угли. Они неслись на юго-запад, в деревню, и оседали там между домами.

Некоторые из бегущих, очевидно, жители ближних домов, заметив эти искры, поворачивали назад. Старичок, трусивший впереди с коротким ломом в руках, с ужасом взглянув на искры, запрокинул голову и остановился, решая, бежать ли вперед или вернуться назад.

Таранчик в два прыжка подскочил к нему, выдернул у него из рук лом и быстро вернулся, набросившись на замок склада. Старичок словно обрадовался, что его освободили от тяжелой ноши, круто развернулся и с удивительной легкостью и проворством пустился назад.

Вложив короткий лом в серьгу замка, Таранчик пытался взломать его, но замок и петли были слишком крепки. Откуда-то вывернулся Земельный с огромной кувалдой. Он молча раздвинул толпившихся у дверей склада и, размахнувшись, ударил по замку. Сверкнули искры — замок слетел. Все, у кого не было пожарного инструмента, бросились в склад и стали выносить мешки с зерном и мукой.

Соловьев заскочил на штабель мешков, сбросил оттуда брезент, старый комбинезон, несколько пустых мешков и скатился по штабелю, разобранному сверху. Все сброшенное захватил в охапку Земельный, и они побежали к речке.

Земельный, Соловьев и Карпов, завернувшись в мешки, что достал Соловьев, окунулись в речной воде и быстро — в мельницу. Пожилой мужчина, подтянув шланг от водопровода из соседнего сада, упорно боролся с пламенем у входа в здание. Карпов взял у него шланг и передал Соловьеву, шагавшему сзади.

Соловьев сразу направил струю на спины товарищей и пошел за ними.

Спрашивая разрешение на эту операцию, Карпов уверял, что на все потребуется не более одной минуты. Но прошла минута, вторая... Волнение у Володи нарастало — хоть самому бросайся в пламя.

Подъехал Редер с двумя старенькими пожарными машинами и сокрушенно объяснил, что пожарную команду вызвать не удалось, потому что телефонная линия нарушена грозой.

Под ногами путался все тот же сухой высокий немец с безвольно опущенной губой и округленными глупыми глазами. Он, не переставая, скулил о «погибшем» шефе, ничего не делая для его спасения.

Машины поставили у реки, с двух сторон на верх горящей мельницы обрушились мощные струи воды.

Прошло три минуты — из мельницы никто не возвращался. Таранчик вытряхнул из мешка зерно, намочил мешок в подвернувшемся ведре с водой, обернул голову и потребовал, чтобы Жизенский сопровождал его струей из рукава пожарной машины.

В это время в дверях показалась чья-то завернутая в брезент полусогнутая спина с тлеющими пятнами. Это был Земельный. Он тащил вместе с Карповым под руки толстого Пельцмана, а Соловьев поливал их и себя водой из шланга.

Пельцмана подхватили и отнесли на траву, а солдаты снова бросились в речку и, окунувшись, срывали с себя обгоревшие лохмотья.

Вокруг пострадавшего собрался народ. Ему терли виски, опрыскивали водой лицо, но он не подавал признаков жизни. Таранчик, растолкав всех, разорвал на Пельцмане рубашку, обнажил ему грудь и встал над ним на колени.