Почему и нет? Часть вторая - Александр Головчук

  Судорожный всхлип вырвался из груди Грача. А потом он выдавил из себя первое слово, потом еще...

  - Ой там... Гонта й Зализняк... та гуляють... Лугом...

  Слова, потихоньку складываются в строки. И, размывая страшную кровавую маску на его лице, пробежали две дорожки из слез. Из тела стала уходить каменность. Плечи расслабились.

  Уже два усталых мужских голоса тихонько бормочут разбойничью песню.

  А потом еще что-то и еще.

  Иван Михайлович потихоньку помог своему другу подняться на ноги, жестом остановив меня, ринувшегося помочь, и отвел в сторону. Как можно подальше от того, что осталось от растерзанного тела врага.

  Усадил у дерева, прислонив побратима спиною к шершавой коре, и все говорил, говорил...

  Пел. И опять говорил. А потом Грач уснул.

  Так-то вот.

  Я понимал, что стал свидетелем финала какой-то трагедии, разыгравшейся давно и очень далеко отсюда. Видел лишь итог мести.

  Судя по всему, конюх был причиной гибели всей семьи Грача. Что там и как было - не знаю, да и не стремлюсь узнать, но ясно, что было очень жестоко и страшно. Детская психика пластична, тогда как-то выдержала, а вот сейчас, повторно остро пережив все, что было в прошлом, Грач сам едва не ушел за кромку.

  А ведь он солдат, столько всего повидал на своем веку.

  Не приведи Господи пройти через такое.

  Мудрые говорят. Свершая месть, копай две могилы. Вторю - себе. Если к этому готов - тогда мсти, если нет, даже не пробуй.

  Иван Михайлович медленно и устало подошел ко мне и присел рядом.

  - Все добре будет. Ванька - крепкий. Он и раньше, малым, так каменел, а мы его к лошадям отнесем, и ничего... Только молчал потом долго. Так и привык молчать.

  Моя бровь полезла вверх. Научился-таки у графа Васильева выражать удивление и заинтересованность одним жестом.

  Фельдфебель усмехнулся, поняв, что проговорился.

  - Верно, угадал ты, Сергей Александрович. Я тоже в той ватаге был. Меня не повесили как всех моих побратимов. Долю более лютую готовили, для того и отправили в Петербург с конвоем. А я сбег дорогой. Дедовову фамилию взял, по матери. Да ушел за кордон. После вернулся. Долг на мне был. За сына человека, что мне помог, ушел в солдаты. Сохранил парня от рекрутчины, да и укрылся заодно. В полку уже после и Ваньку встретил. С тех пор с ним вместе по многим дорогам прошагали.

  Хочешь знать, как прежде прозывался? Желаешь - скажу... Розыскной лист так и лежит на меня, бессрочный он. На живого или мертвого.

  - Нет, Иван Михайлович. То твоя тайна, да Грача. Только ваша. Вот пусть ею и остается. Не мне вас судить. Со своими бы тайнами расхлебаться.

  Как сам-то? Гляжу худо у тебя с головой. Подташнивает?

  - Есть маленько. Так что тебе с Гаврилой доведется без нас прибираться, а я с Ванькой посижу. Трудно ему сейчас.

  Рассчитался-таки за крест, что этот нелюд на спине у него малого вырезал. Сколь лет искал...

  Выродок лютый, тогда многим православным спину крестом резал, как глумился. Вурдалак...

  Ты, это...

  Гаврила ногу раненую зашиб, так что основная работа на тебя придется. Худые мы нынче с Ванькой солдаты, не обессудь...

  Нам надо несколько дней в лесу отсидеться. Незачем людям нас таких сейчас видеть.

  Что ж. Раньше начнешь, раньше закончишь. Пошел я покойников таскать. В болоте их не сыщет никто и никогда. В трясину канули и тела и оружие и все снаряжение.

  Провозились мы с Гаврилой изрядно, захватили и остаток ночи, и кусок утра. Снова пошел дождь, притихший было вчера днем. В мокром лесу было неуютно, холодно и мерзко, но нам жизненно необходимо было отсидеться пару дней.

  С погодой, несмотря на то что она отвратительная, повезло. В такую пору по лесу мало кто шастает.

  Укрытие мы нашли в какой-то старой хижине непонятного назначения. Может пастухи поставили, может охотники. Очаг есть, да половина крыши сохранилась. Хоть на голову не капало и ладно.

  Грач был несколько мрачнее обычного и больше времени проводил среди лошадей, мы его не трогали и он потихоньку вошел в норму. Иван Михайлович тоже отлежался, хотя верхом ему трястись пока рановато было. Поэтому, на третий день, как покидали хижину, мы несколько сменили порядок движения. Я верхом шел в авангарде, Грач традиционно прикрывал с тыла, а фельдфебель занял позицию в коляске у тромблонов, как наша основная огневая сила. Так мы и проследовали в сторону Горок.

  Поскольку дорога стала уже малопроезжей, лошадь Перебыйниса подпрягли к упряжной паре в помощь. Так потихоньку, дав хорошенького круга, с заездом в уездный центр Городок мы направились наконец к моему дому в Горках.

  Зачем завернули в Городок?

  А в банк заехали. Традиция такая у меня образовалась, как подрался, так деньги падают. Вот уже полтора года как. Или больше?

  Ну да... Еще до переноса выходит. На Арене я тоже за бой деньги получал. Вот и сейчас...

  То ли наемники такие недотепистые пошли, что на дело при деньгах ходят, то ли что, но обыскивая атамана перед тем как отправить его в болото, Гаврила обнаружил вексель на три тысячи рублей серебром. А банк только в уезде и есть. Да и вообще наемники оказались небедными, по мелочам мы с них еще почти двести рублей затрофеили монетой и ассигнациями, да еще больше трехсот рублей нам пан Заремба завещал вместе со своим портмоне. Так что мы в прибыли.

  Кроме денег ничего не брали, все скинули в болото.

  Хотели туда и лошадей, да рука не поднялась. Хоть и понимали, лошади это - улика. Но мы все-таки нашли способ от них избавиться. Гаврила взял табунок и исчез на два дня, пока мы отсиживались в лесу.

  Вернувшись, заверил, что кони в том месте, куда он их отвел, просто исчезнут, разойдясь по дворам добрых людей. Коник в хозяйстве лишним не бывает. Тем более надурняк. А хуторов в лесу хватает. При этом улыбался как довольный кот. Ой, наверное не совсем безвозмездно ушли лошадки. Ну и правильно. Так надежнее.

  Вот и вышло насчет наших противников, что сгинули люди без следа и все.

  Долго ли коротко, но до Горок мы почти добрались. Уже к середине дня до моей усадьбы оставалось меньше пары верст. Мы уже предвкушали скорый отдых, хоть бдительность не теряли.

  Поскольку намечался торжественный въезд в мою вотчину, я занял место в коляске, как положено барину, а окрепший к тому времени фельдфебель оказался на своем законном месте во главе кавалькады.

  Иван Михайлович поскакал вперед, чтобы предупредить мужиков о прибытии барина, а мы потихоньку двигались вслед.

  Но что это?

  Фельдфебель галопом несется обратно к нам.

  Что там? Ох, сердце не на месте. Что кричит-то?

  Наконец различил.

  - Сергей Александрович! Имение спалили!!!

  Вот и приехал домой пожить...

  Въезд в Горки торжественным не получился. Какое уж тут...

  На месте барской усадьбы - пепелище. Славно пылал дом, одни закопченные стены и остались. Тянуло гарью.

  - Когда? Кто? - Гаврила смотрел на Тимоху сверху вниз, поскольку тот стоял перед нами на коленях, опустив повинную полову.

  Мужики толпились невдалеке, все без шапок, шмыгали носами и отводили глаза. Баб и детей не видать вовсе.

  Я полностью отдал инициативу в разговоре управляющему, которого селяне боялись и уважали куда больше чем природного барина. Сумел себя правильно поставить скомороший сын, хоть и наведывался в Горки всего несколько раз. Гаврила полностью перебрал на себя заботу о моем имуществе. Мне же за службою недосуг выходило и приехать.

  Не дожидаясь ответа, Гаврила двинулся к мужикам. Сверлил глазами их лица, проходя вдоль толпы.

  Во! Хроника. Черчилль проходит перед строем русских солдат.

  Как сцену ставит, зараза! Где моя кинокамера? Зашугает мне народ напрочь. Вот... Талант, одним словом.

  Мужики не выдерживают давящего взгляда и сами валятся на колени в грязь. Эх ты, Русь рабская...

  Но Гаврила лучше меня разбирается, что и как делать. Это его время.

  - Ну?

  - Так это... Дык не пускали нас... Тушить не давали... Да мы бы... Виноваты...- загомонили мужики.

  - Вот! Виноваты! Барин вас от оброка освободил сей год, радеет за вас, сирых, как за детей собственных. Эх, мужики...- последие слова уже не зло-обличительные, а сожалеющие.

  - Как же вы разор такой допустили?

  Стоят понурившись.

  - Встаньте, мужики. - Мне стало жаль этих людей, я видел, что они и сами сокрушаются о случившемся. Потому решил вступиться.

  - Я вас не виню. Пока...

  Тимоха, возьми с собой еще двоих, коли надо и еще кого, кто боле всех видел, да пошли в избу. Незачем под дождем стоять. Виновен миръ или нет, мы сейчас рассудим. Ступайте, мужики. Что надо вам староста после поведает. Ступайте...