Море играет со смертью - Влада Ольховская

для нынешней жары, однако женщину все устраивало. Из-под платка выбивались покрашенные в блонд волосы, подчеркивавшие насыщенный карий цвет глаз. Краска была, несомненно, дешевой.

Выяснилось, что только эта женщина во всем поселке и говорит по-русски, а значит, плакат тоже подготовила она. Но о плакате Полина упоминать пока не стала, чтобы не напомнить местным об их вражде с обитателями отеля.

Оказалось, что женщину зовут Лайла. Полина ни на секунду не усомнилась, что жительнице поселка родители дали другое имя. Дело тут было даже не в том, что Лайла говорила без малейшего акцента и определенно появилась на свет далеко от этих земель. Просто самостоятельно выбранное имя часто произносят с нажимом, скрытым вызовом, застывшим где-то в подсознании. Имя символизировало перемены, новую жизнь, которая должна была стать счастливой, но почему-то не стала.

Полицейские сказали, что оформление документов может затянуться. Лайла пригласила Полину к себе – без особого радушия, просто понимая, что так нужно. Этого от нее ждала Полина, у которой от жары кружилась голова, и местные, верные древним традициям гостеприимства. Собственные желания Лайлы на этом фоне имели куда меньшее значение, но она, похоже, к такому привыкла.

Домик у нее оказался небольшой и небогатый, но окруженный прекрасным цветущим садом. Полина устроилась у окна, из которого сквозь облака желтых цветов открывался вид на далекое море. Здесь она и застыла, осторожно ощупывая повязку, пока Лайла возилась с чем-то за рабочим столом.

– Зря ты в больницу не поехала, – бросила хозяйка дома через плечо. – Может, сотрясение какое?

Лайла слишком хорошо знала язык, чтобы забыть о правилах вежливого обращения. Полина не сомневалась, что это была не оговорка, а вызов, намек на то, что здесь гостье не очень-то рады. Если бы она возмутилась или тоже сразу перешла на «ты» с женщиной, которая очевидно старше, это дало бы Лайле повод вышвырнуть ее вон без малейшего стыда перед соседями.

Но уходить Полине пока не хотелось, поэтому она готова была приноровиться к любым правилам игры.

– Нет, все в порядке. Со мной в жизни случалось всякое, и сотрясение мозга тоже было. Это сейчас не оно, так, мелочи.

– Зачем ты сюда вообще ехала? Ты же из отеля? А ты из отеля – я знаю их машины.

– Куда тут еще ехать? До города далеко, если нужно отвлечься, только поселок и остается. Я не туристка, я в команде психологов, мы сейчас работаем с пострадавшими.

Эта новость чуть смягчила Лайлу: видно, в свои враги она записала лишь тех, кто развлекался на месте трагедии, и тех, кто зарабатывал на этом деньги.

– Ты голодная? Чай будешь? – спросила она.

– От чая точно не откажусь.

Лайла поставила перед ней тарелку с лепешкой – один из бесчисленного множества здешних видов выпечки, названия которых Полина даже не бралась запомнить. Лепешка была румяной, аппетитно блестящей от сливочного масла. Под слоем тонкого теста обнаружилась начинка из фарша, перемолотого с зеленью.

К лепешке хозяйка дома подала чай в изящно изогнутом стеклянном стакане. От чая чуть заметно пахло яблоками. Себе Лайла наполнила такой же стакан и уселась с ним напротив Полины.

Хозяйка дома слегка расслабилась, но не до конца, она была не из болтливых. Чтобы добиться от нее по-настоящему ценной информации, Полине придется сначала расположить ее к себе. Да и вообще любопытно, как эта женщина оказалась в такой глуши.

– Вы ведь не местная, правда? – спросила Полина. – Как вышло, что вы здесь поселились?

Лайла могла и не отвечать, вопрос вроде как слишком личный. Но если она сторонилась туристов, вряд ли у нее тут было много собеседников, способных поговорить с ней на родном языке. Да и потом, люди любят обсуждать собственную участь – в большинстве случаев.

Вот и Лайла после недолгой паузы признала:

– Я в Турции уже давно – больше двадцати лет.

– В этой деревне? – поразилась Полина.

– Нет, в этой деревне недавно… Сюда я переехала меньше двух лет назад.

Как и следовало ожидать, родилась Лайла, отказавшаяся упоминать свое настоящее имя, очень далеко от турецких берегов и долгое время не могла даже предположить, что однажды окажется здесь.

В первые годы ее жизнь развивалась типично, как у всех, кого она знала. Небогатые, но и далеко не маргинальные родители, детский сад, школа, институт. Первые свидания, осторожные мечты о будущем. Однокурсник, который ей очень нравился, а она нравилась ему. Это «нравится» вполне сошло за «я тебя люблю», потому что сравнить им обоим было не с чем. Робкое предложение пожениться, произнесенное дрожащим голосом в темноте. Кольца не было, конечно. Эту моду еще не задали.

– Я б сказала, что это была большая чистая любовь, пусть и щенячья… но не было там даже ее, – усмехнулась Лайла. – Помню, как обрадовалась сначала: ночью все кажется простым и романтичным. Но наступило утро, и я поняла, что мне дико страшно выходить замуж и из девочки-отличницы превращаться в чью-то жену.

Она сомневалась до последнего. Инстинктивно чувствовала, что не хочет, но разумом не находила причин оправдать себя. Жених был хороший, порядочный и перспективный. Его обожали ее родители и друзья. Ей было уже не восемнадцать, сколько она намерена тянуть? Она все-таки далеко не красавица, если начнет перебирать – вообще одна останется!

Лайла решила, что такую возможность упускать нельзя. Ей ведь было хорошо с ним, а любовь… Кто знает, есть ли она вообще? Не хотелось бы всю жизнь прождать чью-то иллюзию! Мало ли что в книжках пишут и в песнях поют… Драконов, вон, тоже выдумали, а где они?

Так что Лайла заставила себя дать согласие и держалась за него до конца. Было платье, которое мама сшила сама – из куска белой ткани, которую мамина подруга добыла где-то в Прибалтике, из новенькой кружевной шторы. «Не болтай глупостей, хорошее кружево, никто не поймет, что это занавеска!» Лайле показалось, что все поняли.

Первые годы брака получились неплохими. Все, конечно, двигалось к худшему, но жить было можно. Опять же, в ее мире не нашлось бы того, на что она смогла бы пожаловаться открыто и громко. Он пьет? Бьет тебя? Нет? Ну так чего ты ноешь? А что по дому не помогает, постоянно придирается – так он же мужик, кормилец, имеет право, тебе не понять! Цветов не дарит и комплиментов не говорит? Придумала тоже – ты не шестнадцатилетняя дурочка, должна видеть, что по-настоящему важно! Он принес не веник, который увянет через два дня, а великолепную баранью ногу. Цени. Готовь.

Все ключевые споры за свою