Наследство рода Болейн - Филиппа Грегори

— Возлюбленная, — быстро поправляю я. — Шлюха — грубое слово, очень грубое, ваша милость.

— Да? Возлюбленная? — Она поднимает брови.

— Если она станет его возлюбленной, вам не стоит обращать внимание.

— И королева Джейн так поступала?

— Именно так, ваша милость. Она не обращала внимания.

Она помолчала.

— А ее из-за этого не считали дурочкой?

— Она королева. А королевы не жалуются на мужей-королей.

— А что делала королева Анна?

Я ответила не сразу.

— Королева Анна ужасно сердилась, ссорилась с ним. — Как-то она увидала, как Джейн Сеймур уютно устроилась на коленях у короля, и не дай бог еще раз испытать громы и молнии, что обрушились на нас в тот день. — Король тоже на нее сильно рассердился. И…

— И?

— Сердить короля — очень опасно. Даже королеве.

На это нечего возразить, она уже поняла, что королевский двор — ловушка для доверчивых душ.

— А кто была его возлюбленная? Когда королева Анна с ним ссорилась.

На этот вопрос мне совсем не хочется отвечать.

— Король тогда ухаживал за Джейн Сеймур, она потом стала королевой.

Кивает. Я уже знаю — когда у нее на лице это упрямое и тупое выражение, она мучительно думает.

— А королева Екатерина Арагонская? Она тоже с ним ссорилась?

На это вопрос ответить легче.

— Она никогда ни на что не жаловалась. Всегда улыбалась королю, какие бы сплетни до нее ни доходили, чего бы она ни боялась. Всегда оставалась самой что ни на есть любезной женой и королевой.

— Но он все равно взял себе возлюбленную. Значит, какая разница. С такой королевой. Он же на ней по любви женился.

— Да.

— И его возлюбленная была леди Анна Болейн?

Кивок.

— Придворная дама? Ее собственная придворная дама?

Снова кивок. Логика у нее безупречная, в этом ей не откажешь.

— Значит, две королевы были раньше придворными дамами? Он с ними встретился в покоях королевы? Там их увидел?

— Это правда.

— Он с ними встретился на глазах королевы. Танцевал с ними в ее комнатах. Пригласил их увидеться потом.

— Да. — Что уж тут говорить.

Она смотрит туда, где Екатерина Говард скачет рядом с королем; поглядела, как он склоняется к ней, касается ее руки, притворяясь, будто хочет показать, как правильно держать поводья. Екатерина глядит на него, словно прикосновение короля приносит глубочайшее, почти непереносимое наслаждение. Поворачивается к нему, слегка прижимается, и мы обе слышим ее ласковый смешок.

— Примерно так?

Ну что тут скажешь!

— Ясно, — говорит королева. — Теперь понятно. И мудрая женщина ничего не говорит?

— Мудрая молчит. Тут ничем не поможешь, ваша милость.

Она склоняет голову, и, к своему удивлению, я замечаю слезу на щеке. Слезинка скатывается на луку седла, но затянутый в перчатку палец быстро стирает ее след.

— Да, — шепчет она, — тут ничем не поможешь.

Мы уже несколько дней как в Вестминстере, я живу в покоях королевы. Внезапно меня вызывают к моему знатному родичу, герцогу Норфолку. Отправляюсь к нему в полдень, перед обедом. Он мечется по комнате, совсем на себя не похож. Сразу понимаю — стряслась беда. Даже в комнату не вошла — застыла у стены, словно ошиблась дверью и попала в клетку со львами, которых король держит в Тауэре. Стою у двери и руку с дверной ручки не снимаю.

— Сэр?

— Слышала уже? Знаешь? Кромвеля пожаловали графством!

— Неужели?

— Говорю тебе! Граф Эссекс. Граф проклятого Эссекса! Что вы об этом думаете, мадам?

— Ничего, сэр.

— Надо понимать, брак совершился?

— Нет!

— Клянешься? Уверена? Должно быть, совершился. Наконец у него получилось, вот он и платит старому своднику. Чем еще Кромвель мог его порадовать?

— Уверена, что ничего такого не произошло. Не могло. Она так несчастна, знает, что он заглядывается на Екатерину, ужасно беспокоится. Даже со мной про это говорила.

— Но он награждает министра, который добыл для него королеву. Значит, доволен браком, значит, чем-то доволен. О чем-то узнал, из-за чего-то от нас отвернулся. Дал награду Кромвелю, а Кромвель добыл для него королеву.

— Клянусь, милорд, я от вас ничего не скрываю. Король почти каждую ночь к ней приходит, с тех пор как пост кончился, но дело не двигается. Простыни чистые, волосы аккуратно заплетены, за всю ночь даже чепчик не сбился. А днем королева плачет, когда уверена, что на нее никто не смотрит. Нет, не похожа она на любимую жену, ревет, как обиженная девчонка. Клянусь, она еще девственница.

— Тогда за что Кромвеля пожаловали графством? — чуть не с кулаками набросился на меня герцог.

— Наверно, есть какая другая причина.

— Какой еще быть причине? Кромвель одержал победу, добился союза с протестантами, они теперь заодно с королем против Франции и Испании, дело сделано, скреплено браком с этой девчонкой из Фландрии. Я на волосок от договора с королем Франции. Я посеял подозрения против Кромвеля, лорд Лиль убедил короля — Кромвель слишком благоволит реформаторам, прячет еретиков в Кале. Любимого проповедника Кромвеля обвинили в приверженности к ереси. И вот, когда все обвинения против Кромвеля уже готовы, он получает графство! Почему? За что его наградили?

— Милорд дядюшка, — я пожимаю плечами, — откуда мне знать?

— Это твоя работа — все знать! — орет он в ответ. — Тебя призвали ко двору, держат при дворе, одевают и кормят при дворе — изволь все знать и мне докладывать. Если тебе ничего не известно, зачем тебя тут держать? Зачем было тебя спасать, вытаскивать, отправлялась бы себе на плаху.

Во мне все холодеет от ужаса.

— Я знаю, что происходит в покоях королевы, — тихо бормочу я. — Но откуда мне знать, что творится в Тайном совете?

— Хочешь сказать, это я должен знать, я что-то упустил из виду?

Я только качаю головой, не в силах произнести ни слова.

— Откуда мне знать, что король думает, если он никому ничего не рассказывает и при этом вознаграждает того, кого последние три месяца каждый день публично унижал? Как можно понять, что происходит, если сначала Кромвеля винят за брак, хуже которого не бывает, а потом жалуют проклятым графством в трижды распроклятом Эссексе?

Я совсем вжалась в стену. Шелковистый гобелен постепенно отсыревает под моими вспотевшими ладонями.

— Как можно знать, что творится в голове у короля, если он теперь хитер, как лис, и безумен, словно мартовский заяц?

Молча качаю головой. Назвать короля безумцем — это ли не государственная измена? Я бы не осмелилась такое повторить даже здесь, в безопасности герцогских комнат.