Все твои совершенства - Колин Гувер

что наш брак под угрозой. Столкновение ведет к действию. Увиливание ведет к бездействию.

Последние несколько лет я увиливал, и мне очень жаль, что это так. В тот вечер, когда я солгал тебе, что не брал на руки Калеба, ты ушла в кабинет. И тогда мне впервые пришла в голову мысль, что нам, возможно, придется развестись. Она появилась не потому, что я несчастлив с тобой. А потому, что я почувствовал, что больше не делаю счастливой тебя. Я видел: мое присутствие угнетает тебя, заставляет уходить в себя все глубже и глубже. Я стал думать, откроются ли для тебя новые возможности, если я оставлю тебя. Может быть, если бы не твоя привязанность ко мне, ты бы когда-нибудь встретила мужчину, у которого уже есть дети. Ты могла бы полюбить его, стать мачехой его детям и вернуть в свою жизнь хоть какое-то подобие счастья.

Я сломался, Квинн. Именно тогда, сидя в гостиной. Именно тогда я понял, что больше не даю тебе счастья. Я стал одной из многих вещей, усугубляющих твои страдания. Наверное, это длилось уже давно, но я почему-то никак не мог об этом догадаться. И даже тогда я не сразу позволил себе поверить в это.

Я чувствовал, что подвел тебя. Но все равно я никогда бы не принял решение оставить тебя. Это я знал точно. Даже если бы я верил, что после моего ухода ты станешь счастливее, я слишком эгоистичен, чтобы пойти на это. Я знал, что со мной произойдет, если я оставлю тебя, и это меня пугало. Страх, что тебя не будет в моей жизни, пересиливал мое желание видеть тебя счастливой.

Думаю, именно поэтому я поступил так, как поступил. Потому что знал: мне никогда не хватит самоотверженности, чтобы оставить тебя. Я позволил себе сделать нечто совершенно не свойственное мне: если бы я почувствовал, что больше недостоин тебя, мне было бы легче убедить себя, что ты заслуживаешь лучшего.

Это так хреново.

Я даже не знаю, как до этого дошло. Оглядываясь на годы нашего брака, я не могу точно определить, когда именно моя любовь к тебе превратилась из того, чем ты дорожила, в то, что тебя тяготит.

Раньше я верил, что, если любишь достаточно сильно, эта любовь может выдержать все. Пока двое любят друг друга, ничто не может их разлучить.

Даже трагедия.

Но теперь я понимаю, что трагедия может разрушить даже то, что кажется незыблемым.

У тебя лучший певческий голос всех времен и народов, но болезнь горла кладет конец всей твоей карьере. Ты мог бы стать чемпионом мира по бегу, но травма спины все меняет. Ты самый умный профессор в Гарварде, но инсульт преждевременно отправляет тебя на пенсию. Ты любишь жену больше, чем кто-либо на свете, но мучительная битва с бесплодием превращает любовь между супругами в раздражение.

Но даже после многих лет трагедии, так измотавшей нас, я пока отказываюсь сдаваться.

Я лечу в Европу со шкатулкой, которую мы заперли в первую брачную ночь, и не знаю, к лучшему это или к худшему. Я не уверен, что широкий жест убедит тебя в том, что моя жизнь без тебя неполноценна. Но не могу прожить и дня, не попытавшись доказать тебе, насколько несущественны дети, когда речь заходит о судьбе моего будущего с тобой. Мне не нужны дети, Квинн. Мне нужна только ты. Не знаю, как доказать тебе это. Но все равно, доволен я своей жизнью или нет, это не значит, что ты довольна своей.

Когда я приеду в Европу, будет принято окончательное решение, и я уже чувствую, что не захочу соглашаться с ним. Если бы я мог до конца жизни избегать разговора с тобой, лишь бы ты не решилась открыть шкатулку, я бы так и сделал. Но вот тут-то мы и ошиблись. Мы перестали говорить обо всем том, о чем ни в коем случае нельзя молчать.

Я уже не знаю, что для нас лучше. Я хочу быть с тобой, но не хочу быть с тобой, если мое присутствие причиняет тебе столько страданий. С нашей первой брачной ночи, когда мы заперли шкатулку, между нами столь многое изменилось. Изменились обстоятельства. Мечты. Ожидания. Но самое главное, что между нами есть, никогда не менялось.

Мы многое в себе растеряли в нашем браке, но никогда не переставали любить друг друга. Это единственное, что устояло против всех моментов пятой категории. Теперь я понимаю, что иногда двое могут потерять надежду, желание или счастье, но потеря еще не значит, что они проиграли.

Мы еще не проиграли, Квинн.

И неважно, что произошло с тех пор, как мы заперли эту шкатулку, или что произойдет после того, как мы ее откроем, я обещаю все это время любить тебя.

Обещаю любить тебя, когда тебе больно, больше, чем когда ты счастлива.

Обещаю больше любить тебя в бедности, чем когда мы будем купаться в богатстве.

Обещаю больше любить тебя, когда ты плачешь, чем когда смеешься.

Обещаю больше любить тебя, когда ты больна, чем когда здорова.

Обещаю больше любить тебя, когда ты будешь меня ненавидеть, чем когда будешь любить.

Обещаю больше любить тебя бездетной, чем если бы ты была матерью.

И я обещаю… клянусь… что если ты решишь положить конец нашим отношениям, я буду любить тебя больше, когда ты выйдешь за дверь, чем в тот день, когда ты шла к алтарю.

Я надеюсь, что ты выберешь дорогу, которая принесет тебе больше всего счастья. Даже если этот выбор мне не понравится, я все равно всегда буду любить тебя. Не важно, останусь я частью твоей жизни или нет. Ты заслуживаешь счастья больше, чем кто-либо из живущих на земле. Я люблю тебя. Навсегда.

Грэм.

Я не знаю, как долго плакала, закончив читать последнее письмо.

Достаточно долго, чтобы у меня разболелась голова и заныл живот, и я извела половину упаковки бумажных салфеток. Я плачу так долго, что уже ничего не соображаю от горя. Грэм обнимает меня. Я не заметила, как он вошел в комнату, как опустился на колени на кровать, как притянул меня к своей груди.

Он ведь понятия не имеет, что я решила. Понятия не имеет, будут ли слова, которые вот-вот сорвутся с моих губ, утешительными или отвратительными. И все же он здесь, обнимает меня, когда я плачу, просто потому, что ему больно видеть мои слезы.

Я прижимаюсь губами к его груди, там, где сердце. Не знаю, проходит пять минут или полчаса, но я наконец достаточно успокаиваюсь, чтобы заговорить, отрываю голову от его груди и смотрю на него.

– Грэм, – шепчу я. – Сейчас я люблю тебя больше, чем когда-либо раньше.

Едва я произношу эти слова, из его глаз начинают капать слезы.

– Квинн, – говорит он, обхватывая ладонями мое лицо. – Квинн…

Это все, что он может произнести. Слезы мешают ему говорить. Он целует меня, и я целую его в ответ, вкладывая все свое существо в попытку компенсировать все поцелуи, в которых я ему отказала.

Я закрываю глаза и повторяю слова из его письма, которые глубже всего запали мне в душу.

«Мы еще не проиграли, Квинн».

Он прав. Да, может быть, мы наконец сдались одновременно, но это не значит, что мы не можем вернуть себе надежду. Я хочу бороться за него. Я хочу бороться за него так же отважно, как он боролся за меня.

– Прости меня, Квинн, – шепчет он мне в щеку. – За все.

Я качаю головой, не желая никаких извинений. Но я знаю, что он нуждается в моем прощении, поэтому прощаю.

– Я прощаю