Ермак. Революция. Книга девятая - Игорь Валериев

когда те закончили, и мы смогли двинуться дальше.

Наконец-то достигли нужной точки рынка, где, разложив на кошмах горки мелкой серебряной и медной монеты, сидели менялы, занимаясь разменом афганских рупий на бухарскую теньгу, хорезмскую таньгу или тибетскую тангку. Рядом с менялами должна была быть лавка, в которой нас ждут.

В этот момент я почувствовал толчок в спину. Развернувшись, готовясь отразить нападение, увидел всего лишь водоноса, который протягивал мне медную чашку с мутной водой.

— Су, су, су*, — произнёс он, выжидательно глядя мне в глаза.

Я похлопал рукой по небольшому бурдюку, который висел у меня на боку и отрицательно повертел головой.

* Су — вода.

Аллах его знает, где он набрал эту воду, лучше пить проверенную и самим кипяченную.

— Кирам ту бачигият, — пробормотал себе под нос водонос и двинулся дальше.

«Трахни своё детство, — перевел я про себя. — Оригинально».

Вслух же ничего не промычал, ограничившись дебильной улыбкой.

Если верить описанию, вот и необходимая нам лавка. Небольшие головы сахара подвешены к потолку, по сторонам лавки открытые ящики с различными сортами конфектов*, керосиновые лампы, куски материи, связки нагаек и различные мелкие железные изделия: замки, ножи, подковы, гвозди и прочая мелочь.

* Фрукты томятся в печи больше суток, в результате чего получается нечто среднее между сухофруктом, цукатом и фруктовой пастилой. Потом сверху вся вкуснотища посыпается сахаром, чтобы конфекты стали еще слаще.

На богатом ковре, поджав под себя ноги, важно сидит владелец лавки, судя по одежде, пуштун лет сорока-пятидесяти. Перед ним, как и перед многими другими торговцами, два небольших чайника с горячею водою и заваренным зеленым чаем. Как я уже успел убедиться, те, кто имеет такую возможность, для утоления жажды в течение дня употребляют неимоверное количество чашек зеленого кок-чая, особенно любимого торговцами.

Худайкули, передав повод от узды осла, направился к лавке.

— Ассаляму алейкум, — произнёс он, прикладывая правую руку к сердцу.

— Ва-алейкум ас-салям ва-рахмату-Ллахи ва-баракятух, — ответил купец и в знак приветствия погладил правою рукою свою густую бороду.

При этом зорко оглядел и меня, и Корнилова.

Худайкули садится на землю напротив купца и, получив от него чашку зеленого чая без сахара, сосредоточенно втягивает в себя горячую влагу.

Степенно, не торопясь, он начал разговор о стоимости товара, о новостях, о семейных делах, и лишь минут через двадцать покупает два аршина красного ситца или большую, фунтов в пять-шесть голову сахара, осмотрев которую, просит продать ему ещё десять таких же и хороший мешок под них. Это был пароль.

Купец замер и вновь внимательно осмотрел нашу троицу. Погладив бороду, развернулся вглубь лавки и что-то гортанно, быстро прокричал. Из-за занавеса появился молодой пуштун.

— Билал проводит вас ко мне домой. В лавке нет такого количества сахара, — произнес купец отзыв-пароль и взял в руки чашку с чаем.

При этом он внимательно смотрел на меня, а мне показалось, будто в его глазах мелькают цифры так же, как бежали строки на компьютере в фильме «Матрица». Судя по всему, наш связной пытался просчитать являюсь ли я тем самым посланцем Белого царя, которого ждут на Лойя Джирга. Признаюсь, я бы и сам усомнился, когда бы передо мной предстал бы такой посланник — дебил в обносках. Из образа я не выходил.

Минут через двадцать, пробившись сначала через рыночную толпу, мы оказались перед воротами большого дома, обнесенного высоким дувалом. Наш проводник, постучав, через несколько секунд, что-то тихо произнес и ворота приоткрылись. Пригласив жестом проходить, молодой пуштун вошел внутрь, за ним прошли и мы, вместе с нашими ослами.

Я непроизвольно перед входом проверил свои два метательных ножа на левом предплечье, и мысленно прикинул, как буду действовать, если внутри нас ждёт засада. Кроме двух ножей, на лодыжках у меня были две кобуры с револьверами Галана Тё-Тё. Десять выстрелов есть. Точнее, девять — десятый мой.

Открывшийся виду двор был большой и пустой, если не считать нашего проводника и ещё одного молодого пуштуна, который открыл ворота. Но мой взгляд сразу прикипел к черному, как смоль ахалтекинцу. Такого красивого жеребца я не видел никогда в жизни.

— Вижу Вам, генерал, понравился мой Асвад, — услышал я справа от себя на русском языке с небольшим акцентом.

Резко развернувшись на голос, я увидел сухощавого, среднего роста, богато одетого мужчину лет пятидесяти, который стоял в небольшой нише дувала. Весь его вид говорил о том, что он из тех, кто привык отдавать приказания и добиваться их исполнения.

— Кто, Вы? — задал я вопрос, распрямляя плечи и скидывая с себя, так надоевшую личину глухонемого дебила.

Сейчас бы, как в фильме «Свадьба в Малиновке» скинуть с себя солдатскую шинель, а под ней… Моя форма генерал-майора Свиты Е. И. В. со всеми орденами. К сожалению, чего нема, того нема. Под рваниной, только грязное и давно не мытое тело. Остается только этим телом показать военную выправку, тем более, незнакомец уже обозначил, что знает кто я такой.

— Тимофей Васильевич, можете называть меня Кубад-ханом. Двадцать лет назад мой отец Юсуф-Али-хан был миром Шугнана, а я миром Рушана. Но Афганскому эмиру Абдур-Рахман-хану не понравилось, что мой отец провозгласил себя вполне независимым правителем Шугнана, также не понравились и его переговоры с русским правительством о переходе этих горных провинций Памира под протекторат Российской империи. Он направил свои войска и после непродолжительной битвы, так как силы были несопоставимы, мой отец и вся семья оказались в плену. Об их дальнейшей судьбе мне ничего не известно, но предполагаю, что они давно мертвы. Я же в том бою был ранен, но смог спастись, благодаря преданности верных нашей семье аскеров. Я остался жив, но стал изгоем, так как правителем Шугнана и Рушана Абдур-Рахман-хан назначил генерала Гульзар-хана, который много бед принёс моему племени, — бывший мир или князь Рушана замолчал, а ноздри его орлиного носа затрепетали.

Было видно, что мужчина с трудом сдерживает свой гнев. И я его понимал. Перед этой «турпоездкой» изучил в штабе округа материалы по обстановке в той местности, где нам предстояло действовать.

Река Пяндж с 1895 года стала границей, за которой были Афганистан, Британская Индия и Китай. Сливаясь с Вахшем, Пяндж образует Амударью, и занимающий её бассейн Бадахшан, который не что иное, как древняя Верхняя Бактрия. Здесь когда-то проходил Великий Шёлковый путь, сменяли друг друга бактрийцы, иранцы, греки, арабы, кочевники, и разве что в шестнадцатом веке этот край ненадолго выбился из истории Средней Азии, оставшись за Тимуридами в их индийской вариации Великих моголов.

Но в горной части Бадахшана власть любых правителей равнины была условной. Здесь сохранилась древняя сеть мелких племенных княжеств-миров, из которых когда-то состояла вся Бактрия. Но если Чаганиан, Кабодиан или Шуман ещё при арабах успели привести к общему знаменателю, то горные Дарваз, Рушан, Шугнан и Вахан так и висели до середины XIX века над равниной орлиными гнёздами маленьких, но гордых и независимых княжеств.

В результате Большой игры между Британией и Россией за влияние и контроль над Средней Азией, в конце концов, добрались и до этих маленьких «монархий». Соединенное Королевство наступало с юга, из своих индийских владений, Россия давила с севера. До прямых военных столкновений не доходило, но с каждым десятилетием стороны подбирались все ближе друг к другу.

Англичане к 1892 году завоевали весь Каракорум, соседний с Памиром горный массив, и несколько раз неудачно пытались покорить Афганистан. Мы к этому времени установили протекторат над Хивинским ханством и Бухарским эмиратом. Земли Кокандского ханства и прикаспийские территории присоединили напрямую к Российской империи.

В результате Британия и Россия десятилетие назад решили не доводить противостояние до войны и договорились оставить Афганистан в качестве буферной страны между империями. Оставалось только согласовать границы. Для этого пришлось разделить народы с одинаковым культурным и ментальным бэкграундом, говорящих на одних языках.

Высокогорный Бадахшан не стал исключением, его по соглашению России и Британии разделили по реке Пяндж на почти равные части. Правобережные части Шугнана, Рушана и Вахана стали бекствами Бухарского эмирата, а левобережная часть