Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси - Луиза Вильморен

Удар, нанесенный ему, г-н Дювиль перенес как свою личную беду, но в еще большей степени — как горе любимого сына и жены. Им предстояло, узнав эту новость, упасть с таких высот! Сколько страданий суждено им было испытать от такого разочарования и от краха иллюзий. Зная, что сын ушел в мэрию деревни Вальронс, где во второй половине дня должна была состояться церемония гражданского брака, Дювиль поспешил туда и застал его именно там. Луи, увидев отца, понял по его лицу, что случилось что-то очень неприятное.

— Почему ты пришел? Что-нибудь случилось? — спросил он.

— Пойдем, надо поговорить, — ответил отец и без обиняков передал ему слово в слово то, что сказал ему г-н Зарагир.

— Нет, не может быть, — сказал Луи. — Не верю.

Было часов двенадцать, когда они вернулись домой. Уже в прихожей был слышен ритмичный шум щеток полотеров, работавших в гостиных. В доме пахло лавандой, мастикой и дымом от каминов, растопленных на первом этаже. Отец и сын поднялись на второй этаж и остановились у двери комнаты невесты в тот момент, когда ее брат с женой выходили из своей спальни.

— Тихо, тихо! — сказали они. — Она спит.

— Пора и проснуться, — ответил Луи Дювиль.

Он постучал в дверь один раз, два раза, подождал, еще раз постучал и вошел, а за ним вошел и его отец. Молодая чета нашла все это неприличным и удалилась, перешептываясь.

Постель не была разобрана. Открытые шкатулки стояли на туалетном столике. Увидев обручальное кольцо, Луи не удержался и сказал:

— Смотри, смотри! Значит, правда? Какая несправедливость, какая жесткость. Ведь я любил ее и до сих пор люблю. Во всем виноват он и только он. Если бы он дал мне возможность встретиться с ней, я наверняка сумел бы ее убедить. Что бы он ни говорил, я уверен, что она меня любила.

Помолчав, он добавил:

— Я отомщу ему, если мне представится возможность.

Г-н Дювиль отнес эти последние слова за счет досады, отчаяния и всех тех эмоций, которые сын, естественно, испытывал и посоветовал ему не оставаться в Вальронсе.

— Поезжай в Париж. С матерью я поговорю. А здесь ты будешь переживать, здесь тебе будет плохо во всех отношениях. Все будет тебя угнетать и ранить.

— Какое оскорбление! На что это похоже? Можно ли еще больше унизить человека?

— Любовное горе всегда унижает. Даже отвергнутые и брошенные вещи вызывают жалость, а уж что говорить о людях.

Луи обнял отца.

— Ты добрый и поэтому жалеешь меня. Да, жалей, но не показывай этого и пусть никто не напоминает мне об этом деле. Ты прав, я уезжаю. До свидания.

И он вышел.

Г-н Дювиль собрал шкатулки и отнес их жене.

— Приготовься как следует поплакать. Даже я с трудом сдерживаю слезы, — начал он.

Она прервала его:

— Что это ты принес?

— Драгоценности. Убери те, что купил Луи, и пусть он их больше не видит. Остальные мы отправим туда, откуда они прибыли. Помолвка разорвана. Надо отменять свадьбу, и сегодня вечером двери нашего дома будут закрыты.

— Отменять свадьбу? Ты с ума сошел? Ты требуешь невозможного!

— Помолвка разорвана, понимаешь?

— Где Луи? Сходи за ним.

— Луи в эту минуту едет в Париж.

— Луи уехал? Сбежал? Какой ужас! Это катастрофа! А бедная невеста? Она уже вернула тебе драгоценности? Где она? Что говорит? Отвечай же, видишь, я задыхаюсь.

Г-же Дювиль даже и в голову не могло прийти, что ее сына бросили. Муж усадил ее.

— Виновник разрыва не он, а она.

— Она? Как так? Ну-ка рассказывай, не тяни.

И он рассказал, как все произошло.

Г-жа Дювиль выслушала мужа не прерывая. Потом отчаяние вырвалось громким рыданием. Она проклинала неверную невесту, ее семью и г-на Зарагира. Заламывая руки, ока плакала и причитала:

— Бедный мой Луи! Он был так счастлив! Нет, нет, это слишком! А его карьера? Будущее? О, бедный, бедный Луи. Все было так прекрасно! — повторяла она сквозь рыдания. Выгони немедленно всех этих людей!

Г-н Дювиль дал ей выплакать все ее отчаяние. Он переживал не меньше ее и тоже не находил себе места от горя.

Семейство невесты, на которое было жалко смотреть, проводили на вокзал, и оно отправилось восвояси.

Супруги Дювиль разослали гостям телеграммы и послания, отменяющие церемонию в церкви, известили поставщиков об отмене заказов, а когда вечером в Вальронс приехали несколько человек, которых не удалось предупредить, их встретил на крыльце Фано и сообщил, что свадьбы не будет и что в гостинице Сен-Пепен для них приготовлен ужин.

Поздно вечером Зарагир и невеста вышли из машины перед гостиницей в Мантоне. Смелость их поступка еще больше сблизила их. Нельзя сказать, чтобы они были так уж счастливы, но они надеялись, что время смягчит воспоминание о психологической катастрофе, которую вызвал их отъезд.

Событие это наделало много шума в округе. Все друзья Дювилей разделили их разочарование. Никто не высказался одобрительно о поступке беглецов. А полковник долго мучился угрызениями совести и никак не мог себе простить, что это именно он по простоте душевной привез племянницу в Вальронс, и очень сердился на нее за ее столь скандальное поведение. Он выждал некоторое время, прежде чем осмелился нанести чете Дювилей визит с извинениями и соболезнованиями. Г-жа Дювиль забросала его упреками, и он мужественно выслушал их. Она говорила:

— Когда счастье, казалось, вошло в дом и вдруг ускользает, невозможно прийти в себя! Зачем ты привез к нам эту чертовку?

— Я не знал, что она такая…

— Тогда почему она жила у тебя?

— Она вдова моего племянника. Больше ничего сказать не могу. Но ведь вы хорошо знали вашего друга Зарагира…

— Удивляют чаще всего именно те люди, которых хорошо знаешь, — заметил г-н Дювиль. — Что сделано, то сделано. Постараемся забыть. Давайте будем думать только о будущем.

Пока они так рассуждали, невеста Луи Дюваля, превратившаяся в госпожу Зарагир, плыла в Южную Америку в объятиях мужа. «Давай будем думать только о будущем» — именно таковы были слова, которые сказал г-н Зарагир жене, поднимаясь на борт корабля, которому предстояло увезти далеко-далеко парочку влюбленных. Он не говорил ей о своих сожалениях. Оглядываться назад он не хотел, потому что сожалел о доме в Вальронсе, о семье Дювилей и о долгой дружбе, навсегда потерянной. Теперь у него на всем свете остался один-единственный близкий человек — его жена. Понимая это, он грустил и хотел, чтобы эта грусть как можно скорее развеялась.

Через месяц Луи Дювиль вернулся к родителям, и жизнь в Вальронсе вернулась в прежнее русло.

II

По роду своей деятельности г-н Зарагир должен был часто выезжать, причем иногда в такие дебри, куда брать с собой жену никак не мог. По приезде в Южную Америку они обосновались в городе на берегу моря, в особняке, похожем на пряничный домик и стоящем на широкой набережной. Жена была в восторге и заявила, что больше ей ничего не нужно и она не хочет больше никого видеть. Г-н Зарагир был этому рад. Он помнил, как она бросила Луи Дювиля, и хотя выигравшей стороной оказался он сам, полного доверия к ней у него не было, и он считал ее вполне способной на измену. Как-то накануне одной из своих поездок он предложил ей съездить за город, где у него был домик в колониальном стиле, купленный им лет двадцать назад и обустроенный в соответствии с художественными традициями той страны. Эта вилла, называвшаяся «Тижу», г-же Зарагир сразу понравилась.

— Хочу жить здесь и только здесь, — сказала она. — Здесь у меня ощущение, что я нахожусь дома, это мой дом.

Стены прихожей и столовой были облицованы плиткой из белого фаянса с синими рисунками, представляющие собой то повторяющийся орнамент, изображение морских сцен или обширных пейзажей. В гостиных стены были побелены известкой. Ряды свечей в серебряных бра освещали там картины голландских мастеров и зеркала в широких рамах черного дерева. На окнах висели двойные шторы из белого муслина и бледно-голубой муаровой ткани наподобие той, какой были обиты стулья из черного палисандрового дерева.

Большая часть вещей в Тижу была из серебра, даже ванны и тазики, в которых росли олеандры, лимонные деревья и еще какие-то вьющиеся вокруг бамбуковых подпорок растения. В центре гостиной круглый диван, обитый плюшем с восточным орнаментом, окружавший большую клумбу из колеусов и древовидных папоротников; все это напоминало знаменитые сады Монсеррата, близ Лиссабона. Для Зарагира растения всегда были чем-то диким. Он их называл «мои маленькие дикари», и самые редкие из них в Тижу являлись подарком г-на Дювиля. Вот почему г-н Зарагир не хотел после женитьбы жить в доме, где воспоминания о лучшем его друге постоянно тревожили бы его совесть. Когда он признался в этом жене, та только пожала плечами:

— Нельзя же вечно печалиться. Слава богу, мы далеко от Вальронса.