Искатель, 2014 № 11 - Анатолий Королев

И тут блокиратор ожил. Незаметный до сей поры индикатор — красный, в левом верхнем углу прибора — тревожно замигал. Все отпрянули, только Опер рассмеялся:

— Аккумулятор садится. Это ж портативная модель. Так что решай быстрее…

— Да уже решил все!.. — вскинулся Вик.

— А может, это?.. — неожиданно навалился на стол Мрачный. — Может, повременим? — И обернулся к Грому: — Шеф, ты б видел, как этот парень спецназовцев валил! Любо-дорого! Это ж оружие невиданной силы! Вик, будем содержать тебя в лучших условиях. Опер за этим приборчиком проследит, чтоб работал как часы. Подзарядит там, сделает, что нужно, и… В виде разовых акций, а?! Ну, хотя бы против наиболее опасных представителей тоталитарного витакс-режима!

Все молчали. И смотрели на Вика. Он буквально чувствовал физически, как перспектива обладания таким оружием кружит голову — Мрачному, Николе, Столбу. Даже Оперу!

Только Гром невозмутимо курил сигару.

— Как тебе такое предложение, вор? — спросил он так, будто речь шла о покупке новых туфель.

А Вик вспомнил автобусную остановку. Девчонок, падающих под дождем. Бар. Камеру с женщинами. Валерку Безменова по прозвищу Шестопер. Будь оно все проклято! Ведь мечтал же он стать художником, и быть может, еще станет им?..

— Клеть, — тихо и внятно сказал он.

— Так хоть на время! — застонал Мрачный. — С Залеским разобраться! Черные Бессмертные голову поднимают, говорят, собирают свои эскадроны. Если их сейчас не прижать, потом лиха хватим! Хотя бы самое горячее погасить, а потом уже!..

— Клеть, — без тени сомнения повторил Вик.

— Эх! — махнул в сердцах рукой Мрачный. — Такое бывает раз в сто лет, а вы…

— Отставить, Мрачный, — закрыл обсуждения Гром. — Человек сделал выбор, и я его уважаю. И человека, и выбор. Не каждый согласится быть постоянным проходом в преисподнюю. Я бы, например, не согласился. Опер, готовь аппаратуру…

— Да она у меня всегда готова, — улыбнулся специалист, похожий более на недоучившегося студента.

— Но ты расплатишься со мной витаксом, вор, — повернулся главарь к Вику.

— С удовольствием, — откликнулся тот. — Я даже знаю, где его взять.

35

В тот жуткий, незабываемый вечер Софья чуть не умерла. От страха, разочарования, обиды. Нет, больше всего, наверное, все-таки от страха.

Как все изменилось в один миг!

Залеский, это конопатое ничтожество — ведь только и умел, что жрать ветчину, каждый раз запинаясь при слове «хамон»! — вдруг стал совсем другим человеком. Жестким, как подметка, и опасным, как нож в рукаве. И голос стал другим, и фигура. Даже нос-пипка на широкой ряшке побелел, и от этого стало почему-то совсем жутко. Хотя казалось бы, куда уж больше…

А когда схватил он ее за плечи и поставил перед Виком! Думала — все, смерть пришла! У Витьки глаза такие были — с такими глазами убивают. Она знала. А этот подонок орал — что, высушишь нашу подружку, как осенний листочек?! Бедный, желтый листочек, что летит по воле холодного ветра, нигде не находя себе пристанища. Лишь хрустнет под каблуком равнодушного прохожего, спешащего по своим делам.

Но Витька не смог. Он никогда бы не смог ее убить. И его скрутили. Нет, как крутили ему руки, она не видела. Может, и не было такого, просто пошатнулся Вик, когда ворвался в комнату тот бугай со своим приборчиком. Качнулся, еле на ногах устоял. Значит, все-таки скрутили…

А руки — это ей. Грубо, сильно, так, что лопатки чуть не вывернулись. Эти мрачные отвратительные типы — засунули в ванную комнату, лучшего ничего придумать не смогли. Один — длинный, с рябым лицом, стоял рядом, взглядом раздевал. Еще бы чуть-чуть, и под юбку бы полез. Она уже нашарила сзади на полочке флакон с шампунем. Массивный, стеклянный. Попробовал бы, вмиг по головенке своей похотливой схлопотал — мало б не показалось…

В комнате бубнили: говорил в основном. Залеский, но иногда и Витькин голос прорывался. О чем говорят, не разобрать, и от этого снова стало жутко и пусто на душе. Захотелось немедленно, вот прямо сейчас оказаться где-нибудь далеко-далеко. Например, под теми растрепанными ветром пальмами. И чтоб рядом были Вик и Бас. Живые и невредимые…

Потом все ушли. И этот рябой, и Вика увели — все протопали через коридор. Заглянул только Залеский, усмехнулся:

— Поживешь пока здесь. Это ж твое любимое гнездышко, не так ли? И заруби на своем хорошеньком носике — никаких звонков, встреч, квартиру вообще не покидать вплоть до дальнейших моих распоряжений. Сидеть тихо, как мышь. И тогда, может быть, останешься живой. А будешь меня слушаться, станешь, быть может, еще и богатой. Чтоб скучно тебе не было да чтоб глупостей не наделала ненароком, оставляю Эдика. Нормальный парень. Только хвостом перед ним поменьше верти, не провоцируй…

С тем и ушел.

Софья выбралась в комнату. Комната стала чужой, холодной, и пахло в ней чужими людьми, а вот беда была ее собственной. Она прошла к бару — конька не было. Вообще ничего не было: ни конька, ни будущего, ни надежды.

— На вот, — протянул флягу Эдик, коренастый тип в полупальто.

Она приложилась к горлышку — какое-то ужасное пойло, но крепкое, и скоро стало все равно. Мир покачнулся и поплыл, и, чтоб удержаться в этом неверном, зыбком мире, она рухнула на диван — единственный островок обманчивой стабильности во всей этой дикой истории.

Прошло пять тягучих, одуряющих дней. Бесконечно тянулся шестой. Эдик, несмотря на бандитскую внешность, оказался действительно приличным молодым человеком. С разговорами не приставал, вообще не приставал. Сидел в кресле у окна, листал толстые спортивные журналы и бюллетени скачек. Звонил несколько раз на тотализатор, это Софья заметила, но интереса к женщине не проявлял.

Еду им приносили из ресторана, Эдик вежливо спрашивал, чего бы ей хотелось поесть. Софья вначале капризничала, делала немыслимые заказы. Потом надоело, отмахивалась — закажи, мол, что-нибудь на свой вкус. По ее же просьбе приносили коньяк. В первые дни пила сама, пила много, к вечеру становилась совершенно пьяной и падала лицом в подушку.

Охранник смотрел на все это равнодушно. Однако скоро пить одной стало невмоготу, и Софья пригласила Эдуарда. Тот вначале отнекивался: он, мол, на работе, нельзя. Но Софья уговорила. Не родился еще мужчина, которого она не смогла бы уговорить. За рюмкой коньяка поболтали «за жизнь». Не слишком откровенно, но это ведь только на первый раз. Потом отношения стали более простыми, человечными, что ли, как-то само собой наладилось общение. А еще чуть позже Софья стала ловить на себе уже совсем другие его взгляды.

Ох, уж природу таких вот взглядов она чувствовала позвоночником! А что, хоть какое-то разнообразие в тоскливых тюремных буднях…