Перелом (сборник) - Виктория Токарева

— Вы ему отец или отчим? — спросила она.

— Неродный, — вмешалась мать. — Его отец умер, из-за коровы.

— Забодала? — поразилась Тамара.

— Та ни. Мы ее продалы, вина купылы. Два ящика. Ну, вин и вмэр.

— А-а, — поняла Тамара. — Значит, из-за вина, а не из-за коровы.

— Какая разница, — недовольно вмешался Ленчик. — Нету человека, та и всэ.

— Значит, вырыли колодец. А дальше что?

— А дальше ребенок родился. Девочка. А Лидка ему каже: «Иди домой, я тобою не нуждаюсь». Петько прыйшов до нас. А я кажу: раз есть дытына, надо жить. Вин пойшов до Лидки. А она каже: «Ты поганый, иди з глаз». Он прыйшов до нас. Так вин ходыв туда-сюда, пока не уйшов в ряды Советской Армии. А дальше вы всэ знаете.

Почему Петько оказался в тюрьме, Тамара не поняла. Она собралась задать этот вопрос, но открылась дверь и вошел Ангел. Взяв стул, сел возле Тамары как ни в чем не бывало.

— А работа? — спросила Тамара.

— Я подумал: а как вы будете возвращаться, — ответил Ангел.

— А работа? — снова спросила Тамара.

Юра пожал бровями, развел руками, дескать, что поделаешь. Его лицо выражало искреннее сожаление в адрес прогулянного дня.

— Товарищу повторить? — спросил Ленчик.

— Повторить, — сказал Юра.

Ленчик повторил теми же самыми словами, с теми же паузами. Тамара поняла: он уже говорил это много раз, и выучил на память, и каждый раз одинаково высветлял свой образ неустанной заботой о пасынке. Но снова было неясно, каким образом Петько оказался в тюрьме.

— А что вы знаете о машине? — спросила Тамара.

— Та яка машина? Дэ та машина? — забеспокоилась мать. — Вин ее и не бачив в глаза. А теща каже: ты ее прогуляв. Отдай гроши за полмашины. А дэ гроши? Ну, вин ее погоняв.

— Топором? — спросила Тамара.

— Та вы идить, побачьте. Вона здорова, як лошадяра…

— А где она живет?

В избу вошла девочка, та самая, что бежала за машиной. Прижалась к Ленчику.

— А я их бачила, — сказала она.

Тамара поняла, что девочка — дочка Ленчика.

— Проводи до Лидки, — попросила мать. — Вона вам покаже.

Девочка покраснела от радости и пошла из избы. Тамара и Юра вышли следом.

— Ничего не поняла, — созналась Тамара.

— А чего тут не понимать? — удивился Юра. — Он никому не был нужен.

— Вы Петька повэрнэтэ до дому? — спросила девочка.

— А он тебе кто?

— Вин мий брат.

— Ты по нему Скучаешь?

— Вин зи мною балакал.

— Разговаривал, — перевел Юра и пошел к машине, ступая пружинисто, как баскетболист. В его походке была уверенность молодости и жизни, и показалось, что все как-то обойдется и в Тамариной жизни, и в жизни Петька.

Тамара была благодарна Юре за то, что он ее сопровождает. Как бы защищает. Отгораживает собой ото всего трамвая. Чувство, что тебя отгораживают, было забытым. Скульптор по сути являлся вторым сыном, притом — трудным и больным. И мать последнее время все забывала, впадала в детство. Так что получалось, она — одна с тремя детьми. А тут — кто-то идет впереди, открывает перед ней дверцу машины, переводит незнакомые слова. Тамара будто провалилась в свою молодость, когда не было невроза, а только бездна энергии, легкое тело и ожидание счастья каждую минуту.

* * *

Жену Петька звали Лидия. У нее были глазки маленькие и черные, как арбузные семечки. Фигура походила на цифру восемь: один кружок на другом. Нижний побольше.

Лидия стояла возле дома, подозрительно смотрела на приближающуюся машину.

Девочка первая выскочила из «джорика».

— Ага, Лидка, — закричала она. — Будэшь знаты, як ты мэнэ гнала?

— Колы це я тэбэ гнала? — искренне удивилась Лидка.

— Ага, я до тэбэ прыйшла з Тонечкою погулять, а ты мэнэ: иди к бису.

— Колы це я тэбэ гнала? — удивилась Лидка.

Девочка считала Лидку врагом, и ей казалось, что она привезла на ее голову справедливое возмездие. Петька отпустят, а Лидку посадят. И девочка торопилась свести личные счеты.

— Я из газеты. — Тамара достала удостоверение.

Она достала просто так, для проформы. Ей всегда верили на слово. Но Лидка протянула руку, взяла документ и внимательно изучила, сверяя лицо с фотографией. Как на таможне. Удостоверившись, что документ не фальшивый, сухо пригласила:

— Проходыть в хату.

В хате было чисто, в тюлевых занавесочках, вышитых подушках. Видимо, Лидка была неплохой хозяйкой.

За столом сидела девочка лет пяти, дочка Петька. Раскрашивала картинки цветными карандашами. На вошедших она посмотрела без интереса.

— Идить у двир! — велела Лидка девочкам.

Старшая сгребла маленькую на руки и понесла из избы. Маленькая закрутилась в ее руках, как таракашка.

— Ты мэнэ повинна слухаты, я тоби титка.

Тамара поняла, что девочки состоят в родстве:

племянница и тетка. Притом тетка старше племянницы года на три.

Лидка дала Тамаре и Юре стулья, а сама осталась стоять, как бы намекая, что разговор должен быть коротким. Она не намерена рассусоливать. Лидка была необаятельная и не хотела нравиться. Может быть, ей неприятно было внедрение посторонних людей в дом и в душу.

— Простите, — виновато начала Тамара. — Вы не могли бы рассказать, как все получилось?

— Що всэ? — уточнила Лидка.

— Почему вашего мужа посадили в тюрьму?

— Нэ я ж його посадыла. Суд.

— Я понимаю. Но вот… в день преступления, как это все было?

— Ну, мы сталы вэчором тэлэвызор дывытися, «Чотыры танкиста и собака». Прыйшов Славик, прынис пляшку.

— Пляшка — это что? — Тамара обернулась на Юру.

Це бутылка, — ответила Лидия. — Петько говорыть: «Дай закусыты». А я кажу: «У мэнэ нэ идальня». Ну, они выпилы. Потом Славик каже: «Я у вас ночуваты останусь». Я ему: «У мэнэ не готель». Тоди вины пишлы з дому. Потим Петько вернувся и маты порубав.

— Топором? — спросил Юра.

— Ну да, секирою.

В это время во дворе завизжали дети, что-то не поладили. Залаяла собака. Послышался зычный окрик, перекрывающий детские голоса и собачий лай. В хату решительно вошла Лидкина мать — могучая старуха, широкая, как шкаф.

— С газеты, — сухо объяснила ей Аидка.

Мать тут же склонила голову к плечу, остановив на лице благостное выражение.

— Хрыстыною мэнэ зваты, — пропела она на одной ноте, как на клиросе.

— Простите, это вас зять ударил топором? — удивился Юра.

— А я ничого нэ помятаю, — речитативом проговорила Христина. — Вин мэнэ вдарыв, я ничего нэ помятаю.

Христина уставилась в никуда, всем своим видом изображая жертву, у которой отшибло память. Но Тамара поймала ее птичий, остренький, все секущий глаз. При определенных условиях из нее бы получилась неплохая характерная актриса. Тамара хотела задать ей еще несколько вопросов, но поняла, что это бесполезно. Христина не собиралась выходить из образа.

Тамара обернулась к Аидии.

— Вот тут в письме сказано, что вы хотели отравить мужа, но он отдал пищу собаке и собака отравилась.

— А дэ та собака? — спросила Лидка и с неподдельным удивлением посмотрела на Тамару.

— Я не знаю, — сказала Тамара. — Я у вас спрашиваю.

— А дэ та собака? — снова спросила Лидка с той же интонацией.

Было ясно, что в этом доме больше ничего не добьешься.

Тамара поднялась.

— А какую роль сыграла машина? — спросил Юра. Его как автомобилиста больше всего волновала машина. — Он ее выиграл?

— Ну а як же. У газети писалы. Газеты ж не брешуть. Це ж пресса.

— Продав та прогуляв, — отозвалась Христина. Видимо, не могла смолчать. Это была ее болевая точка.

— Вы хотите, чтобы его выпустили? — спросила Тамара.

Женщины промолчали. Они боялись: если Петька выпустят, он вернется и «дорубает» их обеих.

— Нэ знаю, — сказала Лидка. — Як суд порешит, хай так и будэ.

* * *

Председатель колхоза оказался на месте. Он удивился, что журналистка приехала из самой Москвы по такому пустому и ясному делу.

— Как вы считаете, его правильно осудили? — спросила Тамара.

Абсолютно правильно. — Председатель говорил по-русски. — Его жена абсолютно довела до такого состояния, но страна у нас большая. Поезжай в любой конец и спокойно трудись. А если каждый начнет хвататься за топор, так это ж топоров не хватит.

— А что за история с машиной? — спросил Юра.

— Та он ее не выигрывал. В часть к ним пришел корреспондент, спросил: какие новости в боевой и политической подготовке? Петько возьми да и скажи, что он выиграл «Москвич». А сам ни Боже мой.

— Наврал? — удивился Юра.

— Ну да.

— Зачем?

— Дурак, — сказал председатель. — Теперь за дурость свою сидит.

— А корреспондент не перепроверил? — удивилась Тамара.

— Он не подумал, что Петько брешет. Хиба ж такое брешут? Вин поверив, та и всэ.

— А откуда вы знаете?