LOVEЦ - Сюзанна Кулешова

Богдан, умница, дисциплинированный мальчик, уже стоял около метро. За три года я ни разу не замечала, чтобы он куда-нибудь опаздывал.

– Здравствуйте, Анна Анатольевна, какая вы сегодня! – Он протянул мне футляр с диском.

– Какая? – Я машинально взяла фильм, и отдала ему другой.

– Вы сегодня просто очаровательны, особенно глаза.

– Так, Богдан, пожалуйста, не забывайся.

– Простите.

– Ничего, как, когда и кому делать комплименты, – не врождённые знания.

– Этот фильм тоже можете немного подержать.

– До Нового Года?

– Запросто.

– Спасибо, помни о здании на каникулы.

Ну вот. Учительница. Ну что плохого в том, что мальчик отреагировал на твой макияж. Вместо «спасибо» – помни об уроках. Внутри занозой засело чувство какой-то досадной недосказанности и потери.

На вечеринку мы предусмотрительно опоздали. Тем самым избежали кухонной повинности. Не то, чтобы я не умела или не любила готовить, я просто этого не делала, не имело смысла. Для Роки культ еды заключался не в качестве, а в количестве, а мне хватало магазина кулинарии. Итак, все уже были в сборе и радостно приветствовали последних ожидаемых гостей, то есть нас, ибо это означало возможность наконец-то откупорить напитки и налечь на закуски, источающие предательский аромат для всех наших «фотомоделей». Народу было достаточно. Человек двадцать – двадцать пять, при этом половина из них мне абсолютно незнакома. Но чувства неловкости не возникало – всеобщая расслабленность и доброжелательность весьма бодрили. Вот уже шампанское призывно заиграло в бокалах, зашептало: «Ус-смири с-с-воою жажду». И я усмирила и оглядела гостей. Боже, какие все замечательные люди. Говорят умно, шутят тонко, но корректно, кавалеры галантны, дамы обаятельны, при этом ни чопорности, ни напыщенности, ни снобизма. Интересно, так ли это на самом деле, и как долго продлится? Видимо долго, поскольку седоволосый красавец уже настраивает гитару. И вот он запел глубоким низким голосом. Но главное даже не голос. Звучали Окуджава, Егоров, Мирзоян. Ну просто весь необходимый набор, чтобы сделать меня счастливой. Вот чего не хватало мне так давно: этих песен, этого единения. Действительно «Поднявший меч на наш союз, достоин будет худшей кары». Красавец, кажется его имя Андрей или Антон, спел «Письма римскому другу» и передал гитару весёлому усатому дядьке, на лице которого читалась его принадлежность к особому виду вечно неунывающих, молодецки задорных людей. Турист запел «Иваси». Я думала приуныть, но шампанское шипело: «Слуш-ш-шай, Слуш-ш-шай, не страш-шно, рас-с-слабся». И я расслабилась. И слушала песни с чувством приятного превосходства. А потом, как-то само собой, гитара оказалась в моих руках.

Я спела пару песен. Гитара снова пошла по кругу. В конце концов мы с красавцем, как там его, Альберт или Арнольд, пели дуэтом, и меня, как, впрочем, и всех остальных, нисколько не заботило отсутствие связи слуха и голоса.

А потом я себя обнаружила на холодной ночной улице.

– Анна, подождите! Вы так незаметно скрылись. Честное слово, как Золушка бежали. Вот, даже туфельки оставили, правда обе, но не отпирайтесь, они ваши, я видел.

Я обернулась. Сейчас он был необыкновенно хорош – этот седой красавец, протягивающий мне мои выходные туфли. Я подумала, что моя забывчивость последнее время стала весьма предусмотрительной. Мне нравился этот мужчина. Чуть выше среднего роста, довольно плотный, но не толстый, рано поседевшие густые волосы аккуратно и модно подстрижены, яркие голубые глаза, тонкий прямой нос, губы могли бы быть повыразительнее, но ямочки на щеках и на подбородке полностью компенсировали мелкий недостаток. И взгляд его, заинтересованно-доброжелательный, открытый, – ни намёков, ни подтекстов, весьма располагал к общению. Особенно осенней ночью на пустой улице.

– Я иду домой.

– Домой? Вы должно быть живёте где-то рядом?

– Пять остановок на метро.

– Вы знаете, который час?

Я поняла, метро давно закрыто. Это было, конечно, смешно, и мы, конечно, смеялись.

– Я не очень хочу возвращаться. Если вы не возражаете, я бы проводил вас.

– Пешком?

– Можем на машине.

– Нет, пешком.

– Собственно, я так и хотел. Мне очень понравились ваши песни.

– Ну да, я в одном ряду с Окуджавой и Мирзояном.

– Не ухмыляйтесь. Я даже не сразу понял, что вы не профессионал.

– Вообще-то я учитель словесности.

– Учить слову и владеть словом – это разные вещи. Вам, мне кажется, доступно и то и другое.

– По первому пункту я с вами согласна.

– Почитайте, пожалуйста, свои стихи.

– А вы? Вы тоже пишете?

– Лучше я прочту Бродского.

– Или Соснору.

– Или Тарковского с Левитанским.

– Точно.

– Если вы ещё скажете, что вам нравится Гийом Аполлинер…

– Он мне нравится.

И, конечно, это тоже показалось смешным. Причём настолько, что позволило взяться за руки, так невинно… Мы шли посреди пустого тротуара и читали любимые стихи любимых поэтов, шутили, смеялись. И только изредка, встречаясь взглядами, скорее ощущали, чем понимали, что происходит нечто большее, чем просто общение двух влюблённых в поэзию людей, нечто интимное, недозволенное, а оттого притягательное.

Нет, я не пригласила его на чашечку кофе. Это могло бы показаться проявлением дурного вкуса. Мы не обменялись телефонами, и я не спросила его имени. Но более долгий, чем того требует этикет, взгляд, глубокий, серьёзный, с оттенком грусти, без слов говорили о необходимости скорой встречи.

Я ждала, и ожидание было приятным. Ещё не совершено никаких ошибок, никаких промахов. Нет ни лжи, ни лукавства, только ни к чему не обязывающая заинтересованность.

Я ждала. Что сильнее: надежда или осуществление мечты, предчувствие или само чувство? Почему у всех народов сказки рассказывают о стремлении к счастью, пути трудном, полном препятствий, усилий и преодолений и заканчиваются свадьбой, то есть воплощением надежд. А дальше только: жили-были король с королевой, мужик да баба, старик со старухой – и новый цикл, но уже с другими героями. И почти никогда не имеет значение полная страстей жизнь в осуществлённой мечте, или это только видимость. Чего боимся? Обыденности, рутины постоянного, как мелкий северный дождь счастья? Или ошибки? Не так важен результат, он может вообще не иметь смысла или быть даже вреден, но значимо стремление к нему. А если нет даже видимого стремления, только ожидание, только невероятное напряжение зажатой пружины, только тишина и сумрачное спокойствие поля перед грозой, берега, с которого стремительно ушло море. Остановись мгновение, ибо то, что будет дальше, неподвластно ничьему контролю: мощная, в той или степени малопродолжительная кульминация, ошарашивающая, и почти не запоминающаяся в деталях. И всё, – длительная разрядка, и сколь ни велик объём полученного, неизбежно разочарование.

Я ждала и желала, сама не зная чего.

Он стоял во дворе лицея, в сером пальто, как будто даже не приходил сюда, а материализовался здесь, собрав всё, по возможности лучшее, из этой ноябрьской смеси мелкого дождя, смога и чьих-то рухнувших надежд. Он просто сказал: «Пойдёмте» и я не стала спрашивать, куда – это не имело значения.

Мы шли сквозь взвесь сумрака и тумана не торопясь, не касаясь друг друга и не разговаривая, и в этом молчании было не меньше взаимопонимания и гораздо больше единения, чем могла бы дать любая беседа. Но и это состояние, как бы не было приятно, отыграв свою короткую, но для нас обоих значимую, роль, уступила место следующему действию.

– Я хочу сегодня пригласить вас в театр. Я уже видел эту вещь однажды. Вам, должно быть, тоже понравится.

– Несомненно, судя по общности наших вкусов.

– Да, я так и решил. Думал сначала пойти вместе на премьеру, но потом… Я очень хочу, чтобы вам сегодня было хорошо.

– Сегодня?

– Ну да, ведь это, в некотором смысле, наша первая встреча.

– Вторая.

– Тогда было просто знакомства, даже не само знакомства, а как бы предтеча его. А сегодня. Понимаете. Это не вынужденное общение, пусть даже очень приятное, двух людей, оказавшихся в одной компании, а осознанное, желаемое свидание.

– Вы ждали?

– Да, своего решения.

– А моего?

– Я не хотел с самого начала даже в мелочи обмануть вас.

– А моего?

– Да, я несколько… Нет, очень сильно, боялся отказа.

– Почему?

– Потому, что не хочу его.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза.

– Я не отказываю, пойдёмте.

Спектакль мне в самом деле понравился: и пьеса хороша, и постановка, и игра актёров выше всяких похвал. Даже скабрезности, соответствующие сюжету, и с удовольствием разрешённые веянием времени, не казались ни пошлыми, ни навязчивыми, они были остроумными.