Странная фотография - Елена Ткач

В общем, к большому смятению родителей, Костика теперь дома было не застать — целыми днями он пропадал где-то в компании со Слоном. Они носились по сентябрьской Москве с гоготом, что-то выкрикивая и пугая старушек, пыль от их широченных штанов валила столбом. «Все хоккей!»: в руках — по пиву, майка навыпуск, рюкзак на плече, бейсбольная кепочка задом наперед и да здравствует безалаберный воздух юности! — как же сладко лететь по жизни с посвистом, без тормозов, как тогда, в тринадцать, с крутизны на новеньком велосипеде!

Впрочем, велосипеды были до поры позабыты — Слон обожал слоняться пешком и так в этом занятии преуспел, что, кажется, знал наизусть все закоулочки, все проходные дворы пропыленного московского центра!

Костя от него теперь ни в чем не отставал, но — занятное дело! — не забывал о сестре. Как будто его новая жизнь вписывала в свою пульсирующую окружность и её, Сеню. Он всегда притаскивал ей что-нибудь: или ворох опавших кленовых листьев, или найденную красивую пуговичку, или горсть глянцевитых каштанов, а если от родителей что-то денежное перепадало, то чипсы или шоколадку.

Слон не любил бывать у Костика дома — говорил, что там он чувствует себя как микроб под микроскопом: все-то его разглядывают, к каждому слову прислушиваются… Он давно отвык от чрезмерной опеки взрослых: родители его, геологи, подолгу бывали в отъезде, и парень жил с бабушкой. Имя у неё было редкое: Фаина Флавиановна, и сама она была словно сродни его мягкому звучанию: толстенькая и улыбчивая. Они с дедом Валентином Трофимовичем давно были в разводе, и поэтому Слон весь год жил с бабушкой и с родителями (разумеется, когда они баловали близких своим присутствием), а лето гостил у деда на даче.

Баба Фая в своем внуке души не чаяла и сквозь пальцы глядела на его шалости. Зато родители, когда наведывались в Москву, мигом наводили порядок: устраивали Петьке хорошую взбучку и переводили его в очередную школу. Но этот период, к счастью, длился недолго, так что, Слону жилось привольно — ничего не скажешь! И он тащил своего нового друга на улицу, говоря что тот весь пропылился дома и ему давно пора вкусить «пьяного воздуха свободы», который, как известно, сыграл с профессором Плейшнером из знаменитых «Семнадцати мгновений весны» злую шутку!

Как-то под вечер, когда Костик как раз засел за уроки, позвонил взбудораженный Слон и, задыхаясь от возбуждения, сообщил приятелю, что им нужно срочно встретиться, что он узнал нечто потрясное, от чего Костик просто сдохнет, и велел ему ждать его на их обычном условленном месте — во дворе знаменитого дома по Большой Садовой, где жил писатель Михаил Булгаков, описавший «нехорошую квартиру» номер пятьдесят в любимом москвичами романе «Мастер и Маргарита».

Костя тут же начал собираться, но бабушка Инна, поинтересовавшись, далеко ли он направляется, категорически запретила ему гулять пока не сделал уроки. Костя, тяжко вздохнув, позвонил Слону.

— Слушай, ничего не получится — предки «душат», нам на завтра много задали…

— Ну тогда потом, когда уроки сделаешь. Давай часиков в девять?

— Ничего не выйдет — бабушка сильно не в духе. Ты ж знаешь — баба Дина в больнице и у нас все вверх дном.

— Жалко. Тут такое, такое… В общем, балдеж!

— Ну скажи чего такое-то — я ж до завтра не доживу!

— Не, по телефону не могу — весь кайф пропадет! Ладно, терпи до завтра — созвонимся после трех.

И Слон бахнул трубку. А Костя, понурясь, побрел делать уроки, но решил перед этим заглянуть к сестренке в комнату, чтоб хоть ненадолго оттянуть унылый процесс усаживания за письменный стол.

Сеня лежала в кровати и глядела в потолок.

— Сенюха, ты чего — совсем скисла? — участливо спросил брат.

— Ага. Жутко тоскливо. Слушай, ты мне водички не принесешь — во рту пересохло.

— Сейчас!

Костик пулей вылетел из комнаты и рванул на кухню. Пошарив в навесном шкафчике и обозрев содержимое холодильника, он заглянул к бабушке: та покачивалась в кресле-качалке и читала детектив.

— Ба! А у нас минералки не осталось — Ксюха пить хочет.

— Нет, Костик, больше нету. Сбегай купи, я тебе сейчас денежку дам.

— А как же уроки? — сдерживая подступавший восторг, изобразил сознательность Костя.

— Ну, это ж недолго: в магазин — и обратно. Врач предписал Ксаночке много пить, а здоровье прежде всего…

И через минуту Костик кубарем скатывался по лестнице — в жизнь, во двор, прочь от письменного стола и постылых учебников!

На дворе было тихо, солнечно — стояли благодатные дни бабьего лета. После ненастья первых дней сентября Москва охорашивалась как птичка, которая чистит перышки, — трепетала листами вызолоченных садов, овевалась прохладой ветров, вся светилась от сознанья своей торжественной красоты! И свет её, яркий, чуть напряженный вечереющий свет, казался несколько театральным: как будто зажглись над городом лучи небесных софитов, светящих средь бела дня! Точно весь город стал огромной декорацией, сценой, где игрался спектакль о нем — спектакль, который ставил неведомый режиссер, решивший запечатлеть миг полноты жизни — миг осени, когда все уже сказано, сделано, никуда не надо спешить, и можно просто наслаждаться красотой света, формы и цвета, позабыв о привычных волнениях…

Костик брел, не спеша, стараясь растянуть свой путь по затихшим улочкам, стараясь вдохнуть, впитать это несказанное ощущенье покоя, которое дарит прохожему осенняя Москва — Москва, как будто спешащая на какой-то невиданный праздник, но присевшая на миг перед зеркалом, прежде чем выйти из дому — и… заглядевшаяся. Жаль тревожить такую совершенную красоту, такой великолепный живой убор — ведь, кажется: дохни — и исчезнет…

На улице Чаянова возле гуманитарного университета всегда вились стайки студентов. Вот и теперь они заполонили пятачок напротив светлого массивного здания с колоннами — пили пиво, болтали, спорили — в общем, тусовались вовсю. Костик с завистью глядел на них — вот счастливые! Все им дозволено ведь они уже не какие-то жалкие школьники — они студенты! Значит, можно появляться дома когда захочешь, ни о чем особенно не докладывая, можно, не скрываясь, курить, пить пиво и ухлестывать за девчонками…

Правда, сам Костик курить не собирался: попробовал пару раз — так чуть не стошнило! Нет курить противно, а вот пивка выпить — это дело Костик любил. Но вот запах! Его ничем не перешибешь. Так что, даже если перепадал ему лишний червонец и вполне можно было взять бутылочку «Балтики», удовольствие, как пить дать, будет испорчено жутким скандалом, который непременно устроит бабушка. Придется набраться терпения, когда он тоже станет как эти парни: на все сто свободный и взрослый! Тем более, что почти весь путь по школьным ступенькам он благополучно протопал — остался какой-то жалкий последний год!

Парень уже собирался немного прибавить шагу и свернуть в магазин, когда внимание его привлекла тоненькая девчачья фигурка, прятавшаяся за киоском с мороженым. Девчонка эта, сидя на корточках и уткнув лицо в коленки, предавалась занятию, совершенно не вязавшемуся с настроением дня, а именно — плакала!

— Эй, тебя, что, обидел кто, а? Да, не бойся, дурочка, я ничего плохого тебе не сделаю, — сообщил Костя плачущей девице, присаживаясь на корточки рядом с ней.

Она подняла зареванное лицо. Под раскрасневшимся опухшим носом виднелась кровь. Поглядев на Костю, всхлипнула, вздрогнув всем телом, и опять залилась слезами.

— Ну вот, опять двадцать пять! Ты чего, разговаривать не умеешь? Ладно, на вот платок, вытри нос. Кто тебя так?

Костик проговорил это каким-то домашним очень спокойным тоном, точно они не впервые в жизни увиделись, а по крайней мере выросли в одном детском садике. Надо сказать, это подействовало. И уже минут через пять он знал, что девочку зовут Любой, живет она неподалеку отсюда — они с родителями в эти края буквально на днях переехали, а плачет она, потому что дома никто житья не дает — все ругаются, мама на неё вечно кричит, а теперь она взяла и сбежала, потому что мама ударила её по лицу и от этого у неё пошла кровь из носа.

— Ничего себе! — возмутился Костя. — И часто она так… ну, то есть это… по физиономии?

— Нет. То есть, совсем никогда. Это в первый раз, — всхлипывая уже гораздо реже, призналась Люба.

— А из-за чего весь сыр-бор? Ты ей нагрубила? Или натворила чего-то из ряда вон? Это моя бабушка любит так говорить: «из ряда вон»! У неё много всяких таких словечек, — улыбнулся Костя.

— А-а-а, понятно, — улыбнулась в ответ Люба.

И тогда Костя увидел, что она очень даже ничего — классная девчонка. Если правду сказать — просто красавица! А если совсем уж честно себе признаться — то таких он, Костя, ещё не видал и, похоже, втюрился в неё с первого взгляда. По уши!

Распахнутые удивленные синие глаза, — даже не синие, а какие-то лиловые, гиацинтовые — совершенно немыслимые глаза! Прекрасные даже когда покраснели от слез. Ресницы длинные, загнутые плавной волной, точеный носик, чуть капризные припухшие губки, нежная кожа, тоненькие запястья. Густая волна каштановых, слегка отливающих в рыжину волос, перекинутая на одно плечо… И во всем облике устремленность какая-то — точно хочет взлететь…