Кошмар лесного края - Дмитрий Цымбал-Ерохин

свечек?

— К сожалению, — буркнул охотник, скривив гадкую мину.

— Хе, мы неспроста их нелюбим, — улыбнулась Никодима, и бродяга позавидовал её целой улыбке. — Ну теперича и ты эт знаешь.

На долгие беседы у путника не хватало сил. Оказавшись в безопасности, его захлестнула неодолимая усталость, скопившаяся за ночью и утро. Прибавлялись боль натертых новой обувью ног и набивший оскомину зуб. Охотник всерьез задумывался привязаться им к лошади и дать ей хорошего шлепка.

За сон на лавке в теплой избе с него ничего не требовали. Бродяга отоспится и уйдет, а что ещё нужно местному люду от него? Пролезавший под притолокой охотник застал в комнате косоглазого мужа Никодимы за вязанием лаптей. В прошлый раз мужчины не общались и именами не обменивались, но стоило страннику перешагнуть высокий порог новыми сапогами, как косой заговорил:

— Вален Пятка шил или егошний сын?

Охотник замер, не сразу уловив суть вопроса. Даже разнонаправленный взгляд мужика он перехватить не мог, но супруг Никодимы сам же внес ясность и указал на сапоги пальцем.

— Он, — подтвердил бродяга.

— Добротно послужат, — сказал косоглазый, возвращаясь к лаптям.

— Ты его знаешь?

— Да, приходился мне соседом.

Бродяга забыл о сне. Всплыло в памяти мимолетное упоминание о пропавшем без вести во время Войны за ульи жителе Новой Зари. В Медовом Городке косоглазому с женой повезло гораздо больше. Усевшись на лавку, охотник вынул стертые ноги из сапог и молча наблюдал за тем, как неразговорчивый мужичок ловко превращал лыко1 в лапти. Доделав пару, он бросал её в кучу к остальным и брался за новую — лаптей много не бывало, они быстро стирались, а во время земельных работ вязать новые некогда, потому делалось это зимой. В избе витал медовый запах. В Медовом Городке он был таким же вездесущим, как гарь и копоть в Новой Заре.

Сон не возвращался, хотя на пути от Столбов Древних он так и норовил свалить охотника в кучу алой листвы.

— Что произошло с Ритой? — прервал молчание бродяга.

Косоглазый работы не оставил и отвечать не спешил. Он доплел лапоть под хмурым взглядом гостя. И только бросив очередную пару к остальным, поглядел на печь одним глазом и на чужака — другим.

— Тебе коротко, шоб задремать поскорее, аль подлиньше, шоб отвлечься ото сна?

— Давай что-то среднее. Если захраплю, то сам дашь вердикт своему повествованию.

— Вердииикт?

В глазах других читалось бы недопонимание, но у косоглазого все обстояло не как у людей.

— Объясню после твоего рассказа. Начинай.

— Десять зим тому пришли кошмары, — затянул как сказку мужик, возвращаясь к лаптям. — Они приползли аккурат на следующую ночь за тем днем, когда Калеб и Ян хаживали на Черную Гору. Энтая в пяти километрах на север от Зари. Там руины и дыры в скале, которые ещё древние пробили. Наши туда хаживали за всяким барахлом.

— Дай догадаюсь, они кого-то выпустили оттуда?

— Кошмар, — кивнул косоглазый. — Веками спавший в глубинах. Калеб с Яном полезли дальше положенного.

— Экие гномы, — усмехнулся бродяга. — И что?

— А то, шо коль открыл дверь в хату нечисти, то не запамятуй закрыть. Лучше изнутри.

— Рита тут причем?

— Рите было восемь годков, а Ян ей отцом приходился. Калеб свалил вину на него. Сказал мол тот сам полез и приволок проклятую хрень в Зарю. Кошмары той ночью норовили пробраться к нам через ров и колья. Помню ругань началааась… устроили эти двое мордобой в доме Яна, да видать перевернули лампу и полыхнуло. Калеб запер Яна и егошнюю жену, Тару. Только Риту забрал. Сказал потом, шо старался и родителей её спасти, да брешет он, я знаю, брешет. Пламя дальше пошло, по всей Заре, зато кошмаров отпугнуло, шо комаров. Так мы Новую Зорю и возвели.

— Как же получилось, что там каждая собака трепещет перед Калебом?

— Так он себя спасителем нарек! На кошмаров с горящей головешкой бросался, да токмо те уже пятками в ночи сверкали. Потому и храм основали. Говоря честно, я тоже ведь тогда закрыл глаза на историю с Яном и Тарой… не до них было. Мы все малодушничали, как кролики, а он…

— Как волк, — ехидно завершил охотник, вспоминая волчью шубу предводителя Новой Зари.

— Дааа… — протянул рассказчик косые глаза которого застыли на крынке с медом и куче лаптей — все это находилось по разным краям помещения. — Волчьи аппетиты подтолкнули к Войне за ульи. Сущий кошмар… Сам поди уже знаешь все.

— А когда Рита подросла, Калеб зажил с ней, — задумчиво произнес охотник.

— Он не ждал — взял её сразу.

Сердце бродяги ухнуло. Он обвел рассказчика заледеневшим взглядом, да тот и косым глазом не повел. Гадкий привкус собирался во рту и от него никак не получалось избавиться. Странник видел в Диких Землях многое, ещё о большем слышал. Бывал на свадьбе тридцатилетнего удельного князя с двенадцатилетней девчушкой. Слыхивал о гареме племенного вождя, в который собрали девушек, зрелых женщин и кастрированных мальчиков. Едва сам не угодил к диким воительницам, державших мужчин в плену всего одну ночь. И зачастую оставался равнодушным к варварству Диких Земель. Но история Риты могильным колоколом прозвучала в сердце.

— Найдутся обмотки на ноги? — поинтересовался охотник.

— Есть много лаптей. Куда-то собрался?

— Курительную трубку обронил в Новой Заре.

Косоглазый поджал губу и понимающе кивнул.

— Поведай сначала о вердикте, а потом иди куда хочешь.

* * *

В густеющих сумерках четыре силуэта перебегали от фонаря к фонарю. Охотник следил за ними в окуляр бинокля из-за надгробия старика. Знакомый ему по прошлой ночи пес осыпал жальник тревожным лаем. В силуэте поводыря узнавался Филипп. К счастью страх жителей Новой Зари перед тьмой пересиливал любопытство. Четверка торопливо разожгла ближние фонари и устремилась дальше. Мужчина наблюдал, как следом за удаляющимися силуэтами просыпалась вереница огней. Когда обход завел их за насыпь рва, он покинул укрытие, поблагодарив почившего старика за оказанную его надгробием услугу.

Прячась за деревянным нужником, охотник различил дребезжание фонарей в руках ночных сторожей, когда те заметили в стене света черную брешь. Их дрожащие, как пламя свечей фигуры посеменили за ворота ко рву, куда чужак свалил светильники, предварительно забросив свечи подальше во тьму. Бесшумной тенью он подкрался к оставшемуся у створок сторожу и приложил его древком топора. Связывая руки и затыкая ему рот, охотник узнал Труна, но укола совести не последовало. Из-за пояса лысого сторожа к законному владельцу вернулась курительная трубка. Затем он запер ворота Новой Зари, оставив ничего неподозревающую троицу за палисадом.

Кривые улочки тускло освещались фонарями на