И придет волчица… - Ирина Шевченко

По пути к парадному крыльцу мельком бросила взгляд на прислоненную к одной из стен Северной башни лавочку и сама себе не смогла объяснить, что почувствовала в тот момент. Сожаление? Облегчение? Лавочка пустовала.

Пустовали пока еще школьные коридоры, не было толчеи на лестницах. Все так, как я и хотела: минимум встреч, никаких ненужных разговоров. До кабинета Медведя дошла в полнейшей тишине, нарушаемой лишь тихим шорохом моих же шагов и скрипом новой кожаной перевязи, которую я, видимо, неправильно закрепила. Ил ведь всегда нес мечи в руках, когда мы выбирались на свои секретные тренировки. Ил…

Пришлось остановиться, сделать несколько глубоких вдохов и с силой зажмурить глаза. Не сейчас.

Успокоившись, решительно отворила дверь:

– Доброе утро, наставник.

– Я знал, что она вернется, – заявил магистр Триар, опускаясь в продавленное кресло.

– Нужно было поставить на это, – невесело усмехнулся Медведь, – выиграл бы. Вы слышали, что ученики делали ставки на ее возвращение?

– Ставки? – Мара прижала ладонь ко рту. – Какой ужас!

– Да. Сначала на то, выживет она или нет. Потом – вернется ли в школу. Дети бывают невероятно жестоки в своей легкомысленности.

– Детям это простительно, – хмуро вставила Кьярна. – А наши ученики давно не дети. Многие из них сами успели стать родителями, и подобное отношение к чужому горю не делает им чести. Мы такими не были, да, Баг?

– Нас учили, что чужого горя не бывает, – ответил со своего места магистр Багур. – И, видимо, у нас были куда лучшие наставники, чем мы сейчас. А мы слишком увлеклись воспитанием магов и забываем воспитывать в них еще и людей.

– Вы правы, – вздохнула целительница. – Помните Алию? А тот жуткий обряд? Я видела столько смертей, но те мальчики до сих пор мерещатся мне в кошмарах… А они уже не помнят.

– А если и вспоминают, то лишь как повод для хвастовства, – дополнила Гейнра. – Айна и Верлан до сих пор не могут определиться, кто из них убил того колдуна. Хвала богам, Ферт немного поостыл. В свое время он тоже претендовал на победу в этом споре со своим световым клинком, но, после того как Галла… Как она вообще, наставник?

– Неплохо. Совсем неплохо для человека, на жизнь которого ставили один к четырем.

– Она спрашивала о расследовании?

– Нет. Мы не поднимали эту тему. И просил бы всех придерживаться официальной версии: девочка долго болела. Я не хочу, чтобы по школе ходили сплетни о каком-то наведенном проклятии или, что еще хуже, о ее отношениях с тем эльфом.

– Слухи давно уже ходят, – произнес Багур. – И не только по школе, но и по городу. Но не волнуйтесь, тэсс Мара права, говоря о том, что у нынешней молодежи короткая память. Они забыли об Алии, о Томасе и Кайте. Забудут и это. Тем более впереди выгулки.

– Выгулки, – встряхнулся старший наставник. – Мы ведь собрались обсудить летние курсы, а вместо этого завели разговор о моей ученице. Она, кстати, от занятий не отказывается. А что у вас, списки готовы? Гейнра, Багур?.. Кьярна, тебя не спрашиваю – поедешь к разлому?

– Как всегда, – пожала плечами заклинательница.

– Никос? Виана?.. А куда опять подевался Эвил?

Галла

Все оказалось сложнее, чем я себе представляла, но начало было положено: я выбралась из дома, побывала в школе. Чтобы убедиться, что я не растеряла способности и не выплакала их в подушку, наставник заставил меня выложиться на полную, пройдясь по всем изученным формулам от бытовой до боевой магии. В Малом испытательном дым и пыль стояли столбом, и в какой-то момент мне показалось, что мощи наложенных на стены защитных чар не хватит, и века простоявшая каменная кладка рассыплется в труху.

Но там, в школе, на пределе сил, мне было почти хорошо – я смогла забыться и не думать об Иле. А стоило собрать в сумку книги и проститься с Медведем, как отступившая на время тоска нахлынула с новой силой.

Возвращаться в таком состоянии домой, чтобы вновь запереться в комнате наедине со своей бедой, не хотелось, и, выехав из замка, я направила кера в сторону города. Нет, не спешила встретиться с друзьями, с которыми разминулась в школе: к этому я была еще не готова. Прежде чем начать новую жизнь, следовало проститься со старой. Я и отправилась. Прощаться.

Недавно в Марони появился новый парк. За одну ночь выросли на месте сгоревшего посольства стройные красавцы-тополя и раскидистые клены. После разбили несколько клумб, на которых взошли и тут же расцвели пышным цветом азалии и герань. Наши маги-садовники знают свою работу. Здесь очень красиво. Только вряд ли это место облюбует для своих свиданий молодежь, а мамочки и нянюшки никогда не приведут сюда звонкоголосых малышей. Этот зеленый парк – самое прекрасное на свете кладбище.

И пусть тут нет могил и надгробий, но есть гладкий серый камень в конце аллеи.

Я спешилась и опустилась на колени рядом с гранитной плитой. Коснулась пальцами нагревшейся на солнце поверхности. Ни имени, ни дат. Прислушалась к себе и с удивлением поняла, что не чувствую ничего… Ничего нового: привычная боль, знакомая грусть. Это место ничего не меняет. Оно чужое и пустое, и ничто тут не напоминает о нем. И этот камень все-таки не надгробие.

Мне даже могилы твоей не осталось, любимый…

Я взобралась в седло и сама не знаю как – то ли по какому-то наитию, то ли свернула не туда на одном из перекрестков – минут через десять оказалась на Храмовой площади. Огляделась и, вместо того чтобы ехать дальше, остановила Яшку у смотра. Вспомнила, как мы с Илом гадали, как на Таре называют коновязь, если коней тут заменяют ящерки, а потом узнали у Лайса: смотр. Одинокая слезинка все-таки сорвалась с ресниц. Я утерла ее рукавом, сунула присматривавшему за керами мальчишке положенную красненькую и снова осмотрелась, решая, куда идти теперь.

На огромной, мощенной булыжником площади мирно соседствовали пять храмов, ведь местные боги приходились друг другу братьями и сестрами, не имели повода для ссор и по-родственному делили приход. На небольшой рукотворной возвышенности стоял храм Илота – верховного божества тарского пантеона, покровителя всего и всех. При могуществе означенного кумира непонятно было, зачем нужны еще четверо. Видимо, для того, чтобы не загружать его верховенство мелкими проблемами. К Илоту шли по большим праздникам и просили, как правило, чего-то большого и светлого, вроде мира во всем мире. А за такой ерундой, как хороший урожай, удачная торговля или здоровое потомство, обращались к Сане Всемилостивой. Ее святилище располагалось справа от главного храма. А слева возвышалась обитель Мигула, бога случая. Этот тоже не страдал от недостатка просителей: как известно, случай решает многое.

Но все же особым почтением пользовались младшие члены божественного семейства, чьи святилища, построенные бок о бок, замыкали храмовый круг. Точнее сказать, пятиугольник.

На высоких ступенях храма Аурэли толпились женщины всех возрастов и сословий: спешили опустить мзду в ящичек для пожертвований и бросить бумажку с именем возлюбленного в специальный чан. Эти записки сжигались жрецами на торжественной службе, чтобы просьбы о взаимной любви вместе с дымом унеслись в небеса и достигли жилища пресветлой матери ауров. Были среди почитателей Лучезарной и мужчины. В храм Аурэли бегали даже чародейки-атеистки. Но мне в нем делать нечего. Во-первых, поздно и бесполезно молить о том, что разрушила своими руками. Во-вторых, в святилище нельзя входить с оружием. Я машинально нащупала шершавую рукоять. Только в обитель одного божества меня впустили бы с мечом в два гиара, ибо и сама богиня красовалась почти с таким же на каждом известном изображении. Омста. Сестра-близнец Аурэли, уважаемая и почитаемая не менее чем та, а то и более: ведь любви порой удается избегать всю жизнь, а от смерти никуда не денешься.

Служители в длинных кроваво-красных мантиях вежливо поклонились, проговорив невнятные слова благословения, я ответила легким кивком и прошла в центр огромного, озаренного тысячей свечей помещения. Прямо напротив массивной входной двери возвышался алтарь, а по обе стороны от него красовались яркие, величиной во всю стену фрески. Справа – золотоволосая красавица пронзает мечом рухнувшего на колени рыцаря – Омста Карающая. Слева – она же с благостной улыбкой протягивает руки к распростертому на постели больному – Омста Милосердная.

Знаешь, Ил, по-моему, здесь не хватает еще одного изображения: та же девица, только в ластах и акваланге поверх вечернего платья, в бигуди и с сачком вместо меча. И называться она будет…

– Омста Нелепая, – прошептала я.

– Омста не бывает нелепой, – произнес кто-то рядом со мной.

Ожидая увидеть преисполненного укора храмовника, я повернулась, на ходу придумывая оправдания, и вздрогнула, наткнувшись на серьезные черные глаза.

– Тэр Салзар?