Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сон в зимнюю ночь
Съел Октябрист за ужином целого поросенка, кусок осетрины с хреном и лег спать…
Но Октябристу не спалось. Вспомнилась почему-то, его нелепая, бессмысленная жизнь, вся та мелкая ненужная ложь, которая сопутствовала ему с детства и которая, в конце концов, довела его до последней степени падения — до октябризма, и когда вспомнилось все это — Октябрист чуть не расплакался.
Напало на Октябриста такое жгучее раскаяние, что он не мог уснуть, ворочаясь сто раз с боку на бок…
Вот тут-то и пришел мужик. Черный, худой, весь в земле… Взял Октябриста мозолистой рукой за ухо, сказал:
— Пойдем, паршивец!
И потащил перепуганного Октябриста за собой.
Очутившись в деревне, Октябрист первым долгом решил помочь мужикам в их горькой нужде. Для этого он отыскал нескольких оборванных мужиков и вступил с ними в разговор…
— А что, ребята, мяту вы пробовали сеять? — спросил Октябрист.
— Где нам!
— Вот то-то и оно. Нужно, чтобы культура и знание пришли на помощь деревенской темноте и тому подобное. Сейте мяту!
Октябрист порылся в кармане, нашел коробку мятных лепешек, которые он ел после пьянства, и отдал мужикам на семя.
— Вот вам! Сейте, как сказал поэт, разумную, добрую, вечную мяту!!
Посеяли мужики мятные лепешки. Год в то время был урожайный и, поэтому, мята разрослась пышными, большими кустами, покрытыми сплошь коробочками с лепешками.
Октябрист не почил на лаврах.
— Чем бы еще выручить этих бедняг? Разговорился.
— Гигроскопическую вату сеяли? Мужики горько улыбнулись.
— Где нам! Прямо будем говорить — безпонятные мы.
Октябрист, вздохнув, вынул из своих ушей вату, отдал ее мужикам и приказал:
— Сейте вату! Сейте… спасибо вам скажет сердечное русский народ! Полушубки будете ватные делать! Жены и дочери бюсты из ваты такие сделают, что пальчики оближете.
Вата разрослась еще лучше, чем мята.
Потом табак сеяли. Все, что было у Октябриста в портсигаре, все он пожертвовал мужикам на посев. Пуговицы сеяли. Хотя Октябрист после этой жертвы ходил, придерживая брюки руками, но зато на сердце его было светло и радостно. Был у Октябриста зонтик. Очень жаль было ему расставаться с зонтиком, но долг — прежде всего.
— Посейте зонтики! — сказал Октябрист, отдавая свой зонтик на семя. — Уйдите от ликующих, праздно болтающих. Труд, это — благодеяние. Сейте зонтики!
— Землицы больше нетути, — признались мужики. — Последнюю пуговицами засеяли. Нет землицы.
Октябрист поморщился.
— Ну, вот, — уже сейчас и революция!.. Сколько у вас, у каждого, земли?
— По две десятины.
Стал думать Октябрист, искренно желая и в этом помочь мужикам.
— Вы говорите по две десятины? Это сколько же пудов земли будет?
Мужики объяснили, как могли, что земля меряется не пудами, а поверхностью.
— Да что вы! А, знаете… это остроумно! Вот что значит простая мужицкая сметка. Додумались! А сколько в десятине сажен?
— 2400.
— Ого! Это, значит, около пяти верст. У каждого мужика, считая по 2 десятины, десять верст, значить, одной земли! Неужели, этого мало?
Октябрист возмутился.
— Стыдитесь! Вы, верно, пьянствуете, а не работаете!..
Сконфуженные мужики оправдывались, как могли.
— Ага! Значит, так нельзя считать? Ну, ладно. Я подумаю… сделаю, что могу.
И придумал Октябрист гениальный выход.
— Шестнадцати десятин каждому довольно?
— За глаза, ваша честь!
— Великолепно! Отныне вы должны считать десятиною не 2400, а 300 квадратных сажен. Таким образом, у каждого будет по 16 десятин.
Мужики в ноги повалились.
— Благодетель!!
Проведя аграрную реформу, Октябрист вздохнул свободно.
Мужики благоденствовали. Из окна своего дома Октябрист часто со слезами на глазах любовался на группы чистеньких поселян в ватных тулупах, застегнутых на прекрасные пуговицы, и поселянок с пышными бюстами, гуляющих об руку с мужьями под развесистыми, тенистыми зонтиками… Мужчины курили папиросы (в этом году уродились на огородах «Сенаторские»), а дамы кушали мятные лепешки и приятно улыбались друг другу.
— Сейте разумное, доброе, вечное… — смахивал слезу Октябрист.
Во время сна у Октябриста из открытого рта текла слюна и физиономия расплылась в блаженную улыбку.
— Вставай, лысый дурак! — разбудила его жена. Октябрист подобрал слюну, оделся, застегнулся на все пуговицы, заложил ватой уши, взял папиросы, коробку мятных лепешек и, раскрыв дождевой зонтик, отправился гулять.
Мудрый судья
— Человек! — сказал Вывихов. — Что у вас есть здесь такое, чтобы можно было съесть?
— Пожалуйте. Вот карточка.
— Ага! Это у вас такая карточка? Любопытно, любопытно. Для чего же она?
— Да помилуйте-с! Кто какое блюдо хочет сесть — он тут найдет и закажет.
— Прекрасно! Предусмотрительно! Колоссальное удобство! Это вот что такое? Гм!.. Крестьянский суп?
— Да-с.
— Неужели, крестьянский суп?
— А как же. У нас всякие такие блюда есть. Уж что гость выберет — то мы и подадим.
— Суп? Крестьянский суп? Настоящий?
— Как же-с. Повар готовит. Они знают-с.
Вывихов обратился к старику, сидевшему за другим столиком.
— Вот-с… Мы русские совершенно не знаем России. Вы думаете ее кто-нибудь изучает? Как же! Дожидайтесь. Наверно, кто-нибудь, если и увидит в карточке «Крестьянский суп» — сейчас же закрутит носом: «Фуй, — скажет, — я ем только деликатные блюда, а такой неделикатности и в рот не возьму». А что ест полтораста миллионов русского народа-то ему и неинтересно. Он, видите ли, разные котлеты-матлеты кушает. А вот же, черт возьми, я требую себе крестьянский суп!
— Посмотрим, что наша серая святая скотинка кушает. Человек! Одну миску крестьянского супа!
— Это что т-такое?
— Суп-с.
— Суп? Какой?
— Крестьянский.
— Да? А это что такое?
— Говядина-с.
— А это?
— Картофель, капуста, лавровый лист для запаху.
— И это крестьянский суп?
— Так точно-с.
— Тот суп, что едят крестьяне?
Лакей вытер салфеткой потный лоб и, с беспокойством озираясь, сказал:
— Я вам лучше метрдотеля позову.
— Позови мне черта печеного! Пусть он мне объяснить, кто из вас жулик.
— Виноват… — сказал пришедший на шум метрдотель. — Муха?
— Что такое — муха?
— Они теперь, знаете, по летнему времени… того..
— Нет-с, не муха! Это что за кушанье?
— Крестьянский суп. Обыкновенный-с.
— Да? А что если я сейчас трахну вас этой тарелкой по голове и стану уверять, что это обыкновенный крестьянский поцелуй.
— Помилуйте… То — кушанье, а то — драка.
— Ах, вы мошенники!!
— Попрошу вас, господин, не выражаться.
— Не выражаться? К вам ежедневно ходит тысяча человек, и если все они попробуют ваш крестьянский суп — что они скажут? Что в России все обстоит благополучно, никаких недородов нет и крестьяне благоденствуют… Да? Попросите полицию. Протокол! Я вам покажу… Ты у меня в тюрьме насидишься!
* * *— Помилуйте, господин судья, — пришли тихо, смирно, а потом раскричались. Суп, видишь ты, им слишком хорош показался!
— То-есть, плох!
— Нет-с, хорош! Почему, говорит, мясо, да капуста — крестьяне, говорит, так не едят.
— В самом деле, почему вы подняли историю?
— Обман публики, помилуйте! Крестьянский суп? Хорошо-с. А ну-ка дайте мне оный, хочу этнографию и крестьянский быт изучать. «Извольте-с!» Что т-такое? Да они бы еще туда для вкусу одеколона налили!
— Помиритесь!
— Чего-с? Не желаю!
— А чего же вы желаете!
— Я желаю, г. мировой судья, чтобы вся Россия знала, какой такой крестьянский суп Россия ест!
— Прошу встать! По указу и так далее — мещанин Вывихов за скандал в публичном месте и за оскорбление словами метрдотеля ресторана «Петербург», приговаривается к трехдневному аресту. А вы… послушайте… Вы больше этого блюда не указывайте в вашем меню.
— Да почему, г. судья?
— Потому что крестьяне такого супа не едят.
— А какой же суп они едят?
— Никакой.
— А что же они едят в таком случае?
— Что?.. Ничего!
Грозное местоимение
Сумерки окутали все углы фешенебельной квартиры его превосходительства.
Его превосходительство — бывший глава министерства — со скучающим видом бродило из одной комнаты в другую, не зная, что с собой делать, куда себя девать.
Наконец счастье улыбнулось ему: в маленькой гостиной за пианино сидела молоденькая гувернантка детей его превосходительства и лениво разбирала какие-то ноты.
— А-а, — сказало, подмигнув, его превосходительство, — вот ты где, славный мышонок! Когда же ты придёшь ко мне?
- Миньона - Иван Леонтьев-Щеглов - Русская классическая проза
- Один - Надежда Лухманова - Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Дополнительный том. Лукреция Флориани. Мон-Ревеш - Жорж Санд - Русская классическая проза
- Игра слов - Светлана Михайлова - Русская классическая проза
- Катерину пропили - Павел Заякин-Уральский - Русская классическая проза
- Том 2. Рассказы, стихи 1895-1896 - Максим Горький - Русская классическая проза
- Радой - Александр Вельтман - Русская классическая проза
- Том 17. Записные книжки. Дневники - Антон Чехов - Русская классическая проза
- Волшебник - Владимир Набоков - Русская классическая проза
- Суббота Воскресенского - Наталья Литтера - Русская классическая проза