Нефартовый - Виктор Гусев

Глава нашего учебного заведения на плакате в гордой позе стоял, а вот в реальной жизни сел. Причем, по непроверенным данным, за нездоровый интерес к юным пионерам. Поэтому картина, до того как ее заштукатурили, успела приобрести особый смысл.

Впрочем, настоящим лицом школы, к счастью, были совсем другие люди. Великий преподаватель русского языка и литературы Давид Яковлевич Райхин с его классическим обращением к нам: «Отроки и отроковицы». Фронтовик, интеллектуал, понимавший всю убогость, ограниченность и зацензурированность программы, пытался донести до нас хоть что-то свежее. И ко всему прочему, давал советы, выходящие за пределы обязательного и предусмотренного. Например, одалживая ручку забывчивому ученику, наставлял: «Вообще-то свою ручку никому никогда не давайте. Так же, как свою зубную щетку и свою жену». В силу возраста мы не совсем понимали последнюю часть мудрой фразы. Но тем не менее чувствовали, что произносится нечто жизненно важное, ценили и любили за это своего преподавателя. А подкорка записывала. И, когда пришло время, главное всплыло. Во всяком случае, мне так кажется.

Я до сих пор не понимаю, как «Евгения Онегина» можно проходить в восьмом классе?! Точнее, понимаю, но только если делать это под особым углом. А конкретно – если тема сочинения по пушкинскому роману в стихах звучит так: «Угнетение крестьянства в царской России». Пять-шесть требуемых страниц предлагалось выстраивать вокруг всего лишь восьми строк из бессмертного произведения, словно специально на радость советской школе вставленных в свое творение Александром Сергеевичем:

…В саду служанки на грядахСбирали ягоду в кустахИ хором по наказу пели(Наказ, основанный на том,Чтоб барской ягоды тайкомУста лукавые не ели!И пеньем были заняты:Затея сельской остроты!)…

Я отдаю должное изобретательности школьников того времени… Накрутить целое обличительное сочинение на тему в общем-то неведомого тебе и по большому счету не сделавшего тебе ничего плохого политического режима, пользуясь при этом всего одной цитатой! Сегодня я бы это точно не осилил!

Райхин мог взять и устроить в классе спонтанную викторину – предвестницу, если хотите, телевизионного «Миллионера» или «Что? Где? Когда?». Например: «Пять тому, кто приведет пример синекдохи!»

И я уже тяну руку, потому что это-то я знаю! На литературе, русском, истории мы с моим другом на все времена Серегой Ужви – на первой парте! Это на математиках с физиками прячемся за спинами одноклассников. А в гуманитарных мы короли!

– «Все флаги в гости будут к нам», Давид Яковлевич!

– Садись, отрок, пять! Как обещал.

Отлично! Вот и обмоем. Прямо сейчас. На переменке.

Секундочку! В каком смысле?

Полную правду – так полную, а иначе зачем все эти рассказы? Ну а мой сын – школьник, надеюсь, поймет. И все же обратит больше внимания на синекдоху.

Да, на переменах мы выпивали. Класса с восьмого. Ученики элитной замоскворецкой школы между английским и черчением юрким ручейком спускались на набережную. А там – еще вниз, на пресловутые три ступеньки. К автоматам. Нет, дорогой читатель XXI века, не к игровым.

Автоматы выдавали портвейн. Ну, или то, что тогда называлось этим именем. Много лет спустя, попав в Португалию, я понял, что на самом деле портвейн – это… Стоп! Сейчас речь о другом.

Темная, непрозрачная жидкость была сладкой. Наверно, этот фактор все и решал. Вряд ли мы, еще в общем-то дети, со всеми особенностями вкусовых пупырышек наших языков стали бы пить водку. Да и кислое сухое вино не могло оказаться таким магнитом. А вот портвейн, напоминавший забытый на солнце компот из сухофруктов, – это то, что надо!

Сделать все необходимо было «технично» – одно из любимых определений моего второго закадычного друга Андрюхи Гладкова, внука автора романа «Цемент» Федора Гладкова и соседа по песочнице.

Опущенная в разъем 20-копеечная монета давала тебе примерно две третьих стакана. Чтобы с помощью следующего двугривенного граненая емкость заполнилась до краев без даже минимального пере- или недолива, нужно было отпить так, чтобы места для второй порции освободилось достаточно – не больше и не меньше. Сказано же: «технично»!

Пили быстро. Без тостов. Школьная перемена всего на три минуты длиннее перерыва в футбольном матче. И – назад, за парты.

На родительском собрании наш математик Лев Давыдович Кобзон, кстати, родной брат Иосифа Давыдовича, недоуменно говорил собравшимся мамам и папам: «Думаю, ребятам надо поменьше играть в футбол на переменах. Да, это, конечно, хорошо, что они возвращаются в класс такими розовощекими, но уж слишком возбужденными».

До Райхина русский язык и литературу нам преподавали прекрасные женщины, похожие на музейных смотрительниц. Хорошо помню, как Антонина Ивановна Мухина настаивала на слове «раздевальня» вместо «раздевалка».

Как же я благодарен им за муштру! «В своей автобиографии Максим Горький…» – «Садись, двойка! Горький чужих автобиографий не писал!»

Вслед за моими школьными преподавателями профессора Института иностранных языков говорили: английский с французским подождут, мы сначала научим вас русскому – остальное приложится. Сегодня я не хвастаюсь какими-то особыми талантами: что-то в журналистской профессии умею, что-то – нет. Но точно знаю, что у корректоров, правящих этот текст, особых проблем не возникает.

Восстание «машин»

Возвращаясь к волосам. Тем самым, которые (все-таки директор школы немного преувеличивал их длину) лишь ниспадали на плечи. Мы-то ладно, но как вдруг взять и постричься тем, для кого мощная растительность на голове – часть сценического образа? Например, «Машине времени»? Да-да, легендарная группа Андрея Макаревича родилась именно в нашей «гимназии»!

Тогда они, наши старшеклассники, назывались «машинами» – во множественном числе. И «Time Machines». Просто при живых «The Beatles» название группы не могло быть в единственном. И не на английском. Тем более что тот репертуар команды Макаревича состоял еще не из собственных песен.

«Машины» вовсю играли на наших вечерах, что вызывало дикую зависть соседних школ. Ну и, конечно, имели соответствующие прически, пока костлявая рука директора (а он и на самом деле был худ) не добралась и до музыкантов.

Как сейчас помню их триумфальный проход по школьному коридору, наше благоговейное молчание и растерянность супостата. Да, «машины» постриглись. Но по призыву своего лидера – наголо! И не придерешься. Все, как было велено: нет волос! Но отправить стричься можно, а вот назад к бритому черепу волосы уже не приклеишь.

Замечу, что довольно скоро в группе не осталось ни одного из школьных товарищей Андрея. Но жесткие решения диктовала логика развития «Машины». Она становилась профессиональной группой, требующей музыкантов соответствующего уровня.

Много лет спустя мы с Макаревичем несли олимпийский факел по улицам Генуи. Это была часть эстафеты, конечным пунктом которой стал стадион в Турине, где состоялось открытие зимних Игр 2006 года. В нашу славную команду тогда вошли также Ирина Роднина, актер Александр Лазарев-младший, фигуристы Ирина Лобачева и Илья Авербух, журналист Дмитрий Губин. Помню, что Андрею достался самый трудный участок. Из всех нас только ему пришлось бежать в гору. Что ж, «Мы в такие шагали дали…».

Завершив забег, наша группа отмечала очень приятное и, думаю, знаковое даже для трехкратной олимпийской чемпионки событие шампанским. Выбрали для этого довольно странное место – гостиничный коридор, куда выходили двери наших номеров. Уселись прямо на полу. А усиливало эффект картины то, что бутылок было не одна и не две. Просто каждый вынес свою из мини-бара. Роднина, Макаревич, Авербух… До сих пор не могу забыть лица семейной пары из России, в этот момент заселявшейся в отель именно на нашем этаже.

…А еще через три года резонансный призыв Макаревича повлиял на мое решение принять предложение Центра защиты прав животных «Вита» отправиться в Архангельскую область на берег Белого моря, лечь там на лед и не пустить охотников к беззащитным детенышам тюленей. Глаза бельков были очень похожи на глаза Мишки, моего тогда трехлетнего сына. Можете себе представить, какое впечатление на меня произвело торжественно предъявленное мне сторонниками жестокого промысла официальное «социально-экономическое соглашение о забое детенышей». Еще и с цифрами «квоты на забой»!

Живой щит, который весной 2008 года вместе со мной образовали Лайма Вайкуле, Алена Свиридова, Александр Ф. Скляр и Артемий Троицкий, сделал свое дело! Из Москвы нас поддержал депутат Госдумы, мой старинный друг, ученый и путешественник Артур Чилингаров. А ответом на нашу акцию отчаяния стал президентский указ, запрещающий истребление несчастных животных.

Когда я окажусь на Божьем суде (если, конечно, туда допускают атеистов) и вслед за историями, требующими покаяния, мне будет предложено рассказать о каком-то хотя бы одном хорошем поступке, я скажу, что защитил бельков.