Качели. Конфликт элит или развал России? - Сергей Кургинян

В самом общем виде можно утверждать, что для этого необходимо адекватное классовое самосознание. Это самосознание отчасти привносит национальная интеллигенция. А отчасти оно вызревает внутри самого класса. Класса — а не административной группы! Класса! Класс — это лучший вариант. Хуже, когда речь идет о макроэлитных группах параклассового характера (так называемых корпорациях и т. д.). Но, в любом случае, речь идет о САМОСОЗНАНИИ. И это встречный процесс. Интеллигенция, понимая, что судьба страны зависит от состояния класса, идет навстречу классу. Или — другой (сходной с классом по возможностям и структуре) макросоциальной группе, способной стать политическим субъектом, преодолевающим негативные тенденции и формирующим тенденции позитивные.

Крайне важно при этом, чтобы сам этот субъект шел навстречу интеллигенции. Если он занимает глухую оборону, не участвует в идеологической полемике и отказывается от стратегического позиционирования в рамках политического процесса — интеллигенция сама по себе не может сформировать самосознание чужого для нее класса. А отчаявшись, рано или поздно встанет на другой (абсолютно губительный для страны и уже опробованный интеллигенцией) путь.

Отношения интеллигенции и власти — самая больная тема нашей истории. К сожалению, рассмотрение этой (отнюдь не потерявшей актуальность) неблагодарной темы немедленно оказывается «в клещах» оценочного подхода. Для кого-то власть права, а интеллигенция заражена вирусом губительного негативизма. Для кого-то власть отвратительна, а интеллигенция благородна и спасительна в своей антивластной заданности. Мне бы очень хотелось перевести обсуждение данной темы (а уйти от обсуждения невозможно) в другой регистр.

Предположим, что власть является средоточием всех мыслимых и немыслимых моральных и экзистенциальных позитивов. Что она чиста, честна, стремится к общенародному благу… Если она при этом разорвала отношения со своей интеллигенцией (или даже ее существенной частью) — она не власть. И ее индивидуальные достоинства не стоят ломаного гроша.

Власть всегда за все ответственна. В 1917 году — за 1917 год. В 1991 году — за 1991 год. И так далее. Власть — это не Николай II и не Горбачев. Очень соблазнительно переложить ответственность на конкретные лица. Власть — это класс. Отвечает — класс. Интеллигенция конца XIX века или конца XX века оказалась таковой не в силу своих личных качеств, а в силу определенного развития макросоциальных процессов. А кто отвечает за процессы? Власть! Политика — это управление общественными процессами. Не можешь управлять процессами должным образом — заваливаешься в расстрельный ров вместе с миллионами ни в чем неповинных людей.

Неспособность управлять общественными процессами таким образом, чтобы у тебя не отняли макросоциальную энергию твоего общества и не повернули эту энергию против тебя… Неспособность вести информационную и идеологическую войну… Неспособность даже осмыслить себя как целое и специфику своей ситуации… Все это несовместимо с субъектностью. Но еще более несовместимо другое…

Чаще всего, конечно, интеллигенция задана в своей антивластности так называемыми «собственными процессами». В позитивном случае ее антивластность связана с тем, что она просто чувствует, что власть смердит и ведет себя, как «социофаг». В негативном случае она ведет себя так потому, что общественные процессы сформировали ее деструктивным образом. За процессы отвечает власть. Но поскольку человек — существо разумное (да еще, прошу прощения, и моральное), то он сам отвечает за свое состояние. И снимать с интеллигенции ответственность за деструкцию нельзя (конечно же, оговорив иерархию ответственности, что я и делаю).

Но кроме собственных процессов, бывают и процессы вынужденные. Их всегда тяжелее всего обсуждать, потому что… словом, слишком близко все это находится к губительной и абсолютно ложной теории заговора. Но и не обсуждать их нельзя… Значительная часть интеллигентской деструктивности имеет внутренний элитный генезис. Раскол элит порождает очень удобную ситуацию, при которой легко получить заказ на информационную и идеологическую атаку против одной из элитных групп. Кто-то берет заказ на эту группу… Кто-то на другую… И все «при деле».

Но кто заказчик-то? Кто заказывал в 1915–1916 годах тему «шашней Распутина и царицы»? Немецкие агенты?.. А охранка почему их не вылавливала? Да и не проходит эта версия при нынешнем объеме вполне доказательных данных! Сама же имперская российская элита и заказывала эту тему «шашней Распутина и царицы». Этот гной тек из российских элитных салонов в интеллигентские круги и оформлялся в виде соответствующих продуктов. Продукты оплачивались. Их изготовители воодушевлялись. А иногда и просто получали приказ. А уже затем все обрушивалось на народные массы. В том числе — солдатские, гнившие в окопах империалистической (им все более непонятной) войны.

Класс, если он субъект, прежде всего, отвечает за элитогенез. Класс, далее, отвечает за управление макросоциальными процессами (в которые этот самый элитогенез, между прочим, вписан). Класс также отвечает за элитную рамку. Глупо призывать: «Давайте жить дружно!» Конфликты будут всегда. Но конфликты конфликтам рознь. Нет рамки — элита гибнет. И страна тоже. И, наконец, класс отвечает по особым игровым обязательствам.

Но об этом ниже. Здесь же я просто обязан оговорить специфику своего подхода при рассмотрении всей элитологической проблематики.

Элита — это, конечно же, не «лучшие граждане». Но это и не граждане, которые успели лучше других устроиться в социальном и, прежде всего, материальном плане. Элита — это игроки. И потому элита отвечает не только за Историю, но и за Игру.

Что такое Игра как особая форма войны элит? Почему к хитросплетениям Игры надо относиться с особым вниманием? Тем, кого не убедил Бжезинский (смотри, например, его книгу «План игры»), мои попутные (я ведь не только об этом пишу) размышления могут тоже показаться неубедительными. Когда-нибудь я сконцентрируюсь только на игровой проблематике в ее самодостаточности (Кант называл это «в себе и для себя»). Здесь же ограничусь отсылкой к чужим работам. Их очень много. Но неужели одного Бжезинского не достаточно?

Гибель СССР — это результат Игры.

И нельзя допустить, чтобы следующим результатом стала гибель России.

Моя книга — не об Игре как таковой, а об играх. О том, как их не проигрывать. Для этого, прежде всего, нужно обладать адекватной игровой рефлексией. То есть понимать, во что играют, какие ходы делают и зачем.

Это понимание — тяжелый труд. Нужна информация, школа, организация сознания и психики. Те, кто не понимает, в чем состоит игра, — не игроки. У них могут быть миллиарды долларов, неограниченные возможности перемещения по игровой доске. И все равно они всего лишь фигуры. Может быть, очень важные, но фигуры. И они обречены в качестве таковых двигаться в соответствии с пассами игроков.

Понимание игры необходимо, но недостаточно. Нужны возможности участия в игре. Если нет возможности участия в игре, то тот, кто все о ней знает, — это наблюдатель, а не игрок.

В конце 80-х годов прошлого века политический класс СССР, именовавшийся «номенклатура», страшно обрадовался возможности активного участия в Большой Игре. И не понял, что можно поучаствовать весьма сокрушительным образом. А кто-то понял и заманил в игру. Мы не имеем права не понять в полной мере этот страшный опыт, обернувшийся геополитической и историософской катастрофой. И потому я анализирую происходящее как игру.

Есть такое понятие — «видеошок». Люди, увидевшие себя в первый раз на экране, хватаются за голову, восклицая: «Это же не мы! Не наши лица, не наши фигуры!» Когда-то, наверное, сходный шок был у тех, кто впервые сталкивался со своим отражением в зеркале. Шок игры — это шок, который испытывает каждый, кто видит свое изображение в игровом зеркале. Первая реакция всегда одна и та же: «Это не я!»

Талейран когда-то сказал: «Бойтесь первых побуждений, ибо они самые искренние». Цинизм этой фразы оправдан тем, что великий дипломат адресовал свою рекомендацию не всему человечеству и даже не современным ему «ромео» и «джульеттам», а дипломатам. Тем же, кому он же говорил: «Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли». Он ведь не Пушкина учил такому способу использования языка, и не политического публициста.

Пусть те, кто отвечает за участие в игре по своей элитной роли, боятся не описания игры, а своих первых реакций отторжения на это описание. Потому что эти реакции не совместимы с их ролевыми функциями. Пусть они преодолеют эти реакции. И тогда, быть может, мы не столкнемся с ухмылками по поводу действий власти в нашей стране, подобными тем, которыми изобилуют упомянутая выше книга Бжезинского «План игры» или его же «Великая шахматная доска».