Новый Мир ( № 9 2007) - Новый Мир Новый Мир

Елисео был, наверное, единственным человеком в городе, который тепло относился к Мануэлю. Может быть, потому, что старик был его самым задушевным собеседником, а люди всегда дорожат своими слушателями и склонны им многое прощать. Елисео видел, что Мигель тянется к старику, и думал: “Не знаю, чему научит мальчика Мануэль, но уж не дурному”.

Он поощрял эту странную дружбу еще и потому, что чем ближе становился Мигель к старику, тем он дальше уходил от своего отца. Эта неявная борьба за сердце мальчика всегда подспудно присутствовала в отношениях Елисео с сыном.

В Луисе Елисео не нравилось все: и то, что он удачно женился на девушке из богатой семьи, и то, что в их доме были покой и довольство, и то, что дело Луиса процветало: он был жестким хозяином и расчетливым купцом. Но больше всего Елисео не нравилось в сыне то, что ничего другого Луис не хотел. Елисео как-то забывал (или старался забыть), что Луис вырос в чужом доме без матери и почти без отца и, став взрослым, стремился к тому семейному уюту, которого ему так не хватало в детстве.

15

Однажды Елисео взял Мигеля с собой в дом на вершине. Дом был большой, но почти пустой. Гордостью хозяина были звездная сфера и глобус — чтобы достать до Северного полюса, Мигелю пришлось встать на цыпочки. Когда зашло солнце, они поднялись на крышу. Мануэль опустился в свое вращающееся кресло и предложил своим гостям стулья с высокими спинками и подголовниками. Сидеть Мигелю было неудобно, и он лег на теплый камень. Они молчали и смотрели на небо. Чуть треснувшим голосом Мануэль сказал:

— Нет ничего прекраснее звездного неба. Когда я смотрю на него, мне кажется, что я оторвался и падаю, падаю в бездну. Я забываю о том, что я неуклюжий старик, я больше не чувствую свое тело, оно остается внизу. Я не хочу никуда долететь, не думаю, что звезды — это гигантские костры, я вижу только мерцающие капли света. Стоит мне протянуть руку — и я могу взять любую, и положить на ладонь, и нанизать на крепкую нить, и снова рассыпать, и снова падать, падать, падать. Стоит мне повернуться — и все изменится, и новая картина предстанет мне, и после заката она одна, а перед рассветом — другая. Но в этих переменах, в этой пульсации света есть поразительный строгий порядок. Тот порядок, которого не видит человек, лишь иногда поднимающий в небо глаза, — такой человек видит только хаос, а не твердость и вечность мира. Елисео, мальчик уснул. Отнеси его в дом и возвращайся. Возьми себе вина. Мы будем молчать и смотреть на звезды. А потом ты прочтешь стихи о случайности и непрочности жизни, они так хороши, особенно здесь, под этим вечным звездным сводом.

 

16

Катакомбы под городом притягивали Мигеля. Однажды за обедом, доедая горячую сочную говядину и прихлебывая кокосовое молоко, Мигель как бы между прочим спросил отца:

— Скажи, а зачем под городом катакомбы?

Мальчик уже знал, что это неудобный вопрос, знал, что ответить на него трудно, что отец вряд будет рассказывать страшные сказки о каменных змеях, которые жили в горе и прогрызли там проходы, но он знал и то, что отвечать отцу придется, потому что каждый выросший в городе мальчик задавал этот вопрос, и его отец — тоже. Только вот кому его задал Луис?

Луиса вопрос не смутил.

— Понимаешь, — отец даже слегка поперхнулся, настолько ему захотелось рассказать о городском подземелье, — я тоже принимал в этом участие, скромное, посильное, но все-таки. Под городом существует замечательная система водопроводов. Она накапливает необходимую городу воду в подгорных озерах, а потом эту воду город использует.

Идея создания системы подгорных озер принадлежит твоему прапрадеду. Именно он, замечательный изобретатель, понял, что гора — это настоящая водонапорная башня, если научиться подавать воду наверх. А в ливень вода стекает с горы, и ее можно собирать и накапливать. Когда мой прадед убедил в этом алькальда, были обследованы подгорные катакомбы. Их вырубили очень давно, когда там брали камень для строительства. Потом камень добывать перестали, но в горе осталось множество коридоров и даже огромные залы. Эти залы и превратили в озера, где накапливается вода.

Она собирается в этих озерах в сезон дождей, но не только. Постоянно работает водоподъемник, ты его, конечно, видел: река вращает колесо, оно тянет канат, на канате крепятся черпаки, и вода поднимается наверх и выливается через водосток в подгорное озеро. Представь, как это здорово придумано: река, текущая под гору, поднимает воду на самый верх. Потом из этих подгорных озер вода по трубам подается в городские дома, в те фонтанчики, которые бьют на улицах.

Я был совсем молодым человеком, когда участвовал в ремонте водопровода. Какая там система распределительных заслонок! Если их открывать в правильном порядке, то воду можно подать ровно в один дом! И ни в какой другой не попадет ни капли!

Когда ты станешь постарше, я свожу тебя туда. Но я очень тебя прошу: никогда не спускайся туда один, без старших. Это опасно. Многие туннели обветшали и могут рухнуть.

— Конечно, конечно. Да и зачем мне это нужно? Мне там совершенно нечего делать, — быстро согласился мальчик.

Слишком быстро и слишком категорично. Отец внимательно посмотрел на него. Обоим стало неловко. Отец знал, что мальчик обязательно спустится под город, и боялся за него, но помешать не мог. Мальчик знал, что лжет отцу: он уже спускался в катакомбы и видел, что если они и играют роль водостоков и водопроводов, эта роль им досталась случайно.

 

17

В катакомбы под городом было множество входов, и любой уважающий себя юноша хотя бы раз побывал там. Случались и несчастья, хотя и нечасто. Люди уходили в катакомбы и не возвращались. Но чтобы какой-то проход рухнул — об этом мальчик не слышал. То, что говорил отец, было, конечно, правдой. Но это была та правда, которая только заслоняла собой другую, более глубокую. Конечно, вода уходила в катакомбы, и они иногда выходили к отверстиям в стене горы, из которых избыток воды низвергался вниз водопадом. Но зачем же тогда в подземных лабиринтах были самые настоящие лестницы, уходящие ниже и ниже в глубины горы?

Ступеньки воде не нужны. Но кто-то их сделал. Кто-то рубил этот черный базальт, кто-то тесал эту лестницу, и наверняка не для того, чтобы по ней катились потоки воды. Ступени эти были странными — слишком широкими: чтобы ходить по ним, нужно было приноровиться — сделать шаг по ступеньке (или два, если ты двенадцатилетний мальчик), чтобы дойти до ее края, и только потом спуститься на следующую.

Мигель стал расспрашивать о катакомбах Елисео. Дед сказал:

— Я ведь сам почти ничего не знаю о них. Я тоже был мальчишкой и наслушался страшных историй, которые мне и поведали в подземелье. Мы тогда пробирались под город запросто — приподняв решетку водостока на любой улице. Я пришел к отцу и спросил его о подземных лабиринтах. Он сказал мне, что катакомбы — это старая каменоломня, где когда-то добывали камень, но теперь бросили, чтобы не подкапывать город, и рассказал мне о водостоках и системе подземных резервуаров. Вода скапливается там в сезон дождей, и потом ее подают по трубам в городские дома. Без нее городу пришлось бы трудно. И знаешь, я ему не поверил. Я не буду ничего говорить тебе: или эта загадка отпустит тебя и ты переболеешь ею, как корью, или однажды снесешь гору, чтобы понять, что же все-таки под ней.

Оставшись один, Елисео размышлял: “То, что я видел под городом, было совсем не похоже на те временные, путаные коридоры, которые остаются в каменоломнях. Конечно, камень там добывали, но немного и нечасто, совсем не в тех масштабах, которые потребовались бы, чтобы вырубить такие проходы. Как систему водосбора их использовали скорее случайно. Вот теперь Мигель приходит ко мне и спрашивает: „Что такое катакомбы?” Мне нечего ему сказать. Я знаю только, что они хранят в себе загадку и эта загадка притягивает всех мальчиков города. Потом мальчики вырастают и принимают простое рациональное объяснение — это действующие водостоки в старых каменоломнях. Это — правда, поэтому их совесть спокойна. Но если взрослый человек не перестает думать о подземелье, то однажды он уходит под гору навсегда, я слышал такие истории, или уходит из города, чтобы не жить рядом с мучительной неизвестностью. Я не знаю ни зачем нужны катакомбы, ни кто их построил. Это мое незнание очень нужно мне, оно добавляет крупицу бессмысленности в мою размеренную и расчисленную жизнь. Рядом со мной есть тайна, которая и моя тайна тоже, а значит, я сложнее и глубже, чем кажется, чем люди из других городов, у которых тайны нет. Хотя есть ли такие города?”