Генеральская дочка - Дмитрий Стахов

– Постой-ка, Илья, – останавливал генерала полковник. – Ты же на прошлой неделе утверждал, что о непостижимом говорить бессмысленно. Что непостижимое суть метафизика, о ней мы можем лишь делать близкие к ложным предположения. Го – ворил, что существует лишь постигаемое. Верно? А теперь – какая-то система!

– Говорил! – С досадой рубил ладонью воздух генерал, пролистнувший накануне одну новую, выписанную Машей книгу и впитавший из нее несколько вырванных из контекста, плохо понятых тезисов. – Но поменял позицию. Теперь мне кажется, что метафизических вопросов нет вообще, что все эти высокие вопросы лишь языковые головоломки, разгадать которые может тот, кто понимает состояние современной философии…

– Как же такое возможно? – удивлялся Дударев. – У тебя же были убеждения!

– Были! – соглашался Илья Петрович. – А теперь другие!

– Как же так! За одну только неделю?

– Безнравственно не менять убеждения! – Кисловский поднимал торжественно палец. – Безнравственно!..

Полковник генералу не верил. Не то чтобы не верил вовсе, а не верил его философским выкладкам. Илья Петрович всегда читал бессистемно, причем своеобразно: сначала – если оно имелось – предисловие, потом – послесловие и примечания с комментариями, потом – проглядывал первую главу, но читал книгу с конца, пролистывая, особое внимание обращая лишь на нечетные страницы, да и то – недолго, чтобы в конце концов поставить книгу на полку со словами: «Так-так! Здесь все понятно!»

И уж совсем полковник не верил в то, в чем генерал его пытался убедить. А именно в то, что студент-разночинец уговорил дочь жандарма покинуть родительский дом. Бежать за границу. Выйти за него замуж. Родить от него детей. Ведь тогда получалось, что Кисловские и Дударевы родственники! Что где-то, в Европе, живут их братья и сестры!

На самом же деле до тех пор, пока Кисловский не начал свою воинскую службу под началом Дударева – именно так, а не наоборот, – никакой связи между семействами не существовало.

Ведь когда начальник штаба батальона представил командиру роты, капитану Дудареву, лейтенанта Кисловского, нового, взамен погибшего, командира взвода, на груди у капитана была уже Красная Звезда. «Вот твой новый эс-бэ-эс, – сказал Дудареву начштаба. – Два года был взводным на курсах „Выстрел“. Теперь – к нам… Идите, выступаем через полтора часа!»

Капитан и лейтенант вышли из штабной палатки. Дударев нацепил на кончик носа черные очки-зеркалки. «Что такое эс-бэ-эс?» – спросил лейтенант. Капитан, не отвечая, поймал за рукав шкандыбавшего мимо унылого вида бойца в кирзовых шлепанцах, причем правая нога бойца была почти до колена перевязана бинтами. «Скажи там, чтобы взвод построился…» – «Какой, товарищ капитан? – спросил боец, взглянул на молодцеватого лейтенанта и взял под „козырек“ мятой панамы: – Есть сказать!»

Дударев посмотрел вслед унылому бойцу и достал сигареты. Капитан курил мало и предпочитал американские. Цена на них в духане была немалой. В палатке с поднятыми пологами шли политзанятия. Замполит, краснолицый, высокий, худой, громко спрашивал у ефрейтора Чупахина: «Кто твой личный враг?» «У меня нет личного врага, товарищ майор!» – отвечал Чупахин. «Садись! – взвизгивал замполит. – А у тебя, Савушкин, кто личный враг?» Савушкин, любимый – капитан был пристрастен, но справедлив, – дударевский солдат медленно поднимался и расправлял широкие, мягкие плечи: «Был Вовка, который девчонку увел, но теперь я вот подумал и ему только благодарен, товарищ майор…»

Вот наглец! Дударев громко хмыкнул, а замполит, услышавший хмыканье капитана, покраснел еще больше. Он понимал, что распоряжение проводить политнакачку перед выходом в боевое охранение было самым глупым и вредным из всех возможных, но не терпел солдатской лени и – так он думал, – глупости. «И ты, Савушкин, садись! Запомните, запомните, товарищи солдаты! – теперь замполит обращался ко всем, и голос его хрипло звенел. – У вас у всех есть один личный враг. Его зовут Рональд Рейган. Он спит и видит разрушить южные рубежи нашей Родины, а вы ему это сделать не дадите. Не дадите?» – «Так точно, не дадим!»

Дударев прикурил, затянулся и сказал Кисловскому: «Эс-бе-эс» – значит «серая боевая скотина», на нашем языке – взводный. Значит, так, я для тебя – Никита!» – «Илья…» – Лейтенант пожал протянутую капитаном руку.

4

Илья Петрович проснулся, когда солнце уже клонилось к закату. Во рту было сухо. Отрыжка отдавала перечным привкусом: следовало строго указать Лешке, чтобы клал поменьше пряностей в маринад. Снаружи доносились упругие звуки ударов ракеткой по мячу. Колеблемая ветерком легкая занавеска отодвинулась твердой рукой: так и есть – Маша вовсю гоняла по корту управительницу. Никита одиноко и неловко отрабатывал у стеночки удар двумя руками слева.

Илья Петрович прошел в туалетную комнату. По сравнению со вчерашним днем струя несколько потеряла напор. Илья Петрович подумал, что врачу показаться все-таки надо, и вспомнил о данном Сашке указании привезти Дударева.

Ополоснувши лицо, обтерев ароматной влажной салфеткой под мышками, грудь и шею, вернулся в спальню. Нажал кнопку на портативной рации. Сашка оправдывался тем, что его даже не пустили на участок полковника. Бывшая официантка ресторана на речном теплоходе – Илья Петрович, бывало, корил полковника за то, что тот оставил жену, мать его сына, а полковник в таких случаях скорбно опускал голову и выслушивал проповеди генерала без возражений и комментариев: мол, сам-то ты каков? – дородная сожительница полковника посоветовала Сашке уезжать подобру-поздорову: полковник мрачнее тучи сидел в маленькой комнатке на втором этаже, под самым коньком крыши своего уродливого дома и, не ровен час, мог пальнуть из дробовика.

– Пальнуть? Он что? Пьяный? – вскричал в недоумении генерал.

– Не могу знать, Илья Петрович, – ответил Сашка.

Илья Петрович поморщился – предпочитал, чтобы Хайвановы обращались к нему «товарищ генерал», – нажал кнопку отбоя, связался с кухней и спросил насчет обеда. Повар-итальянец ответил – употребив оборот «мио дженерале», – что обед почти готов, и Илья Петрович начал одеваться: до приезда гостей оставалось не более получаса. Но обычно приподнятое настроение было испорчено: исчезновение полковника, то, что Дударев не включал телефон и не захотел даже выслушать посланца, выбивало из колеи. Что ж это получалось? Полковника, впервые за долгое время, не будет на званом обеде у генерала? Все обещавшиеся прибыть к обеду – за исключением милиционера-подполковника да двух гэбистов, отставного и действующего, – были людьми по сути штатскими, да и гэбисты с милиционером – какие служаки? Полковник понимал генерала с полуслова, а когда выпивал, то не терял – не то что прочие! – лица. Повязывая шейный платок, Илья Петрович с неприятным чувством отметил, как в последнее время Никита Юрьевич изменился далеко не в лучшую сторону, стал еще более желчным, упирал на свою независимость и намекал, что знает нечто, неизвестное другим. Это, последнее, тревожило сильнее прочего. Илья Петрович намеков не любил. Рубить сплеча – это по-нашему. Но вот Никита Юрьевич, с тех пор как погибла жена Ильи Петровича, об обстоятельствах трагедии выражался обиняками. Впрямую – ничего, а через окольные пути получалось, будто полковник винит во всем Илью Петровича. Вот так-так! Ишь ты! Сам ради официантки разошелся с женой, та – просто-таки сгорела от тоски, сын как раз заканчивал школу, а ведь это Илья Петрович, втайне от полковника, договаривался в высшем военном училище насчет Ивана, а теперь Никита Юрьевич расписывает сыновьи подвиги, Матросов и Гастелло в одном лице. И какое ему дело? А если бы – если бы! – и так? А если имелись такие обстоятельства, что оказались довлеющими? Ну, давай-давай…

Надо было поговорить напрямик, но Илья Петрович ограничился лишь тем, что прямо указал Никите Юрьевичу – мол, нечего расписывать подвиги вдали от дома, когда на южных рубежах Отчизны враги России продолжают вести грязные игры. Или забыл, как они каких-то двадцать лет назад сражались с хекматиарами и дустумами? Или… – Одним словом, полковник Дударев и генерал Кисловский крупно тогда поговорили. Потом, конечно, накатили по полстакана и хрустнули огурцами, но осадок остался. Еще какой! И что теперь делать? Да, надо позвонить, надо самому позвонить, самому поехать, позвать.

– Никита! – услышав после долгих гудков тяжелое «Да?» полковника, Илья Петрович взял с места в карьер. – Что за чертовщина? Я тебя жду к обеду. Без тебя не сажусь. А ты…

– К тебе не приеду, Илюша, – полковник говорил тихо, так, словно боялся кого-то разбудить. – Ты, Илюша, приборзел вместе с холуями. Хозяин мира! А для меня ты как был…

Слушать далее Илья Петрович не захотел, нажал кнопку отбоя, сорвал с вешалки пиджак, выходя из спальни, сильно хлопнул дверью, отправился на кухню.